Золотой немецкий ключ большевиков - Мельгунов Сергей Петрович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/30
• Следующая

Зачем, в самом деле, Ленину нужен был этот иностранный паспорт и свидетельство о революционной благонадежности? По приезде в Россию и заседании Ком. Совета Р. Д. 4 апреля, на котором обсуждался доклад Зурабова о пропуске политических эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России немцев» или военнопленных, Ленин» и Зиновьев настаивали на принятии резолюции, одобряющей такой обмен Им возражали меньшевики Церетелли и Богданов, полагавшие, что подобная резолюция может быть истолкована буржуазной печатью против Исп. Ком. Могут пойти толки, что Германия транспортирует в своих целях в Россию революционеров и что позиция Ленина будет связана с позицией И. К. Богданов предлагал, осудив политику французского и английского правительств и оказав давление на русское правительство, чтобы добиться пропуска швейцарских эмигрантов через Англию и Францию, осудить в то же время тех русских эмигрантов, которые «самочинно проезжали через Германию». Решение было вынесено неопределённое – не выносить, пока резолюции, касающейся проезда через Германию, и поместить в газетах фактический материал. «Вся гнусность позиции Церетелли и Богданова, не желавших одобрить проезд наших товарищей через Германию – заключает Шляпников – записана в протоколах с достаточной полнотой».

Большевиков постановление И. К. в действительности тогда «вполне удовлетворило». Вероятно потому, что проезд в «пломбированном вагоне» в те дни вовсе не вызвал широкого общественного негодования – может быть, только «покоробило». «Злой вой» патриотов России, которого ждала Крупская, в ответственных общественных кругах оказался довольно слабым. Опасения Ленина, что дело может дойти до политического процесса, что его «прямо повезут в Петропавловку совершенно не оправдались. Правда, министра иностранных дел со всех сторон предупреждали, что из Швейцарии Германия готовится «ввезти в Россию шпионов и агентов провокаторов» в целях пропаганды скорейшего мира среди рабочего класса и солдат на фронте (телеграмма Бальфура Бьюкенену 23 марта). То же приблизительно сообщалось 1 апреля из Соединённых Штатов, где возвращение социалистов, которые «должны противодействовать правительству и вести пропаганду за мир» финансируемому из посторонних источников и «возможно Германией (специально подчеркивалось, что «Троцкий находится в связи с вожаками этого движения». Указания были более определенные: так русский поверенный в делах в Берне Ону на основании данных, полученных от английского посланника, телеграфировал в Петербург 19 марта, что «среди русских крайне левых кругов Цюрихе многие лица поддерживают непосредственно связи с Германией, а некоторые просто являются тайными немецкими комиссарами». На запрос великобританского посла, что министр иностранных дел намеревается «противопоставить этой опасности», Милюков ответил, что «единственно, что можно предпринять это опубликование их имен и сообщение, что они едут через Германию… это будет достаточно, чтобы предотвратить их приезд в Россию». Министр революционного правительства глубоко ошибся, и через несколько дней ему вообще пришлось спасовать и «настоятельно просить» своих дипломатических представителей в Лондоне и Париже «по соображениям внутренней политики» не проводить «различия между политическими эмигрантами пацифистами и нео-пацифистами» и сообщать об этом великобританскому и французскому правительству.

При таком обнаружившемся бессилии правительства[51], прибывший через Германию Ленин мог уже с большой уверенностью повторить в Петербурге слова, сказанная им в Стокгольме (по крайней мере, они были приписаны ему): «над Чхеидзе он легко возьмет верх». Чхеидзе и Скобелев от имени Исп. Ком. формально приветствовали германского «путешественника» (надо сказать довольно холодно) при торжественной встрече искусно инсценированной ему единомышленниками на финляндском вокзале. Если первое же слово Ленина в свободной России, произнесенное в царских комнатах на вокзале и закончившееся призывом к остальной революции, смутило его приверженцев; если на другой день на объединенном собрании социал-демократов речь кандидата на пустовавший 30 лет трон анархиста Бакунина», которая призывала сбросить «старое 6елье» прогнившей социал-демократии, заменить его коммунистическим одеянием и избавить страну от войны, встречались свистом и шумом значительной части собравшихся если речь эта казалась «бредом сумашедшего» и «галиматьей», если меньшевистская «Рабочая Газета» сочла своим долгом предупредить о той «опасности с левого фланга», которая появилась с момента приезда Ленина, то совершенно неожиданным и странным оказался реальный отклик на приезд Ленина в официозе[52] «злонамереннаго» министра иностранных Дел. Вернее сказать двойственности позиции министра иностранных дел. Бьюкенен приводит яркий пример с пропуском Троцкого и других политических эмигрантов, задержанных английскими властями в Галифаксе-«до решения Временного Правительства». Милюков 8 апреля (н с.) просил разрешить дальнейший проезд, а через два дня просьбу свою взял назад. Ответственность за задержку – замечает Бьюкенен – лежала исключительно на Временном Правительстве: «мы ни разу не отказывали поставить, визу на русские паспорта». Это не мешало министру иностранных дел несколько раз опровергать сведения о том, что правительство чинит препятствия для возвращение эмигрантов (напр., на собрании партии к. – д. в Москве 9 апреля).

«Речь» чуть ли не готова была признать фактором положительным выступление на арене борьбы наряду с Плехановым такого «общепризнанного главы социалистических партий», каким являлся Ленин… О пломбированном вагоне» как-то все забыли. И, быть может, один только Плеханов заговорил о чести в связи с почти одновременным сообщением о гибели на английском пароходе потопленном германской подводной лодкой, эмигранта– латыша Янсона и шлиссельбуржца Карповича говорят – писал Плеханов в «Единстве» 7 апреля что, узнав о гибели русских эмигрантов, Вера Фигнер сказала: «теперь нашим изгнанникам есть только два пути для возвращения в Россию – через Германию или через смерть». Карпович и Янсон попытались проникнуть через смерть. Иначе и поступить не могли эти люди чести». Иное впечатление на первых порах получилось за границей; телеграфное сообщение из Парижа передавало, что «неблаговидный поступок» Ленина вызвал в эмигрантских «оборонческих» кругах (группы Призыва») «неописуемое негодование» – очевидно, тем вернее оценивалась подоплека и роковое значение пломбированного вагона».

Но безразличие, проявленное общественностью Петербурга к «ошибочному» шагу первой партии эмигрантов, прибывших по немецкому маршруту, сыграла свою роль. Суханов совершенно прав, когда утверждает в «Записках», что Исполнительный Комитет Совета Рабочих и Солдатских Депутатов в сущности молчаливо покрыл своим авторитетом «запломбированный вагон» – бернские оппозиционеры во главе с Мартовым сочли для себя теперь нравственно возможным пойти по проторенному Лениным пути для того, чтобы противодействовать «заговору либеральной» контрреволюции и осуществить свое «священное право» в решительный момент быть «в революционных рядах». За ними потекли и другие, хотя в Берне уже получилась запоздавшая телеграмма мин. иностр. дел, уведомлявшая эмигрантский комитет, что правительство считает невозможным «проезд через Германию в обмен на немецких интернированных граждан» и что им приняты все меры к пропуску через союзнические страны эмигрантов «без различия политических взглядов». Приезд новых эмигрантов вызывал лишь повторные «гримасы», но выражению Суханова. Бюро Исп. Ком. вновь официально приветствовало и Мартова, и Аксельрода и других интернационалистов, проехавших через Германию. Один Плеханов в «Единстве» 16 мая напечатал «вынужденное заявление» по поводу того, что в редакцию заходят эмигранты, вернувшиеся на родину через Германию: «пусть извинят меня эти товарищи, но я откровенно говорю, что встреча с ними является для меня нравственно невозможной»

• Предыдущая
• 14/30
• Следующая