Мир Гаора (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 18

   - Застудил я их, - нехотя ответил Гаор. - Болят когда замёрзнут, - и вздохнул. - Не привык я босиком.

   - Тебе по земле весенней походить надо, - сразу вмешался Чеграш.

   - Ага, - кивнул Чалый, - и по росе заревой.

   - Точно, - согласился Гиря. - Заревая роса болесть вытягивает.

   - Как это? - не понял Гаор.

   - Ну, Мать-Земля, она мать, боль детскую на себя забирает, мы ж дети ей, а через росу ей легче.

   Гаор кивнул и встал с нар. Ни на кого не глядя, шлёпая по сырому ещё полу, он прошёл в угол к решётке и встал спиной ко всем, невидяще глядя на серую стену. ...Мать детскую боль на себя забирает... Он ведь слышал это, ещё там, тогда, до всего, до отца, будь он проклят. Тёплые руки на его голове, быстрый ласковый шёпот.

   - Спи, маленький, утром здоровым будешь, беру боль твою и горести твои, всё на себя беру...

   Гаор качнулся вперёд, уткнулся горящим лбом в холодную жёсткую стену.

   - Рыжий, - позвали его, - иди, ляг.

   Он не оборачиваясь, дёрнул плечом.

   - Приведи его, - сказал сзади ставший твёрдым голос Седого.

   Его тут же крепко взяли с двух сторон за плечи, и даже руки назад завели. Но он не сопротивлялся. Его отвели к нарам и толчком уложили навзничь.

   - Ляг и успокойся, - голос Седого твёрд, сочувствие скрыто, но ощутимо. - Не психуй. Ещё не из-за чего.

   Гаор молчал, глядя перед собой, в нависающий над головой настил верхних нар.

   - Эй, Рыжий, - спросил Зима, - вспомнил чего? Да?

   - Не трогай его, - сказал Седой.

   - Пусть очунеется, - согласился ещё кто-то.

   Ещё одно новое слово. Но ему сейчас ни до чего. Эту боль тоже надо и возможно перетерпеть. Зацепиться мыслью за что-то другое и забыть. Сержант не разрешал ему вспоминать посёлок и мать, пресекая любые его попытки заговорить об этом ударом по губам.

   - Не было этого, понял? Ты только сейчас жить начал. Понял? Не было! Повтори.

   - Этого не было, - с трудом шевелит он распухшими от удара губами.

   - Кто ты есть?

   - Гаор Юрд, бастард Юрденала.

   - А раньше как звали?

   - Не было раньше, Сержант.

   - То-то, теперь правильно.

   Ни имени, ни названия, ничего... он послушно забывал. Кому же охота побои получать? И помнил. Какие-то обрывки, несвязные слова, яркие картинки - обрывки фильма без конца и без начала... и голос, тоненький, почти девчоночий, и странная никогда не слыханная им потом песня... в лу-унном сия-аньи сне-ег серебрится-а... вдоль по доро-оге троечка мчится-а... динь-динь-динь... динь... динь-ди-инь... колоко-ольчик звени-ит... этот звон... э-тот зво-он о любви-и говори-ит... и всё, и тёплая тишина сна... он честно забыл и это. Как было приказано. И вспомнил в госпитале, лёжа в бинтах, прикованным капельнице, пел про себя, уходя от разрывающей тело боли. И снова забыл. И вспомнил сейчас...

   Гаор шевельнул губами, беззвучно проговаривая слова. Выпустить их наружу, в звук он ещё не мог. И закрыл глаза, провалившись даже не в сон, а в беспамятство.

   ...Разбудил его стук по решётке и зычный голос Слона.

   - По четыре становись!

   - Чего? - рывком сел он.

   - Жрать будем, - весело ответил ему Чеграш, спрыгивая с верхних нар. - Становись, Рыжий. Потом доспишь.

   Гаор встал и занял своё место. Ну-ка, чем кормить будут? Неизменная четвёртка хлеба, но вместо кружки миска с баландой - горячей мутной жидкостью, в которой плавали куски чего-то съедобного. Не мяса, разумеется, но есть можно. Ложек не полагалось. Пили через край, вылавливая густоту пальцами. Гаор сел на нары, накрошил в баланду хлеб, чтобы было погуще, и уже спокойно стал есть.

   Многие, как он заметил, дочищали миски, вылизывая, но он ограничился пальцами.

