Фамарь. Без покрывала - Риверс Франсин - Страница 18

Он не хотел ни того, ни другого.

Вирсавия забросила домашнее хозяйство, переложив свои заботы на ленивых слуг, а сама день и ночь молила своих богов о мести. Она желала смерти Фамари и несчастья всему дому Зимрана.

— Девушка ушла! — кричал раздраженный Иуда. — Оставь меня в покое, забудь ее.

— Как забыл ее ты!

Против такого обвинения нечего было возразить.

— У меня по ее вине оба сына лежат в могиле. Если бы ты был мужчиной, то убил бы ее! Я никогда не забуду, что она сделала мне! Никогда!

Она вернулась к своим идолам, моля их об отмщении.

Иуда оставил свою жену одну с ее горем. Могли ли слышать ее плач каменные идолы? Могли ли деревянные или глиняные терафимы что-нибудь изменить в ее судьбе? Пусть она ищет себе утешение, как может.

Иуда подумывал о том, чтобы взять себе вторую жену. Она могла бы родить ему сыновей, однако мысль о второй жене вызывала у него отвращение. Он вырос в доме, где было четыре женщины. Он знал, сколько огорчений могут доставить мужчине женщины, даже если они верят в того же самого Бога, что и он. Жизнь его отца никогда не была легкой. Мать Иуды и Рахиль, любимая жена отца, постоянно ссорились, соперничая друг с другом в рождении сыновей. Положение ухудшалось, когда каждая из них настаивала, чтобы Иаков взял в качестве наложницы ее служанку, надеясь таким образом взять верх над соперницей. И сыновья их росли в обстановке ожесточенного соперничества.

Ничто не могло отвратить от Рахили сердце его отца. Иаков полюбил эту женщину с того самого момента, как увидел ее, и смерть любимой жены во время родов чуть не убила его. Воистину, он до сих пор любит ее. Иосифа и Вениамина он любил больше всех других своих сыновей только потому, что они были рождены ему Рахилью.

Нет, Иуда не хотел навлечь на себя еще больше неприятностей, приведя в дом вторую жену. Любому мужчине хватает беспокойства и с одной женщиной. Две жены — в два раза больше волнений.

Он часто напоминал себе, что когда-то любил Вирсавию. Она была женой его юности, матерью его сыновей. Он не хотел отстранять ее от себя ради другой женщины, какой бы неуживчивой Вирсавия ни была теперь.

Кроме того, ему пришлось бы строить еще один дом из опасения, что Вирсавия будет вредить любой женщине, которую он приведет в этот дом. Он видел, как дурно обращалась она с Фамарью.

Чтобы избежать конфликтов с женой, Иуда оставлял свой каменный дом и уходил к стадам. У него всегда была веская причина на несколько недель уйти из дома. Однако даже в поле, вдали от жены, его не покидала тревога.

Его овец и телят поражали болезни, загрызали хищники. Солнце выжигало его пастбище. Если он держал свой скот в загонах, спасая от мародеров, то на горы обрушивались дожди и вода затопляла загоны. Много скота уносили наводнения, трупы животных были богатым угощением для хищников. Вернувшись домой, он обнаруживал, что насекомые-паразиты уничтожили его виноградники. Жучки сожрали пальмы. Сад пожелтел из-за нерадивости слуг. Небеса для него были бронзовые, а земля железная!

Даже Вирсавия болела — горький корень неудовлетворенности отравлял ее исхудавшее тело. Лицо ее заострилось. Голос дребезжал. Черные глаза стали как обсидиан. Она постоянно жаловалась на боли в шее, спине, животе. Иуда звал лекарей, они брали деньги и оставляли бесполезные снадобья.

Бог был против него!

Лежа на земле в проходе загона для овец, положив под голову камень, он смотрел в ночное небо и вспоминал обетование, данное Богом его отцу Иакову много лет назад — то же самое обетование, которое Он дал отцу Иакова Аврааму. «…Умножу потомство твое, как звезды небесные, и дам потомству твоему все земли сии…» Господь благословил Иакова-Израиля двенадцатью сынами.

Иуду преследовали ночные кошмары, в которых он снова переживал тот роковой день в Дофане. Его мучили его собственные слова: «Что пользы, если мы убьем брата нашего и скроем кровь его? Пойдем, продадим его Измаильтянам…» В его снах разверзался, как черная дыра, сухой ров, и он слышал крики своего беспомощного младшего брата: «Помогите, братья! Помогите!»

