Темное торжество - Ла Фиверс Робин - Страница 3

Я вновь ощущаю судорогу страха. Неужто д’Альбрэ решил приставить ко мне личного соглядатая?

Юлиан подает мне руку:

– Мы должны спуститься в большой зал прежде него…

Я улыбаюсь – так, чтобы на щеках появились ямочки, – беру его под руку и устраиваюсь поближе, этак уютно, чтобы его рука почти – но все-таки не вполне – коснулась моей груди. Хотя бы такая власть над ним у меня есть: я по чуть-чуть выдаю ему свою женскую благосклонность, чтобы он не испытывал желания распускать руки.

Когда мы уже подходим к двери, ведущей внутрь башни, Юлиан оглядывается на зубчатый парапет. Потом его непроницаемый взгляд обращается на меня.

– Я никому не скажу, что ты поднималась сюда.

С напускным безразличием пожимаю плечами, думая при этом: как бы не потребовал платы за свою доброту!

И что я не прыгнула вниз, пока была такая возможность?

Я поспеваю за Юлианом, не позволяя своему рассудку заигрываться со всякими возможностями одна другой гаже. Я высоко несу голову, стараясь, чтобы презрение к окружающим ясно читалось у меня на лице. Правду сказать, для этого особенно и притворяться не надо. Я в самом деле ни во что не ставлю почти всех здешних обитателей – от придворных прихвостней д’Альбрэ до бесхребетных бретонских вельмож, не посмевших воспротивиться, когда он расположился в замке их герцогини. Лизоблюды! Лакеи! Это самое мягкое, что о них можно сказать!

Юлиан слегка медлит перед дверями главного зала, пропуская вперед стайку слуг. Мы входим непосредственно за ними, питая некоторую надежду, что наше появление пройдет незамеченным. Я про себя радуюсь его обещанию сохранить мой секрет, но мысль о том, какой награды он может потребовать, все-таки беспокоит меня.

В самом зале туда и сюда снуют молчаливые слуги. Они разносят большие бутыли вина, подкладывают дрова в очаг – в общем, пытаются предвосхитить любые хозяйские пожелания, зная, что в ином случае их отругают, а то и вовсе накажут за нерасторопность. Люди более высокого положения группками распределились по залу, опасливо переговариваясь вполголоса. Все уже знают, что вылазка д’Альбрэ окончилась неудачей и вернется он, скажем так, вовсе не триумфатором.

Среди присутствующих только у одного человека недостает здравого смысла проявить осторожность. Это записной олух – маршал Рье. Он расхаживает взад и вперед возле камина и громко жалуется мадам Динан на д’Альбрэ, который-де порушил его честь, устроив засаду ровно тогда, когда он, Рье, выехал под флагом перемирия. Да уж, кому рассуждать о чести, как не ему. Он ведь был личным наставником и телохранителем герцогини, до того самого дня, когда надумал предать ее и объединиться с д’Альбрэ, – полагал, что их совокупное могущество сломит волю юной правительницы, убедив ее, что выбора нет, кроме как делать то, что им будет угодно.

То-то она их всех удивила!

С внутреннего двора доносится гулкий топот копыт. Это возвращается войско. Воцаряется неразбериха воинских звуков – стук складываемого оружия, скрип кожи, звяканье снимаемых лат и кольчуг. Следовало бы еще ждать победных кличей и грубого воинского смеха… но, видимо, не сегодня. Сегодня вернувшееся воинство ведет себя просто на удивление молчаливо.

Дверь, бухнув, резко отворяется. Тяжелые стремительные шаги в коридоре, сопровождаемые звоном шпор… Весь зал притихает в преддверии надвигающейся бури. Замолкает даже Рье. Слуги буквально исчезают с глаз, прячась по углам. Самые робкие из придворных спешат найти благовидный предлог, чтобы улизнуть из зала.

Желание унести ноги делается нестерпимым. Как же трудно не поддаться судорожному позыву удрать по лестнице в относительную безопасность верхних покоев. Однако мой проступок требует, чтобы я осталась и тем самым показала д’Альбрэ: скрывать мне нечего. И вместо того, чтобы бежать без оглядки, я тянусь к уху Юлиана:

– Как по-твоему, мадам Динан и маршал Рье – любовники?

Мои слова забавляют Юлиана, он улыбается, но в то же время не забывает ободряюще пожать мою руку. Я хмурю брови и рывком высвобождаю пальцы. Как же хорошо он меня знает! Слишком хорошо, слишком…

И вот тут входит д’Альбрэ, и его присутствие обрушивается на нас со всей губительной мощью лесного пожара. От графа разит кровью и потом. Его лицо бледно от ярости, так что густая борода кажется неестественно черной. По пятам за господином следует его главнейший приспешник, капитан стражи Бертран де Люр, и за ним еще дюжина военачальников и приближенных. Двое из них, бароны Жюльер и Вьенн, прежде были вассалами герцогини, но им так хотелось доказать свою верность д’Альбрэ, что оба согласились участвовать в вероломном нападении и выехали с графом в поле, хотя и знали, какого рода замыслы он вынашивал в отношении их госпожи.

Теперь я с немалым удовольствием вижу, что мой божественный покровитель Мортейн отметил их обоих знаком смерти. У того и у другого словно бы красуются на лбу темные тени. Это и еще то обстоятельство, что герцогине удалось уйти из капкана… Нет, все же совсем неплохой выдался день!

– Ты чему улыбаешься? – спрашивает Юлиан.

Я с некоторым трудом отрываю взгляд от двоих помеченных.

– Забавно все это… – бормочу в ответ, но в это время по залу, точно удар кнута, разносится голос д’Альбрэ:

– Поставить на все башни людей! Проверить, нет ли там кого лишнего! Если их предупредили, то, скорее всего, с северной башни!

Я вжимаюсь спиной в стену. Ну почему монахини не обучили нас заклинанию, дарующему невидимость?

– Пьера ко мне! – продолжает греметь д’Альбрэ. – Его атака со стороны западных ворот должна была начаться раньше! Похоже, из-за его лености я лишился добычи!

Он вытягивает руки, и оруженосец бросается снять с него латные перчатки. Мальчик благополучно сдергивает правую, но, прежде чем он успевает заняться левой, д’Альбрэ поворачивается выкрикнуть очередной приказ. Оруженосец поспешно отскакивает, чтобы не заработать случайную затрещину, и опасливо выжидает. Ему страшно подходить к господину, но еще страшнее промедлить, когда от него ждут услужения.

– Еще, – продолжает д’Альбрэ, – мне нужен отряд, который последует за герцогиней и будет докладывать обо всех ее перемещениях и о войсках, ее защищающих. Если подвернется хоть малейшая возможность для захвата, она не должна быть упущена! Я щедро вознагражу любого, кто привезет ко мне герцогиню!

Де Люр передает хозяйский приказ своим людям. Еще один оруженосец тенью вьется подле д’Альбрэ, готовый вложить ему в руку чашу с вином еще до того, как господин того потребует. Д’Альбрэ не глядя хватает чашу, и все мы ждем, затаив дыхание, пока он утоляет жажду. Мадам Динан делает шаг вперед, не иначе намеревается успокоить его… но в последний момент внемлет здравому смыслу и остается на месте.

Осушив чашу, граф долго и пристально смотрит на нее, после чего… швыряет в очаг. Звон бьющегося хрусталя отчетливо разносится по притихшему залу. Д’Альбрэ медленно оборачивается. Он пользуется воцарившейся тишиной так же мастерски, как и мечом; он позволяет ей длиться, пока сам воздух в зале не натягивается туже, чем кожа на барабане.

– И как же это вышло, что воины из Ренна подоспели столь вовремя, а? – спрашивает он затем, и его обманчиво-тихий голос звучит пострашней недавнего крика. – Как такое возможно? У нас тут что, предатель завелся?

В зале стоит мертвая тишина. Никто не решается подать голос. Предателей здесь на самом деле более чем достаточно – многие с легкостью изменили юной девочке-герцогине. А вот решился ли кто-нибудь предать д’Альбрэ – это вопрос уже совсем другого порядка…

Маршал Рье сжимает кулаки и делает шаг вперед, становясь перед графом. Мадам Динан тянет руку, пытаясь остановить его, но не успевает. «Боже милостивый! – думаю я. – Да он либо величайший храбрец, либо непроходимый болван!»

– О каком предательстве речь, если никто не был осведомлен о ваших планах? – спрашивает Рье.

Взгляд д’Альбрэ лениво переползает на его кулаки.