   Съеденное не так насытило, как согрело, даже будто зуд отпустил, и ноги больше не болят. Гаор отдал миску Чеграшу как старшему в своей четвёрке и теперь, сидя рядом с Седым, с интересом следил за происходящим в камере, слушая разговоры. Бурнаш на верхних нарах трепался про баб, и над его складным - почти в рифму, отметил про себя Гаор - рассказом дружно и смачно ржали, многие добавляли своё и тоже складно. Он не видел ни рассказчика, ни слушателей, но это не мешало. Мальца обыграли в чёт-нечёт и теперь щёлкали по лбу. Малец жмурился и старался не отворачиваться. Не отворачиваться и не жмуриться от протянутой к лицу руки здесь, видимо, ценилось. Тоже запомним. Лоб заживёт, он со многими поспорит. Играть в чёт-нечёт он начал ещё в посёлке, и в училище играл, и в армии, так что... рука набита. Седой о чём-то сосредоточенно думал, и когда он зачем-то повернулся к нему, Зима ткнул его в бок, дескать, не лезь, не мешай. Седого не просто слушались, а оберегали - понял Гаор. И Седой не только свой, но и... уважаемый, и уважают не из страха, не в физической силе здесь дело. А в чём?

   Ответ он получил неожиданно быстро.

   К решётке подошёл надзиратель. Все немедленно прекратили разговоры и игры и уставились на него. А он дубинкой указал на Седого. Седой встал и подошёл к решётке. Слон почему-то остался сидеть, как все, молча наблюдая за происходящим. Надзиратель что-то очень тихо сказал Седому. Седой кивнул и, полуобернувшись, указал на Зиму и Чалого. Те немедленно слезли с нар и подошли. Рванулись следом Чеграш и Гиря, но Седой коротким жестом вернул их на место. Надзиратель открыл дверь, выпустил всех троих в коридор, закрыл дверь и увёл.

   Несколько долей в камере ещё стояла напряжённая тишина. Чеграш спрыгнул с нар и подошёл к Слону.

   - Слон, куда их? Не на торги?

   - Пошёл ты...! - рявкнул Слон. - Не доложили мне!

   Чеграш вернулся, но не полез наверх, а сел на место Зимы рядом с Гирей. У Гири вдруг по-детски как перед плачем задрожали губы. Чеграш мрачно смотрел перед собой.

   - Что это? - тихо спросил Гаор.

   - Не видел что ли! - огрызнулся Чеграш, но всё же стал объяснять. - Мы же бригада, с одного завода, нас так бригадой и привезли, и на торги обещали вместях поставить. Хозяин сказал...

   - Обещали! - взорвался Гиря. - Хрен тебе, слово хозяйское, станут они... - дальше последовало крепкое, покрепче армейского, ругательство, и Гиря заплакал, шмыгая носом и не вытирая слёз.

   - Если их на торги, - Чеграш удерживал слёзы, - то нас совсем по отдельности продадут.

   - Велика печаль, - сказал кто-то сверху.

   Чеграш кинулся наверх, за ним Гиря, и там сразу закипела драка. Драчуны с шумом упали на пол, сорвался с места Слон и двумя ударами раскидал их по углам. Всё это не заняло и двух долей.

   - Нну!... - рыкнул Слон. - Тихо чтоб. Сам накостыляю.

   Чеграш и Гиря сели опять рядом. Гиря подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и спрятал лицо. А Чеграш, посасывая разбитую губу, негромко стал рассказывать.

   - Седой, он, как это, инженером был, до всего, и сейчас. А мы бригадой при нём. Кто подсобником, кто... ну он каждому дело находил. Читать выучил, и чертежи мы все знаем, ну, и вместе мы, понимаешь? На умственной работе, хоть и руки прикладываем. И на токарном, и на фрезерном, хоть пайку, хоть сварку, всё можем. Надзиратели до нас в работе и не касались. Задание есть, а уж по местам нас Седой расставляет, и не просто, жми, да точи, а чтоб понимали. Да хозяин задолжал банку, нас и на торги. Мы такие штуки делали... обалдеть. А теперь...

   - Кончай скулить, - вмешался подошедший к ним высокий худой мужчина с тёмными почти чёрными волосами, падавшими ему до бровей редкими прядями, и с длинной, но не сливавшейся в бороду щетиной по подбородку и нижней челюсти. - Не бывает торгов после обеда. Они с утра всегда. Отшибло тебе?

   - Отзынь, Сизарь, - буркнул Чеграш. - Самому отшибло. Аукцион с утра, а по заявке хоть ночью выдернут.

   Сизарь насмешливо оглядел его и неподвижно сидящего Гирю, скользнул неприязненным взглядом по Гаору и отошёл.

   - Пошёл он, - пробурчал, не поднимая головы, Гиря, - сам ни с кем не корешится, так и про других...