Мир Гаора (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 57

   - Рыжий, пошли.

   - Иду, - сразу ответил Гаор, заправляя рубашку в штаны.

   Ни куда, ни зачем он не спросил по неистребимой армейской привычке к подчинению.

   Вслед за Старшим он прошёл по коридору... к Матуне? Совсем интересно! Может, чем-то помочь надо? Он уже как-то разбирал для Матуни рваные и мятые коробочки, читая надписи. Но в кладовке Матуни их ждали. Мать, остальные матери, Мастак, степенный немолодой Юрила и пользовавшийся общим уважением, как уже заметил Гаор, светловолосый в желтизну и с необычно светлыми голубыми глазами Асил, по комплекции не уступавший памятному по камере Слону.

   Все стояли в глубине кладовки, и как только он и Старший вошли, Матуня ловко задвинула самодельный засов.

   Гаор насторожился.

   - Проходи, - мягко подтолкнул его в спину Старший.

   На суд похоже - подумал Гаор. Но судить его не за что, если и нарушил он что, то по незнанию. До сих пор к его промахам относились снисходительно, называя, правда, иногда тёмным. А больше всего это молчаливое собрание походило именно на свой, тихий и безжалостный, как он хорошо знал, суд. Сам в таких участвовал, когда на фронте решались вопросы, которые офицеры знать не должны. И случалось приговорённый таким судом исчезал. Неприятно потянуло холодом по спине.

   - Такое дело, - начал Старший, как только они встали в общий круг. - Рыжий-то, похоже, и не знает всего, на Тукмана сердце за то держит.

   Так это из-за Тукмана? За то, что он тогда ему нос разбил? Да на хрена, там уж и зажило всё, это его так отделали, что до сих пор синяки не сходят. Гаор начал злиться и нарушил главное правило таких судов: пока не спросили, помалкивай.

   - Он меня лапать полез, я же и виноват?!

   Мать покачала головой.

   - Придурочный он, роста только большого, а ума как у малого.

   - Я его не трогаю, - возразил Гаор, - пусть не лезет только. Что он как приклеился ко мне.

   - Он ко всем так, - вздохнула Матуха, - ласки просит.

   - Ты что, не помнишь? - спросил Мастак, - отметелили тебя когда, только свет погасили, всё и разъяснилось.

   - Как били, помню, - буркнул Гаор, - а потом мне только больно было.

   - Ну, так знай, - заговорил Асил. - Зуда это виноват. Наплёл Тукману, что ты гладкий со всех сторон и нету у тебя ничего, а, дескать, не веришь, пощупай, как заснёт. Тот с дурости своей и полез. Ему ж что скажи, то и сделает.

   Гаор прикусил губу. События той ночи теперь выстраивались совсем по-другому.

   - Так что на Тукмана ты зла не держи, - заговорил Юрила. - Его пошлют, он и пойдёт, куда послали.

   Все негромко и не очень весело рассмеялись. Улыбнулся невольно и Гаор.

   - А вот с Зудой что делать? - спросил Старший, глядя на Гаора.

   Гаор молча пожал плечами.

   - Он под смерть тебя подставил, - сказала Маанька, - тебе теперь его жизнь решать.

   - А тоже ведь не со зла, - задумчиво сказала Мамушка, командовавшая, как уже знал Гаор, всеми женщинами по работе.

   - Ну, так и убить не хотел, - сказала Матуня, - и выжил Рыжий не по его старанию.

   - Вот и бултыхается он теперь как дерьмо в проруби, не тонет, не всплывает, - с досадой сказал Юрила, - пообещал ты ему Старший, что он за Рыжего жизнью ответит, по делу обещал, чего уж там. Так ведь жив Рыжий, надо и Зуде жизнь дать.

   - Или уж убить, чтоб зазря не маялся, - усмехнулся Асил. - Решай, Рыжий, вас одной верёвочкой повязали.

   Пока говорили, неспешно, как и положено, на суде, Гаор успел обдумать, и после слов Асила честно ответил.

   - Я обычаев не знаю, как вы скажете, так и сделаю.

   Слова его матерям понравились, Мать даже улыбнулась ему.

   - Так что, звать Зуду? - спросил Старший.

   - Нет, - сказала Мать. - То при всех было, и это пусть так же. Согласен, Рыжий, простить Зуду? Что не со зла так получилось?

   Гаор пожал плечами. Они молча ждали его ответа.

   - Ничего нет дороже жизни, - наконец тихо сказал Гаор. - Я ему смерти не хочу.

   - Так и будет, - веско сказала Мать.

   Кивнули и остальные.

