Леди и война. Пепел моего сердца - Демина Карина - Страница 9

• Предыдущая
• 9/77
• Следующая

Где-то далеко ухала сова.

И Тисса сама не заметила, как путь окончился.

Деревня вытянулась вдоль тракта, но не удержалась на границе, расползлась в стороны: теснили друг друга дома, городились заборами, выставляя на штакетинах глиняную битую посуду, собачьи черепа и белые тряпки-обережцы. Отец говорил, что люди в деревнях суеверны.

Гостиный дом узнали издали – непомерно длинный, с плоской крышей, на которую намело сугробы, он дымил в три трубы. У коновязи вертелись собаки, и на лай выглянул вихрастый мальчонка. Первым делом он вытянул руку и так стоял, пока не получил положенный медяк. Монета исчезла в рукаве, и мальчишка принял лошадей, буркнув:

– Овсу немашки. Токмо сено.

– Пусть остынут сначала.

Мальчишка кивнул и уставился на Тиссу. Что не так?

– Идем. – Урфин потянул ее в дом.

Пахнуло теплом, сыростью, сытным мясным духом, от которого в животе раздалось неприличное урчание. Но в гомоне, что царил внутри гостиного дома, оно сталось незамеченным.

– Держись рядом.

Тисса помнит. И держится, но удерживается от того, чтобы за руку схватить. Хорош оруженосец будет, который с рыцарем за ручку ходит.

Но до чего странное место!

Зал прямоугольной формы. На полу – толстый слой соломы и еще ореховой скорлупы, которая хрустит под ногами. Вдоль стен – столы. За столами люди… такие разные.

В дальнем углу на стражников похожи. При оружии и мрачные. Есть почти не едят.

Ученый человек в квадратной гильдийной шапочке, и рядом с ним трое мальчишек разного возраста, небось ученики…

А вот те, в цветных байковых халатах, наверняка купцы. Едут в город торговать… или скорее из города? И торговали удачно, если кутят: на столе перед купцами жареный гусь, миска с капустой квашеной, яблоки моченые, печеная репа, ребра свиные… много всего.

И живот снова урчит.

Рядом с купцами кружатся подавальщицы, которые одеты, как… как будто и не одеты вовсе. Зачем они юбки подоткнули? Ноги же видно! И грудь тоже…

Одна такая, с грудью, обнаженной почти до сосков, подскочила к Урфину и выгнулась так, что Тиссе тотчас захотелось в волосы вцепиться. В длинные такие кудрявые волосы. С красной лентой еще.

– Чего угодно славному рыцарю?

– Комнату. Хорошую. Чтоб матрац без клопов, одеяло теплое. И запор на двери.

Сказал, взгляда от этой груди не отрывая.

– Еды. И передай Завихряю, что старый друг пожаловал.

Монету уронил в вырез. И девица засмеялась.

– Мальчика отправить на сеновал? – Голос у нее сделался низким и журчащим. – С остальными?

У Тиссы от злости и обиды в горле запершило. На сеновал? С какими остальными?

– Тебе понравится…

И пальчиком по шее провела.

– Мальчик останется. Показывай комнату.

Пришлось подниматься на второй этаж по скрипучей лестнице. И доски настила прогибались так, что Тисса не могла отделаться от ощущения – еще немного и она провалится. Комната оказалась тесной, но с двумя окнами. Впрочем, сохранения тепла ради окна были закрыты ставнями.

Им оставили свечу в глиняной плошке, пообещали принести ужин и воду для умывания.

Пахло не очень хорошо.

И кажется, за стеной шебуршали мыши.

– Все лучше, чем в стогу ночевать, – оправдываясь, произнес Урфин.

Обойдя комнату, он проверил на прочность ставни, внимательно осмотрел дверные петли, пояснив:

– Иногда они хитро устроены, так, что снаружи снять можно.

Зачем?

– Из некоторых гостиных домов гости не возвращаются.

Ужас какой! И тот стог, о котором Урфин упоминал, уже не кажется столь уж мрачной альтернативой нынешнему ночлегу. Хотя… на улице мороз и волки.

– Ну… здесь одеяло есть, – сказала Тисса, присев на край постели.

Из волчьих шкур, давно не проветривавшееся и впитавшее все запахи, которые только были в этом месте. Раздеваться Тисса не станет.

– Ребенок. – Урфин сел рядом и обнял. Хорошо, теперь мыши точно не нападут. – Дальше будет так же. Или хуже. Я понимаю, что ты к такому не привыкла, но мы не можем позволить себе карету.

