Город и город - Мьевиль Чайна - Страница 49

• Предыдущая
• 49/80
• Следующая

— Я хочу решить эту проблему, — сказал он.

От посетителей доносилась приятная картавость иллитанского языка. Я услышал клохтанье, когда двое или трое из них заметили мой значок гостя. Дхатт купил мне пиво. Уль-комское, приправленное всевозможными специями. До зимы оставалось несколько недель, но хотя в Уль-Коме было не холоднее, чем в Бещеле, мне так казалось.

— Что скажете? Если вы не будете хотя бы доверять мне…

— Дхатт, я уже рассказал вам такое, что… — Я понизил голос. — Никто не знает о том первом звонке. Я не знаю, что происходит. Ничего не понимаю. Ничего не решаю. По какой-то случайности меня используют, хотя причины всего этого известны мне не более, чем вам. Невесть с чего я стал хранилищем для кучи информации, но не знаю, что с ней делать. Надеюсь, что после этого будет некое однако, но не знаю этого, как и всего остального.

— Что же случилось, по мнению Джариса? Я таки выслежу этого гада.

Нет, не выследит.

— Мне следовало позвонить, но я мог бы… Он не наш парень. Вы знаете, Дхатт. Знаете. Как долго вы были офицером? Иногда вы просто знаете, не так ли?

Я постучал себя в грудь. Я был прав, ему это понравилось, он кивнул. Я изложил ему то, что говорил Джарис.

— Чушь собачья, — сказал он, когда я закончил.

— Может быть.

— Что вообще за хрень с этим Оркини? Это от него он бежал? Вы читаете ту книгу. Ту, плутовскую, что написал Боуден. На что она похожа?

— В ней очень много всего. Куча материала. Не знаю. Конечно, это смешно, как вы говорите. Тайные повелители за сценой, более могущественные, чем даже Брешь, кукловоды, скрытые города.

— Чушь.

— Да, но вся штука в том, что это чушь, в которую верит куча народу. И, — я снова показал ему раскрытые ладони, — происходит что-то большое, а мы понятия не имеем, что это такое.

— Может, просмотрю её после вас, — сказал Дхатт. — Кто, чтоб ему, знает хоть что-нибудь?

Последнюю фразу он произнёс осторожно.

— Куссим.

Двое коллег Дхатта, его или моего возраста, поднимали бокалы, обращаясь к нему и чуть ли не ко мне. В глазах у них было что-то такое, а надвигались они, как любопытные животные.

— Куссим, у нас нет никакой возможности познакомиться с нашим гостем. Ты его прячешь.

— Юра, — сказал Дхатт. — Кай. Как делишки? Борлу, эти детективы скучают.

Он размахивал руками между ними и мной. Один из них задрал бровь, глядя на Дхатта.

— Я просто хотел узнать, как инспектору Борлу нравится Уль-Кома, — сказал тот, которого звали Каем.

Дхатт фыркнул и допил пиво.

— Чёрта лысого, — сказал он. Голос у него прозвучал так же весело, как и зло. — Вы хотите напиться и затеять с ним спор, а если ты, Юра, уже хорошо набрался, то, может, даже и драку. Хочешь всяких дурацких международных инцидентов. Может, встряхнёшь чёртову войну. Может, даже скажешь что-нибудь о своём отце.

— Его отец служил на уль-комском флоте, — пояснил он мне. — Заработал тиннитус[19] или ещё какую-то дрянь в идиотской перестрелке с бещельским буксиром над одним из спорных горшков с омарами или чем-то таким.

Я взглянул, но никто из наших собеседников не выглядел особо возмущённым. На лице у Кая видна была даже тень добродушия.

— Я избавлю вас от лишних хлопот, — сказал Дхатт. — Он как раз такой бещельский дрочила, как вы думаете, и можете растрезвонить об этом по всей конторе. Пойдём, Борлу.

Мы прошли через гараж участка, и он взял свою машину.

— Эй… — Он указал на рулевое колесо. — Мне даже не пришло в голову, что вы, может, хотите попробовать езду по уль-комским дорогам.

— Да нет, спасибо. Думаю, это собьёт меня с толку.

Вождение в Бещеле или Уль-Коме является достаточно сложным делом, даже когда находишься в своём родном городе, стараясь поладить и с местным, и с иностранным трафиком.

