Темное торжество - Ла Фиверс Робин - Страница 16

Он ведь умер, да. Я своими глазами видела, как его… То есть погодите: как раз в тот момент на башне появился Юлиан. То есть мертвого рыцаря я все-таки не видела. А зря ли ходят слухи, что в угаре сражения люди порой принимают страшные раны и все-таки остаются в живых?

Вчера, ложась спать, я наказала себе забыть послание аббатисы и не воспринимать его как руководство к действию. Но теперь могу думать только о том, как благородный рыцарь гниет заживо – а то и нечто похуже с ним происходит! – в подземельях д’Альбрэ.

Я касаюсь Тефани холодной ступней, и эта засоня наконец открывает глаза. Сперва она недоуменно моргает, но потом вспоминает, где находится и с кем:

– Госпожа! Молю, не сердитесь! Я должна была…

– А тебе известно, что ты храпишь? – Меня забавляет румянец, вспыхнувший у нее на щеках.

Она отводит глаза:

– Простите, госпожа. Вы бы столкнули меня с кровати… или еще как-нибудь разбудили.

– Я лишь спросила, знаешь ли ты, что похрапываешь. Но не говорила, что это меня беспокоит.

Она не находится с ответом, поэтому просто выпрыгивает из постели, кланяется и бежит за моим халатом.

Тефани уже помогает мне его натянуть, когда вбегает Жаметта и выпаливает:

– Баронов Жюльера и Вьенна поутру нашли в постелях мертвыми и…

Жаметта замолкает на полуслове. Мы с Тефани стоим бок о бок в одних ночных рубашках, и она замечает это только сейчас.

Она моргает, молча открывая и закрывая рот и не находя слов. Жаметта настолько раздражает меня, что, протянув руку, я пальцем поддеваю подбородок Тефани и ласково поворачиваю к себе ее голову.

– Спасибо, Тефани, – говорю я. – За все.

Та сплошь заливается краской, и я едва удерживаюсь от смеха, который порушил бы столь тщательно выстроенную сцену.

Несчастная Жаметта не знает, чему отдать предпочтение, ревности или шоку.

– Так кто, говоришь, – лениво спрашиваю я, – те бароны, чьи постели ты посетила в ночи?

– Я? Я не… – захлебывается она. – Это служанки говорят, что бароны заболели и умерли во сне!

Я сонно зеваю:

– Водички не принесешь? Я хотела бы вымыться.

– Как вы думаете, мы тоже можем ее подхватить? – спрашивает Тефани. – Болезнь, я имею в виду? А вдруг это моровое поветрие?

Взгляд, который бросает Жаметта на Тефани, полон такого яда, что той впору зачахнуть прямо на месте. Однако бедняга слишком смущена оттого, что ее застали полураздетой; она убегает в гардеробную, чтобы привести себя в порядок.

Злость лишает осторожности Жаметту, и она повсюду расплескивает принесенную воду.

– Под ноги смотри, – предостерегаю я ее. – А не то заставлю все подтереть. Прямо вот этим твоим остреньким язычком!

Наши взгляды скрещиваются, и я легко прочитываю все гадости и оскорбления, которые она бы и рада метнуть мне в лицо. Не осмеливаясь на это, девушка бормочет вполголоса:

– Так вот почему она не обращает внимания на тех немногих мужчин, которые заглядываются на нее!

Я провожу пальцем по руке Жаметты:

– Только не говори, что ты ревнуешь, малышка.

Кажется, я только что открыла отличный способ вывести ее из себя. И уже предвкушаю многие часы настоящего веселья.

Она отдергивает руку:

– Еще чего! – и поспешно уходит на другой конец комнаты, где стоит комод. – Какое платье вам сегодня подать?

– Темно-серое атласное. И черную нижнюю юбку.

Жаметта помогает мне облачиться, но движения у нее дерганые, и она старается как можно меньше касаться меня. Зато корсет затягивает так, что у меня ребра чуть не трещат.

Я отстраняюсь и перехватываю ее руку.

– Осторожнее, – говорю я. – Ты должна заботиться обо мне, а не калечить!

Она зло смотрит на меня, и я слышу, как у нее кровь закипает от ярости. Именно в этот момент в комнату вваливается Тефани. Она на ходу застегивает поясок, подвесив к нему подаренный мною нож.