   Гаор перевёл дыхание. Не промахнулся! И в самом деле, дежурь в ту ночь другой надзиратель, не эта сволочь, обошлось бы куда меньшим. Зуда ж не подгадывал именно под того, а ходить и ждать смерти - тоже... то ещё удовольствие. Пробовали, знаем. Нет, пусть Зуда живёт, а если полезет, он сам ему и врежет. Теперь ему уже можно. Но вот почему на суде получилось, что матери главные? Он чувствовал, что неспроста это, что с женщинами тут по-особому. Но это потом.

   Они уже вошли в спальню, готовившуюся ко сну.

   - Зуда, - не повышая голоса, но так, что его сразу все услышали, позвал Старший.

   Зуда уже лёг, но тут же выскочил из-под одеяла и, как был, нагишом, подбежал к Старшему. Немедленно притихли остальные, окружив их тесным кольцом.

   - Так, браты, - строго и даже торжественно, заговорил Старший, - сами знаете, как оно было. С Тукмана спроса нет, обиженный он, такого не судят. Подставил Рыжего Зуда, крепко подставил.

   Все дружно закивали. Зуда, бледный и съёжившийся, дрожал мелкой дрожью, не смея поднять глаза на Гаора, стоявшего рядом со Старшим.

   - Рыжий жив, в том заслуги Зуды нет. Это матери, да натура у парня крепкая. А чтоб дале у нас все ладом было, надо, чтоб Рыжий при всех Зуду простил. Что не будет мстить ему.

   Толпа одобрительно загудела. Гаора и Зуду мягкими толчками поставили друг против друга.

   - Проси прощения, Зуда.

   По лицу Зуды текли слезы.

   - Прости меня Рыжий, - всхлипнул он, - то глупость моя, не со зла я, не хотел я тебе такого.

   - Говори, Рыжий, прощаешь Зуду?

   - Да, - твёрдо ответил Гаор, - прощаю.

   - Благодари за прощение, Зуда.

   Неожиданно для Гаора, Зуда встал на колени и поклонился ему, коснувшись лбом пола у его ног, и остался так.

   - Руки теперь пожмите друг дружке и обнимитесь, - скомандовал Старший.

   Всё ещё стоя на коленях, Зуда поднял залитое слезами, искривлённое пережитым страхом лицо. И Гаор, смутно ощущая, что делает правильно, обхватил его за плечи и поднял.

   С мгновение, не больше, они стояли, обнявшись, в плотном молчаливом кольце. И одновременно вокруг зашумели, Гаор отпустил Зуду, а Старший уже совсем другим, строгим, но не торжественным голосом стал распоряжаться, назначая на завтра дневальных, переводя кого-то из одной бригады в другую. Гаор понял, что всё, в самом деле, кончилось, и пошёл к своей койке. Дневалить, он понимал, ему ещё рано, тут он многого не знает. И от Плешака его вроде не с чего забирать.

   Он стоя разбирал свою койку, чтобы пойти ополоснуться на ночь и сразу тогда лечь, когда Полоша, уже лежавший на своей, сказал ему.

   - Это ты правильно сделал, что простил.

   Гаор сверху вниз посмотрел на него.

   - Между братами всяко быват. Когда не со зла, а по глупости, надо прощать. Браты заодно должны держаться, несвязанный веник и мышь переломит.

   Последняя фраза осталась совсем непонятной, но Гаор её запомнил, чтобы завтра узнать у Плешака, и спросил о слове, которое говорил Старший, и с которого начал Полоша.

   - Что это, браты?

   - Братья, значит. Не по крови али утробе, а как мы все. Ну и родных так зовут, когда заодно они.

   Ещё одно новое слово, но о смысле утробы он догадался и, кивнув Полоше, ушёл в душевую. Надо успеть до отбоя.

   И уже в темноте, привычно лежа на животе под одеялом, он сначала мысленно достал из папки лист, на котором записывал новые слова, проверил получившийся словарик, вписал туда браты и утроба, вписал перевод слова браты, сделав пометки, братья по крови и по утробе, видимо, по отцу и матери, убрал лист и завязал тесёмки. И только после этого подумал о Гарвингжайгле, своем брате по крови, но не брате. А ведь могло быть и по-другому. У них разница... да, в три года, когда он впервые увидел Братца, ему было шесть, а Братцу три, и, похоже, ссорили их специально, даже не просто ссорили, а стравливали. И делали это по приказу отца, в доме ничего не делалось без его ведома и приказа. Зачем? А зачем, сделав их врагами, потом приказывать ему ездить с Гарвингжайглом телохранителем? Какой телохранитель из врага? Но зачем-то это же было нужно? Кого так проверял отец? Его, или Братца? Глупо - успел подумать, окончательно засыпая, Гаор.