— Знаете, — сказал я. — Когда я впервые сел за руль… должно быть, здесь оно так же: видя все машины на дороге, надо научиться не-видеть те, что за границей, но не-видеть с такой быстротой, чтобы успеть убраться с их пути.

Дхатт кивнул.

— В общем, когда я подростком впервые сел за руль, надо было привыкнуть носиться, огибая все эти старые колымаги и прочее в Уль-Коме, ослиные упряжки в некоторых районах и что там у вас было. Что не-видишь, но о чём знаешь… Теперь, спустя годы, большинство из того, что я не-вижу, обгоняет меня.

Дхатт рассмеялся. Чуть ли не смущённо.

— Дела идут то вверх, то вниз, — сказал он. — Через десять лет вы снова станете обгонять.

— Сомневаюсь.

— Да ладно, — сказал он. — Всё переменится, всегда так бывает. Это уже началось.

— Наши выставки? Пара крошечных инвестиций. Думаю, какое-то время вы будете вожаком стаи.

— Мы в блокаде!

— Кажется, вам из-за неё не так уж плохо. Вот нас Вашингтон любит, но в доказательство этого мы можем предъявить только кока-колу.

— Не возмущайтесь, — сказал Дхатт. — Вы канадскую колу пробовали? Всё это чушь времён холодной войны. Кого вообще колышет, с кем хотят играть американцы? Удачи вам с ними. «О, Канада…»

Дхатт пропел эту строчку, а потом сказал:

— Как там в вашем отеле с едой?

— Ничего. Паршиво. Не хуже, чем в любом другом отеле.

Он крутанул руль, свернув с уже знакомого мне маршрута.

— Милая? — сказал он в телефон. — Ты не могла бы сварганить ужин побольше? Спасибо, красавица. Хочу познакомить тебя со своим новым напарником.

Звали её Яллья. Прехорошенькая, намного моложе Дхатта, она, однако, встретила меня с большим достоинством. Она играла роль и наслаждалась этим, поджидая у дверей их квартиры, чтобы на уль-комский манер трижды расцеловать меня в знак приветствия.

По пути Дхатт посмотрел на меня и спросил: «Всё в порядке?» Быстро выяснилось, что он жил, говоря гросстопично, в пределах мили от моего дома. Из их гостиной я увидел, что окна Дхатта и Ялльи, как и мои, выходят на один и тот же участок зелёной земли тонко сбалансированной штриховки, который в Бещеле был рощей Майдлина, а в Уль-Коме — парком Квайдзо. Я сам часто гулял в Майдлине. Там есть места, где заштрихованы даже отдельные деревья и где уль-комские и бещельские дети карабкаются рядом, повинуясь шёпотным наказам своих родителей не-видеть друг друга. Дети подобны кулям с инфекцией. Из-за этого распространялись заболевания. И здесь, и у меня на родине с эпидемиологией всегда было трудно.

— Как вам нравится Уль-Кома, инспектор?

— Тьядор. Очень нравится.

— Чепуха, он думает, что все мы бандиты и идиоты и наводнены тайными армиями из скрытых городов. — Смех Дхатта не был лишён язвительности. — Во всяком случае, возможностей осматривать достопримечательности у нас немного.

— А как движется дело?

— Нет никакого дела, — сказал он ей. — Есть ряд случайных и неправдоподобных происшествий, которые не имеют никакого смысла, если только не верить в самую страшную чушь изо всех возможных. А в основе всего этого — мёртвая девушка.

— Это правда? — спросила она у меня.

Еду вносили по частям. Она была не домашнего приготовления и вроде бы включала в себя множество полуфабрикатов и расфасованных продуктов, но была лучшего качества, чем я ел прежде, и более уль-комской, хотя это не безусловное благо. Небо над заштрихованным парком потемнело из-за наступающей ночи и влажных облаков.

— Вы скучаете по картошке, — сказала Яллья.

— Это у меня на лице написано?

— Вы ведь, кроме неё, ничего не едите? — Она думала, что ведёт себя игриво. — А такое для вас слишком остро?

— Кто-то следит за нами из парка.

— Как вы можете отсюда определить? — Она глянула поверх моего плеча. — Надеюсь, ради их же блага, что они в Уль-Коме.

Она была редактором финансового журнала и увлекалась, судя по книгам, которые я видел, и плакатам в ванной, японскими комиксами.

— Вы женаты, Тьядор?

Я пытался отвечать на вопросы Ялльи, хотя на деле они для этого поступали слишком быстро.

• Предыдущая
• 49/80
• Следующая