Выбери любимый жанр

Рассказы - Мелихан Константин Семенович - Страница 9


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

9

И тут вся наша экскурсия подходит к такой полукруглой картине. На ней старинная мамаша с пацаном зафиксирована.

Зубов спрашивает эту мумию в очках:

– А чего это у них тарелки на голове? Они чего, пьяные?

– Не задавай девушке глупых вопросов! – говорит Кузьмич. – Раз тарелки на голове, значит, художник был пьяным.

Эта девушка очки сняла и говорит:

– Вопрос поставлен интересно. Над головой мадонны, как и младенца, – нимб – символ святости. А «мадонна» по-итальянски означает «мать».

Ну, мы, конечно, молчим, делаем вид, что не замечаем девушкиных ошибок. Потому что, во-первых, не «мадонна», а «мадера». А во-вторых, это не мать, а муть. Хотя после нее действительно чувствуешь, будто тебе на голову нимб надели. Только размера на два меньше.

Перешли к следующей картине. Девушка-экскурсовод говорит:

– Картина называется «Завтрак крестьянина». Тяжела была крестьянская доля. От зари до зари работал крестьянин в поте лица. Вот и сейчас он выпил бутылку самодельной наливки и, доев последний кусок хлеба, на целый день уйдет в поле.

Зубов говорит:

– А мне кажется, в бутылке маленько осталось.

Кузьмич его в бок толкает: не сбивай, мол, с мыслей экскурсоводку!

Экскурсоводка говорит:

– Следующая картина – «Пир богов».

– Вот черти! – говорит Зубов. – Целую канистру раздавили!

Экскурсоводка спокойно продолжает:

– А эта картина принадлежит кисти такого-то неизвестного художника такой-то половины века. Называется «Натюрморт». Что в переводе означает

– "мертвая натура".

– А как живой! – говорит Зубов. – Мы таким натюрмортом вчера закусывали.

– Правильно! – улыбнулась экскурсоводка. – Изображение закуски – это натюрморт.

– А изображение лица, – говорит Зубов, – это натюрморда.

И тут действительно подходим к изображению лица. Только – не целиком, а до пояса.

Экскурсоводка говорит:

– Перед вами – «Кающаяся Магдалина».

– Икающая, – говорит Зубов. – После этого всегда хорошо икается.

Экскурсоводка говорит, заикаясь:

– А это – «Утро стрелецкой казни».

Зубов говорит:

– Точно! С вечера так напьешься «Стрелецкой», что утром хоть голову отрубай!

Экскурсоводка говорит, икая:

– А это – картина «Иван Грязный выпивает со своим сыном».

И тут нам всем стало ужасно жалко за экскурсоводку. И мы говорим Зубову:

– Все! Поиздевался! Беги вниз и бери пять по ноль семь. Или семь – по ноль пять.

В общем, экскурсию мы в подворотне заканчивали. Сначала белое пили по-черному. А потом красное – до посинения. Зубов все время мадонну вспоминал. Только нашу. И только когда падал. Кузьмич его три раза перекрестил. Бутылкой. А он за это Кузьмичу нимб попортил.

Нет, с пьянством надо что-то думать. Может, музеи закрыть, к свиньям? Или портреты древних алкоголиков замазать? Только печень их пускай висит. Проспиртованная. Потому что великая она – эта сила искусства!

Аппарат профессора Коро

– Но если никто не виноват, как же объяснить взрыв в лаборатории?

– Это был не взрыв.

– Почему же тогда погиб профессор?

– Он не погиб.

– Где же он?

– В этой комнате.

– Но я вижу лишь дым.

– Это и есть профессор.

– Нет, так у нас дело не пойдет, – инспектор откинулся на спинку кресла. – Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого не было, кроме вас и профессора Коро?

– Совершенно верно, – сказал доктор Сислей.

– Как же призошел взрыв?

– Это был не взрыв, – ответил доктор. – Обыкновенная вспышка, сопровождающая освобожденную энергию.

– Освобожденную от чего?

– От профессора, разумеется. Сейчас его энергии хватает только на то, чтобы удерживаться в газообразном состоянии.

– Но, убейте меня, я не понимаю, как он дошел до такого состояния!

– При помощи своего нового аппарата. Человек сначала размягчается, потом разжижается, а потом распыляется.

– А как же обратно?

– Очень легко! Запоминающее устройство помнит связь атомов твердого профессора, а конденсатор при необходимости сконденсирует его из газообразного.

– Потрясающе! А что дает это изобретение?

– Полный отдых всех членов организма, ликвидацию избыточного веса за счет увеличения роста, смену пола на противоположный, траспортировку человека в любой форме, как то: баллон, бутылка, ящик, полиэтиленовый пакет, газопровод…

– Гениально придумано! – воскликнул инспектор. – А теперь я скажу, что дает это вам, доктор Сислей. Место заведующего лабораторией! Но сделали вы это топорно. Убив профессора, топором вы растворили его в кислоте и ждали до тех пор, пока он не испарится. А потом имитировали взрыв.

– Но… – возразил было доктор.

– Спокойно! – инспектор перегнулся через стол. – Не надо пускать мне пыль в глаза! То, что вы не физик, я понял сразу: когда заметил отсутствие крови. Вы химик, Сислей! Не отпирайтесь!

– Да, – прошептал доктор. – Но у меня есть алиби.

– Что ж, – сказал инспектор. – Каждый имеет алиби, пока его не начали допрашивать. Только без этих штучек!

Но доктор уже щелкнул выключателем…

Когда снова зажегся свет, посредине комнаты стоял профессор Коро.

– Рад вас видёть, инспектор! – сказал он.

– Я тоже, – кивнул инспектор седеющей прямо на глазах головой. – Но славы таким путем вам не добиться. Думаете, я не слышал, как вы стояли за дверью и подслушивали наш разговор? Ваше изобретение – фикция чистейшей воды!

– Не более, чем ваша должность, – парировал профессор. – Вы не первый агент, которого засылает к нам Строительно-Разведывательное Управление.

– Ложь! – крикнул инспектор, выведенный из равновесия.

– Успокойтесь, – мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осветила инспекторское лицо…

В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.

– Ну и запах! – поморщился профессор. – Откройте форточку, доктор!

Случай с литературоведом

Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять участие в Пушкинских чтениях.

Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царскосельскому лицею.

Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.

– Ну, слава государю, успели-с! – сказал ему швейцар с седыми баками.

– Лицеисты все в сборе.

Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапогами, поспешил за каким-то кавалергардом.

"Хорошо придумано, – ещё ничего не понимая, мысленно отметил Кротов.

– Только как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?"

Наконец они пришли. Зала была уже полна. Долетали обрывки фраз: «Экзамен… Словесность…» Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет и учинила ему улыбку.

Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с ним за длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже старик. Нет, это был не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил брови и спросил литературоведа:

– Ну что, начнем?

– Как вам будет угодно, – пролепетал Кротов и, подумав, робко добавил: – с!

В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жаром стал читать свою оду «Воспоминания в Царском Селе».

Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина.

Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: «Как жить? Где работать?! О ком писать?!!»

И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти в себя. «О ком писать, – думал он, засыпая, – если даже Пушкин ничего такого ещё не создал?!»

Проснулся Кротов в середине ночи. «Ничего не создал?!» Он вскочил с постели.

– Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе Пушкин!

Кротов положил перед собой пачку чистой бумаги и, умакнув гусиное перо в чернила, начал сочинять:

9
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело