Пески Палестины - Мельников Руслан - Страница 42

• Предыдущая
• 42/68
• Следующая

Бурцев, Жан д'Ибелен и пан Освальд вышли из Церкви вслед за орденскими рыцарями.

— Ничего?то ты не понял, брат Иоганн! Ни?че?го! Что мне твои доносы, что мне брат?комтур, что мне фон Хохенлох, если душа моя полна скверны! По сию пору гласом небесным звучат у меня в ушах речи повешенного паломника. Этот Божий человек…

— Он безумец! Одержимый!

— Ошибаешься, брат Иоганн! Нам с тобой следовало встать на защиту богомольца, как сделал это брат Конрад.

— Брат Конрад мертв. И мы бы тоже…

— Пусть! Пусть пали бы, пусть приняли мученическую смерть, но искупили бы тем самым великий грех, — заводился новоявленный проповедник, — ибо согрешили мы, приняв сторону врага рода человеческого. И нет нам отныне прощения. Чую я приближение десницы карающей, брат Иоганн.

И десница приблизилась. Сразу две десницы. В образе сира Бейрута Жана Ибеленского и польского разбойничьего пана Освальда Добжиньского.

Тевтоны извлечь мечи из ножен не успели. Брат Иоганн не успел. Брат Себастьян — тот даже не пытался. Разведя руки в стороны, он принял смертельный удар с покорной печальной улыбкой. И с молитвой на устах.

Начиналась битва за Иерусалим…

Ротонду Церкви Гроба, увенчанную позолоченным куполом, и островерхую Сен?Мари?де?Латен немцы обнесли каменным забором в полтора человеческих роста, превратив два церковных двора в единую неприступную цитадель. Снаружи неприступную. Но дружина Бурцева и повстанцы Мункыза уже находились внутри.

Бурцев оценивал обстановку. Хозяйственные пристройки, кельи монахов и небольшой странноприимный дом были переоборудованы теперь под нужды тевтонского братства. Так… Казарма, конюшня… А этот здоровенный сарай без окон и с запертой дверью?

— Арсенал, — подсказал Мункыз. — Там часто звенит оружие, и редко говорят люди.

М?да, замечательная вещь — прослушка!

Оружейный склад ордена Святой Марии располагался удобно — сразу за Церковью Гроба, откуда немцы ну никак не могли ждать нападения. И охранялся всего двумя кнехтами. Обоих сняли быстро и бесшумно. Нож?кольтелло Джеймса и голые руки Сыма Цзяна проворачивали и не такие дела.

Дверь взломал Гаврила. Алексичу даже не потребовалось пускать в ход булаву — новгородец просто навалился плечом. Хрустнуло не громче, чем полено в костре. И — готово!

Доспехов и отточенной стали внутри хватило бы, чтобы вооружить до зубов не одну роту. Так что городские партизаны Мункыза буквально на глазах перевоплощались в грозных бойцов. Бойцы рвались и битву.

Во дворе Церкви Гроба и Сен?Мари?де?Латен горели, разгоняя сгущающийся вечерний сумрак, костры. Стражники лениво прохаживались вдоль защитной ограды. У ворот стояли часовые. И у казармы. И у конюшни. Много часовых. Тихо перебить сразу и всех? Наверное, удалось бы, но…

Но над церковью Святой Марии Латинской, выступая за ограждение тевтонских позиций, высокой островерхой шапкой нависает башня с колоколом. И Бурцеву очень не нравилась эта каланча в три этажа. На третьем — под самой звонницей — торчит ствол пулемета и уже включен прожектор. К счастью, там, наверху, тоже не ждут нападения с тыла: луч прожектора шарит где?то за пределами церковного подворья.

— Колдовской огонь! — с ненавистью процедил Франсуа. — Холодное слепящее пламя немецких магов.

На втором этаже мерцают отблески уже живого, не «колдовского» пламени, а из узких, больше похожих на бойницы окошек выглядывают арбалеты. Арбалеты — это хорошо. Пригодятся. Вот арбалетчики — плохо. Сколько их там? Двое? Трое? Четверо? Плюс стража у входа в колокольню.

Да, именно с этой трехэтажной башни следует начинать операцию. Кто стоит наверху — у пулемета, тот и будет контролировать ситуацию в районе Церкви Гроба и Сен?Мари?де?Латен.

Бурцев вытянул меч из ножен.

— Всем сидеть здесь. Я — на колокольню. Бурангул, дядька Адам, подсобите — снимите стражу внизу. Джеймс, идешь со мной.

Брави кивнул, вынул верный кольтелло из рукава. Иного оружия брать не стал.

