Антик с гвоздикой - Мельникова Ирина Александровна - Страница 69
- Предыдущая
- 69/70
- Следующая
Он зашел в одну из комнат, Наташа скользнула следом. И увидела мужа. Он сидел на стуле по пояс обнаженный, а барон фон Кромм натирал его спину какими-то благовониями. Их приторно-сладкий запах витал в воздухе. Наташа поморщилась и весело заявила:
– Барон, пойдите прочь, я хочу поцеловать своего мужа.
Федор дернулся, словно его ударили кнутом. Барон тоже вскинул голову. И Наташа в ужасе отшатнулась. Такая дикая, почти нечеловеческая ненависть читалась на лицах обоих.
– Вон! Вон отсюда! – завизжал исступленно граф и застучал ногами, как маленький капризный ребенок.
– Пошла прочь! – замахал на нее руками барон. – Убирайся!
Испуганный куафер вжался в угол и прикрыл голову саквояжем, когда граф сорвался с места и, подхватив увесистую трость, бросился на жену. Но она лишь вскрикнула, когда он ударил ее по плечу. И застыла на месте от ужаса, уставившись на его обнаженную грудь. У графа она была абсолютно чистой, как у новорожденного младенца, в отличие от той, которую она недавно ласкала. Пальцы ее путались в жестких и густых зарослях, в которых она любила зарыться лицом, а иногда так и засыпала...
Наташа закричала и от боли, и от отчаяния одновременно. Комната поплыла перед глазами. Очнулась она уже в своей постели с мокрым полотенцем на голове. В спальне никого не было. На столике рядом с кроватью стоял остывший завтрак. Наташа обвела бессмысленным взглядом комнату и перевела его на балдахин над своей головой. И снова закрыла глаза. Она ничего не понимала, но чувствовала, что с ней совершили что-то безобразное, грязное, несправедливое...
Наташа уткнулась в подушку и плакала навзрыд, стараясь, чтобы никто не слышал ее всхлипов. Рука ее теребила простыню и вдруг наткнулись на золотую цепочку, торчавшую из-под подушки. Она потянула за нее, и в ладонь ее лег небольшой медальон с изумрудом на крышечке. Щелкнул замочек, и она увидела прядь черных, жестких на ощупь волос. И все поняла!
С этого дня она стала избегать графа. Благо что это нетрудно было сделать. В спальне ее он ни разу не появился. А при встрече всякий раз бросался на нее с кулаками, пытался огреть плетью или тростью. И оскорблял страшными, срамными словами, такими, которыми не оскорбляли, наверно, даже падших женщин в портовых борделях и в гадких, последнего разбора притонах.
Но она терпела. На ее руках была Ксения. И им некуда было податься. Позже она поняла, что граф вообще ненавидел женщин. Его любовью были молоденькие мальчики, которые то появлялись в его половине дома, то исчезали, а старая графиня делала вид, что в этом нет ничего особенного. И очень сердилась на Наташу, что та не сумела завлечь мужа в свою спальню. И успокоилась только тогда, когда невестка сообщила ей, что беременна...
– Ты можешь думать обо мне что угодно, но я и впрямь не знаю, кто был тот человек, настоящий отец Павлика. Не появись я внезапно в комнате Федора, так бы и осталась в неведении, почему он столь резко переменился ко мне. Похоже, барон знал об этом человеке, и они на пару с Федором решили провести графиню, которая настаивала на женитьбе сына. Нищая дурочка оказалась очень кстати... – Наталья подняла глаза на князя. – Слава богу, Павлик, кажется, похож на меня, а первое время я чуть с ума не сошла, стараясь разглядеть в его лице черты того человека, который...
Она всхлипнула и закрыла лицо ладонями.
– Прости, тебе не стоило знать это, но я не хочу скрывать свое прошлое. И теперь только тебе решать, как поступить дальше.
– Наташа, – князь осторожно коснулся ее плеча. – Ты помнишь, во что ты была одета в свою брачную ночь?
– Я? – опешила Наташа и смутилась. – Конечно, помню. Ночная рубашка с розовыми лентами по вороту. Я ее хорошо запомнила. Она была такой роскошной по сравнению с теми, что я надевала раньше.
Князь осторожно снял с нее медальон и щелкнул замочком.
– Смотри!
– Что это? – Наташа осторожно ухватила пальцами крошечный кусочек свернутой рулончиком ткани и выронила его на одеяло. – Господи! Но это же?.. – Она с ужасом уставилась на князя. – Это не мой медальон?
Григорий молча достал точно такой же медальон из карманчика своего жилета. Он лег теперь на Наташину ладонь, и уже она откинула его крышечку. Прядь черных волос оказалась на месте.