– Довольно, – произношу я. – Сейчас у меня другие развлечения на уме. – Мне известно, что сегодня д’Альбрэ с большей частью гарнизона намерен двинуться на Ансени, чтобы выбить французов из наследного владения маршала Рье. То есть день самый что ни на есть подходящий для вынюхивания секретов. – Откуда, говорите, доносились стоны и жалобы привидений? Я бы не отказалась самолично послушать.

Мне известно, что призраки молчаливы. А вот пленники – нет.

Скоро выясняется, что неупокоенные духи облюбовали старую башню – ту самую, откуда я наблюдала за битвой. Пожалуй, это самое подходящее место, чтобы содержать пленника. Башня расположена достаточно уединенно, вдалеке от жилых покоев и наиболее посещаемых мест замка.

Мои фрейлины не смеют тревожить призраков и остаются ждать меня в часовне неподалеку от башни, заодно и помолятся за упокой новопреставленных баронов. Это меня более чем устраивает. Чем меньше любопытных глаз, тем лучше!

Старую башню выстроили почти два века назад. Кладка от старости выглядит корявой, крышу пора бы починить… Я дергаю тяжелую деревянную дверь и обнаруживаю, что она заперта.

Сердце сразу начинает биться быстрее. Когда я в прошлый раз сюда приходила, здесь не было запора!

Однако никаких стражников поблизости не видать, и я заглядываю в узкую стрелковую амбразуру, прорезанную в стене. Между прочим, призраки тут действительно водятся. Я ощущаю ледяной холод их присутствия, истекающий из отверстия. Однако привидения не громыхают цепями и вообще звуков не издают…

Я украдкой оглядываюсь. Во дворе болтаются слуги, проходят вооруженные охранники… Жаль, не то я быстро справилась бы с замкóм!

Не обращая внимания на замогильный холод, пытаюсь уловить биение человеческого сердца или еще какие-то признаки жизни. Я очень стараюсь, но на то, чтобы проницать двенадцать футов каменной кладки, моих способностей не хватает. Поднимаюсь по внешней лестнице к деревянным мосткам и, вытягиваясь на цыпочках, силюсь заглянуть в другую амбразуру, повыше.

Внутри темнота, едва нарушенная узким лучиком света. Я никого там не вижу. Ни стражи, ни узника. Вообще ничего живого.

Хотя… погодите-ка! Моего слуха достигает слабый отзвук, идущий словно бы из земных бездн… И потом – стон. Или шепот. А может, вообще игра ветра в каменных стенах. Но это единственная зацепка, которая у меня есть, и я решаю считать донесшийся звук человеческими стенаниями. Еле слышные, они некоторым образом придают мне решимости. Я дождусь темноты и распотрошу замóк. Или украду ключ. Задача, стоящая передо мной, выглядит по-прежнему нерешаемой. Но если сидеть в этой крепости сложа руки и ждать приказов, которые к тому же не приходят, – тут и спятить недолго.

А еще мне нравится думать, что я способна не только убивать. Или соблазнять при необходимости.

Когда я возвращаюсь в часовню за фрейлинами, я обнаруживаю лишь Тефани, коленопреклоненную у алтаря. Пониже распятия расположены девять небольших ниш, в каждой изображение одного из девяти древних святых. Вот святой Мортейн, вот святая Матрона и Ее дочери, Аморна с Ардвинной. Святая Мер, святой Камул, святой Циссоний… и особо чтимый мною святой Салоний, небесный покровитель ошибающихся.

Я ненадолго задумываюсь, не следует ли оставить приношение святому Мортейну? Уж не подозревает ли Он, как непрочна моя вера? Она едва защищает меня от куда более жуткого сомнения в Его существовании. С какой же просьбой к Нему обратиться?

Избавление. Вот о чем я стану молиться.

«Всеблагой Мортейн, прошу, избавь меня от навязчивого кошмара, который все никак не развеется…»

И тут я вдруг фыркаю, немало напугав бедняжку Тефани. Я же твердила эту самую молитву долгих полгода, и посмотрите-ка, что вымолила! Горькая правда состоит в том, что святой Мортейн оставил меня. А может, Его и вовсе не существует.

Но если признать это последнее, моим отцом оказывается д’Альбрэ. Так что лучше я буду думать, что попросту впала у Мортейна в немилость.

Поскольку почти все мужчины отбыли выгонять французов из Ансени, придворные дамы семейства д’Альбрэ ужинают не в большом зале, а в зимней гостиной. Это помещение гораздо меньше и намного уютней. Не говоря уже о том, что здесь куда теплей.