— А нам чего делать?то, воевода? — подал голос Гаврила. — У нас тоже руки чешутся.

— Почешете, когда сверху посвечу на дозоры. Как ослеплю немцев «колдовским огнем» — действуйте. Только тихо. Шуметь нам пока нельзя.

Возле колокольни тоже горел костерок. Вход стерегли двое: ведроголовый тевтонский брат в кольчуге и кнехт в широкополой каске?шапеле и черной кожаной куртке. Спины к косякам. Ноги расставлены. Стоят неподвижно. Не люди — статуи. Настороженные, готовые среагировать на любой шум, на движение тени. Хорошие сторожа — к таким незаметно не подберешься. На расстояние удара — никак. Но вот если из лука, да из темноты…

Бурангул и дядька Адам свое дело знали. А неподвижность чутких стражей была стрелкам только на руку. Скрипа натягиваемых луков расслышать тевтоны не могли. А звон тетивы и свист… Это было уже не важно.

Оперенная смерть прошелестела в воздухе. Стрела бородача?прусса пробила легкий кожаный доспех кнехта. Татарский юзбаши вогнал свою точнехонько в смотровую щель тевтонского топхельма.

— Теперь прячьтесь, — приказал Бурцев лучникам. — Валите любого, кто приблизится к колокольне. Джеймс, за мной!

Первым делом они выдернули стрелы из убитых. Усадили обоих, так, чтоб издали казалось: ничего страшного не произошло, просто притомились ребята стоять навытяжку, расслабились, присели отдохнуть малость, сердечные.

Дверь в колокольню заперта. Изнутри. Но так, одно название — заперта. Джеймс пошурудил своим ножичком у косяка, подцепил что?то… Вот уже и не заперто! Вошли. Двинулись наверх. На ощупь.

Темно. Непроглядно темно. Под ногами — винтовая лестница. Деревянная и, ох, скрипучая же, зараза!

Наверху вдруг глухо стукнуло. И стало светло.

Грозный «Вер ист дас?»[56] грянул как гром среди ясного неба. Говорили в освещенный проем открытого люка.

— Брат Иоганн и брат Себастьян, — Бурцев брякнул по?немецки первое, что пришло в голову. — Проверка постов…

— Какая такая проверка, братья?!

Все?таки засевшие на втором этаже арбалетчики соображали медленно. И тугодумов тех было всего двое. И оба пялились сейчас вниз, тщась разглядеть нежданных гостей получше. Удивленные лица. Длинные кинжалы в ножнах. Парни даже не потрудились обнажить сталь…

С этими справились легко, быстро и тихо. Рывок вперед и вверх, клинком по горлу — и на лестницу. Тела не бросали — укладывали на скрипучие ступеньки бережно, аккуратно.

Поднялись на площадку второго этажа. Отдышались. Огляделись.

Так… Заряженные арбалеты в оконных нишах. И еще запасные — со спущенными тетивами под каждым окном. Четыре ниши — восемь арбалетов. Наверное, во время боя тут должен стоять дым коромыслом. Одни стреляют, другие заряжают…

А из узких бойниц видно далеко. И на все четыре стороны света видно. Да, хороший обзор. А выше, должно быть, еще лучше.

Бурцев, подумав, взял заряженный арбалет. Еще один протянул Джеймсу. Брави принял метательное оружие без возражений. Самострелы были большими и тяжелыми дальнобойными машинами. И жутко неудобными. Но сейчас лучше с ними. Там, на самой верхотуре, где дежурят эсэсовцы с пулеметом, ножа и меча может оказаться недостаточно.

Снова темная тесная винтовая лестница. Ступать старались осторожно. Шли, готовые к бою вслепую. Самострел в руках, у брави — нож в зубах, у Бурцева — меч на поясе. И не видно ни зги. А ступеньки скрипе?е?ели! Так и пели проклятые рассохшиеся ступени. Если фашики услышат…

Их не услышали.

И не могли!

Бурцев уперся теменем в низкий потолок. Не сразу и сообразил, что над головой — крышка люка. Попытался поднять. А ни фига! Даже не шелохнулась.

Вот ведь е?пс! Он поскребся о доски арбалетом. Стукнул пару раз. Сверху ответили — грубо, раздраженно:

— В чем дело? Сказано же: после вечерней молитвы сюда не лезть.

— Господин Хранитель, премного извиняюсь, но там внизу брат Себастьян говорит крамольные речи, — жалобно проблеял Бурцев. — Об одержимом в веригах, которого повесили у Иосафатских ворот. Говорит, это был посланник Господа, которого…

• Предыдущая
• 42/68
• Следующая