– Ничего не понимаю, – произнесла она растерянно, – что за шутки? – Наташа взяла в руки кусочек розовой ленты, разгладила его на ладони. – Похоже, очень похоже, – сказала она тихо и робко посмотрела на князя. – Я боюсь, я...
– Не бойся, – он поцеловал ее в лоб, затем прижал к себе и принялся за свой рассказ, который звучал не менее дико, чем та история, которую она только что ему поведала.
– Накануне тех злополучных событий, что случились со мной десять лет назад, я серьезно проигрался, причем должен был заплатить проигрыш в течение суток. Двадцать пять тысяч! Продай все, что у меня имелось, и даже себя в придачу, я не набрал бы и десятой доли этих денег. Кроме того, у меня скопилось изрядно долгов, так что рассчитывать на то, чтобы занять нужную сумму, тем более не приходилось. Да и гарантий, что я верну когда-нибудь новые долги, тоже не было. Матушка у меня к тому времени болела, а я привык сорить деньгами. Я был незаконнорожденным сыном князя Панюшева, и он иногда откупался от меня парой-другой тысяч. Но двадцать пять – это было слишком даже для него! Я уже приготовился пустить себе пулю в лоб, когда в моей квартире появились два странных господина во всем черном, в шляпах, надвинутых на самые глаза. И они предложили мне оплатить все мои долги и добавить еще пять тысяч, чтобы я навсегда покинул Россию. Я пребывал в таком состоянии, что готов был заложить душу дьяволу, лишь бы избежать позора долговой ямы. И согласился. Тем более условия сделки были весьма заманчивы и крайне просты. Мне предлагали всего лишь переспать с молодой женой одного старичка. Все три дня и три ночи мы должны были находиться в спальне почти в кромешной темноте, нам запрещалось разговаривать, я не видел ее лица, но мои руки обнимали и ласкали самое совершенное в мире тело и губы целовали самые нежные и ласковые уста. Я полюбил ее всем сердцем и со страхом ждал того дня, когда нам придется расстаться. Тайком оторвал ленточку от ее рубашки, а ей под подушку подложил свой медальон, подарок матушки, в котором оставил прядь своих волос. На большее я не отважился. Но я хотел вернуться в Петербург и попытаться разузнать все об этом таинственном старичке и его юной жене, которую я любил уже безумно, как никого на свете не любил, хотя ни разу не видел ее лица. Она вполне могла оказаться дурнушкой или с каким-нибудь изъяном на лице. Но я не верил, что столь совершенное тело принадлежало некрасивой женщине. К тому же мои пальцы исследовали ее лицо, черты его были тонки и изящны. Словом, я надеялся во что бы то ни стало найти прекрасную незнакомку. Как дальше распорядится судьба, я не знал, но готов был даже похитить ее и увезти за тридевять земель.
Но все случилось совсем не так, как мне хотелось. Последняя наша ночь и вовсе превратилась для меня в безумие. Она не догадывалась, что мы, возможно, любим друг друга последний раз в жизни. Я сгорал от тоски и горя и все никак не мог насытиться ею. Наконец мы оба заснули. – Князь с трудом перевел дыхание и еще крепче прижал Наташу к своей груди. – Но очнулся я на палубе корабля, который находился уже в открытом море, а меня на всякий случай привязали к матросской койке. Я был без родины, без флага, как все матросы на этом корабле, жалкие людишки, потерявшие человеческий облик. Они попались на удочку вербовщиков, меня же, видимо, затолкали на корабль в бессознательном состоянии, чтобы обрубить все концы. Мерзавцы явно что-то подмешали мне в питье. Так я исчез. И почти пять лет меня мотало по свету, пока не посчастливилось осесть в Аргентине. Там мне повезло. Я разбогател, а чуть позже узнал, что князь Панюшев умер и я теперь не только князь, но и единственный наследник его баснословного состояния. – Григорий Панюшев вздохнул. – Я вернулся в Россию через десять лет. И, честно сказать, даже не пытался искать ту женщину. Я ведь не знал, куда меня увезли, понял только, что довольно далеко от столицы. Мы добирались туда несколько дней, и все это время с моих глаз не снимали повязку. И в дом меня провели тайным ходом, и тоже с завязанными глазами. Поэтому представь мое состояние, когда Аркадий поднял с пола этот медальон и передал его мне. Я не поверил своим глазам. Это был, несомненно, тот самый, матушкин медальон. В Аргентине я заказал по памяти похожий для той ленточки, которая досталась мне в память о любимой женщине. Приглядись, немного, но они отличаются друг от друга?
- Предыдущая
- 69/70
- Следующая