Иуда помнил, как юноша пытался разорвать оковы и, рыдая, молил о помощи тех, кто должен был защитить его. «Помогите!» Его рыдания до сих пор звучат в его ушах, точно так же, как в тот день, когда его уводили в Египет, а братья стояли и смотрели на него.

Иуда не оказал тогда милости Иосифу.

Теперь Иуда не ожидал милости от Бога.

Внешне покорная, в душе Фамарь все-таки не соглашалась со своей судьбой. Это был не ее удел — состариться и умереть бездетной. Прошло четыре года, но она не теряла надежды. Она еще молода, у нее еще есть время.

В отцовском доме Фамарь много работала, не давая никому повода для недовольства. Она делала глиняную посуду. Плела корзины и ткала. Мастерила инструмент для работы в поле своим братьям и сестрам. Отец посылал ее в поле только после того, как оттуда уводили свои стада пастухи. Хотя работа была тяжелой, Фамарь предпочитала одиночество. Лучше таскать тяжелые камни, чем терпеть презрение окружающих.

Отец преуспевал. Третий год он снимал со своих полей двойной урожай.

— Где же те беды, которые, как ты уверен, я навлеку на тебя? — спрашивала она его с вызовом.

— Подождем и посмотрим, что принесет следующий год.

Пять лет дом отца процветал так, что все забыли о присутствии Фамари. Сестры вышли замуж, и ее приняли в дом. Братья привели жен, и она стала объектом жалости. Фамарь приняла бы их сочувствие, но их жалость она презирала. Они свысока смотрели на нее и на семью Иуды.

Фамарь не теряла надежды, она всячески цеплялась за нее.

Когда-нибудь Иуда позовет ее! Когда-нибудь у нее будут дети! Когда-нибудь дом Иуды станет сильным и уважаемым благодаря сыновьям, которых она родит для него. Она плакала, ибо страстно желала занять в этой семье свое законное место как женщина, рожающая детей. О чем еще могла мечтать женщина?

Иногда по ночам она плакала, слушая нежные звуки, которые издавал новорожденный первенец ее брата. Будет ли она когда-нибудь держать на руках свое собственное дитя?

Конечно, Иуда не забыл ее. Конечно, он пошлет за ней. Он обещал. Возможно, он заберет ее в этом году. Может быть, в следующем. О, скорей бы!

Когда Фамарь работала в поле одна, она поднимала глаза к небу и слезы заливали ее лицо. Сколько времени, о Господи, сколько времени я буду брошенной? Когда восторжествует справедливость? О Бог Иуды, помоги мне. Когда Твой сын поймет, что я могу дать его дому детей, которые так необходимы ему для того, чтобы не иссяк его род? Измени его сердце, Боже. Измени его сердце.

Помолившись невидимому Богу, Фамарь делала единственное, что ей оставалось.

Она ждала…

и ждала…

и ждала…

В базарный день, в то время как отец и братья Фамари сидели со своими друзьями у городских ворот, она оставалась с матерью в палатке из козьей шерсти и продавала льняное полотно. Бойкие и острые на язык покупатели не пугали Фамарь, и палатка всегда давала хорошую прибыль, когда она заправляла в ней. Поэтому мать согласилась поручить ее дочери.

Торговля шла оживленно, и Фамарь была очень занята, пока мать сидела и вышивала на красном платье, сшитом для живущей в Фимне дочери, солнце, луну и звезды. Каждый год она получала новое платье и покрывало. Зимран ворчал, что одежда и цветные нитки обходятся слишком дорого, но никогда не запрещал жене покупать все, что она считала нужным. Для храмовых жриц обычно все делалось самого лучшего качества, и отец жаждал благоволения богов, любого и каждого из них. Мать Фамари проводила целые часы за работой с красивыми нитками и крошечными бусинками, украшая платья и изысканные покрывала, сшитые из привозной ткани красного и голубого цветов. Она делала ножные браслеты с рядами крошечных колокольчиков.

Фамарь носила свои траурные одежды до тех пор, пока те не изнашивались, однако она никогда не просила и не желала пышных нарядов своей сестры. Она довольствовалась широким черным покрывалом из шерсти, которое закрывало ее с головы до пят. Ее удручала не одежда, а бесплодность ее жизни. Отчаяние истощало ее решимость.