…а также шатры и свиту, которая сгладила бы тяготы путешествия благородной дамы. Или хотя бы повозку, вроде той, в которой Тиссу и Долэг везли к замку. Правда, по повозке Тисса ничуть не скучает.

Верхом – оно куда интересней, только…

– Я мышей боюсь, – призналась она.

– Ну… с мышами я как-нибудь совладаю.

Еду принесла не девушка, но грузный мужчина с гнилыми зубами. Он молча поставил поднос на единственный стул и дверь прикрыл. На засов.

– Чегой надо? – поинтересовался, разглядывая Тиссу.

– Пару лошадей. Хороших. Таких, которые выдержат дорогу. Еды. И новостей.

Особенно еды. Близость ее манила.

Ребра. Жаренные на углях. С коричневой корочкой, с жирным соком, вытекающим на миску. Щедро посыпанные крупной солью и тмином. Ароматные. Уложенные на куски белого, рыхлого хлеба. И квашеная капуста с брусничной россыпью.

– Коней нема.

– Найди.

Гнилозубый кивнул, мол, найдет или хотя бы постарается. Тисса очень надеялась, что этот разговор не затянется надолго и ребра не остынут… леди не должна испытывать такой голод!

А оруженосец приступать к еде раньше рыцаря.

– Слыхать… всякого. Людишек много пообъявилось. Языкастых. И с города потянулися… ходют по вескам, бають байки, баламутят народ.

– И чего бают?

– Да… – Опасливый взгляд в сторону Тиссы, видимо, не доверяют ей настолько, чтобы разговоры опасные вести. – Бают, что людишки все ровня друг другу, а значится, надо у одних взять и другим дать. Тогда и будет шчасте.

– Слушают?

– Ну… по-всякому оно. Еще бают, что честным людям надобно вместе быть. И своего затребовать. С оружьем. Что лэрды совсем страх потерямши. И что припугнуть бы их хорошенько.

Ох, от таких разговоров Тисса совсем аппетит потеряла.

Ну почти совсем.

– Только здешний народец себе на уме. Сами на рожон не полезут по-за чужого дядьку. А вот если полыхнеть вдруг, тогда да…

– Ясно.

Урфин посмотрел на Тиссу и вздохнул, ему явно не хотелось говорить при ней то, что он должен был сказать.

– Передай… добрым людям, что если говорунов станет меньше, лэрды будут благодарны. Одна больная голова много здоровых сбережет.

Гнилозубый важно кивнул и поинтересовался:

– А с бумажками чего?

– Какими?

– Которые энти носют. Вона! – Он вытащил из рукава мятый листок. – Мне дали, велели, чтоб в комнатах оставлял. И так давал читать, кому охота.

Листок Урфин разгладил, пробежался по строкам и убрал в карман.

– Жги. А тех, кто эти глупости разносит, учи. Но аккуратно. Не надо лишнего внимания. И еще передай, что там, где эти бумаги печатают, немалые деньги крутятся. И если вдруг хорошим людям понадобится эти деньги на какое другое дело использовать, то лэрды с пониманием отнесутся к… уменьшению количества типографий.

– Так эт… ежель полыхнеть?

– Будете работать, тогда и не полыхнеть. Что меня видел – забудь. Так оно спокойней будет. Ясно?

И когда спустя семь дней в гостином доме появится гонец с печатью и бумагой, в которой будет изложено, что Высокий Совет разыскивает мормэра Урфина Дохерти по обвинению в измене и покушении на жизнь лорда-протектора, Завихряй совет вспомнит.

Он гонца накормит, напоит и теплую бабу подсунет, которая обо всем и выспросит подробненько. А на следующий день выпроводит на тракт, пожелавши удачи. Конечно, награда за поимку государственного преступника обещана немалая, и шевельнется в душе жадность, да только Завихряй ее удавит. К деньгам? Нет, длинный язык к петле приведет. Если не стража вздернет, чтоб не делиться, то лэрд отыщет… или другие. Говорливых нигде не любят.

Потому и будет Завихряй молчать.

И человека с серой сумой, набитой бумагами, встретит как дорогого гостя… и не удивится внезапному того исчезновению из надежной, запертой комнаты. В жизни всякое бывает.

День второй.

От первого отличается мало. Разве что с визитом к нашей светлости никто не стремится. Ультиматум озвучен и переговоры возобновятся лишь тогда, когда наша светлость изъявит желание ультиматум принять.

• Предыдущая
• 9/77
• Следующая