Финита ля комедиа - Мельникова Ирина Александровна - Страница 68
- Предыдущая
- 68/72
- Следующая
– Есть! – посмотрел на него Иван с ответным удивлением. И вдруг глаза его вспыхнули не меньшим восторгом. – Курбатов? Провизор Сухобузимов – сосед Журайского? Мейснер? Все они знакомы по клубу! Все они значатся в членах клуба! Точно! – И прихлопнул себя по карману. – Здесь он! Несомненно, здесь! Но почему ж никто не назвал его среди своих знакомых?
– Да потому, что он ни с кем дружбы не водил! В приятели не набивался! Наверняка одна-две шахматные партии, и на этом – прощайте! Но каков источник информации! Он же все про всех знал!
Вавилов протянул Федору Михайловичу пару листков бумаги со списком постоянных членов клуба и его частых посетителей. Тартищев быстро пробежал его глазами и прищелкнул пальцами над одной из фамилий.
– Ну, вот! То, что требовалось доказать! Теперь он от нас никуда не денется! – и посмотрел на Вавилова. – Пока ничего не меняется! События развиваются по прежнему сценарию! Сегодня в восемнадцать ноль-ноль общий сбор у меня в кабинете. Подведем итоги, обсудим детали, а пока ступай! – Он кивнул Вавилову и усмехнулся: – И помни про комара!
Тартищев быстро миновал фойе и прошел за кулисы. Со сцены раздавался звонкий голосок Лизы. Просмотр начали без него, и Федор Михайлович принял это за добрый знак. Значит, режиссер и его дочь сумели найти общий язык... Он прислушался. Лиза весьма бойко, на его взгляд, вела диалог Луизы Миллер с отцом, но внезапно остановилась... Тартищев подошел к кулисе и выглянул из-за нее. Лиза, насупившись, стояла на сцене, глядела в пол, а Турумин, размахивая руками, что-то внушал ей громким шепотом. Лиза сердито мотала головой в ответ, вычерчивая носком туфельки замысловатые вензеля на затоптанной сцене. Тартищев перевел взгляд в партер, отметив Булавина, что-то оживленно обсуждавшего с антрепренером, актера Шапарева, игравшего отца Луизы, и несколько знакомых и едва знакомых физиономий, вероятно, актеров театра.
Из-за спины к Федору Михайловичу подошел Алексей, заглянул через его плечо на сцену и прошептал:
– Пока все спокойно!
– Что там происходит? – спросил Тартищев и кивнул на живописную композицию, которую составляли дочь и Турумин. Режиссер, взяв ее за руку, весьма мило улыбался и заглядывал ей в глаза, а Лиза с расстроенным лицом отворачивалась и что-то бормотала ему в ответ.
– Кажется, не все у нее получается, – ответил Алексей. – Я не понял, то ли сам Турумин, то ли суфлер сделали ей замечание в том тоне, который они допускают с актерами, знаете, в таком грубовато-фамильярном, на грани приличия. Вот Лиза и взбунтовалась! Отказывается дальше пробоваться!
– Вот, а говоришь все спокойно! – произнес расстроенно Тартищев. – Стоило мне задержаться, как все наперекосяк пошло! Вот же несносная девчонка! Просил ведь...
– Федор Михайлович, неужто нельзя без Лизы обойтись? Ведь Вероника уже готовая актриса. Почему же ее не хотят попробовать? – с удивлением смотрел на него Алексей. – На кой Лизе сдались подобные мучения? А если она провалит премьерный спектакль? Это ведь удар для нее на всю жизнь!
– Надо же, еще один Лизкин радетель объявился! – поразился Тартищев. – Тебе-то что с того, кто премьерный спектакль играть будет? Твоя главная задача – исправно службу нести и то задание, что я тебе определил, наилучшим образом исполнить. А о Лизке и без тебя найдется, кому позаботиться!
– Зря вы так, Федор Михайлович, – глаза Алексея обиженно сверкнули, – Лиза мне как сестра...
– Сестра? – хмыкнул насмешливо Тартищев. – А она знает о том, что у нее братец появился?
– Но я ведь в переносном смысле, – сконфузился Алексей.
– А я как раз не в переносном смысле советую: не забывай, зачем тебя сюда послали, проследи, чтобы с Лизой ничего в театре не случилось, а все остальное уже моего ума дело! Только, смотри, про братские чувства не поминай! Сам знаешь, пленных она обычно не берет, коли в атаку иде...
Тартищев не закончил фразу, а Алексей не успел должным образом на нее отреагировать. Лиза что-то резко ответила Турумину, вздернула подбородок и направилась в сторону кулис, за которыми прятались Федор Михайлович и Алексей. Юрий Борисович, прихрамывая, спешил следом и уже в полный голос упрашивал ее вернуться на сцену.
Лиза достигла кулис, встретилась взглядом с отцом, гневно блеснула на него глазами и, развернувшись к Турумину лицом, даже притопнула ногой от возмущения:
– Юрий Борисович, я вас умоляю, увольте меня от этой роли! Какая из меня актриса? Что вы меня в посмешище превращаете? У меня голоса на этот зал не хватает, а вы хотите, чтобы я в новом театре играла! Нет, никогда! – Она оглянулась на отца. – Федору Михайловичу простительно, он в театральных делах ничего не смыслит! Но вы-то! Вам позора захотелось! Нет, нет! – отгородилась она от Турумина ладонями. – Я на эту тему прекращаю всяческие разговоры. Лучший выход для вас – Вероника Соболева! Она – ученица Полины Аркадьевны. Уже потому зрители примут ее доброжелательно, а если еще увидят ее игру...
– Но Савва Андреевич категорически против Вероники! Сами понимаете, она его принародно оскорбила... А он не тот человек, чтобы прощать подобные обиды... – не по обычаю робко произнес Турумин и посмотрел на Тартищева, словно искал у него поддержки. Но Федор Михайлович против его ожиданий урезонивать Лизу не стал, а приказал Алексею:
– Отправляйтесь оба в гримерную! Пусть слегка отдышится, а потом уже решать будем, что дальше делать. – И строго посмотрел на Турумина, проводившего молодых людей взглядом. Лиза взяла Алексея под руку, и они направились за сцену, где находилась лестница, ведущая на второй этаж к гримерным.
– Прямо не знаю, что предпринять? – произнес режиссер растерянно, заметив взгляд Тартищева.
– Рассказать все, как есть, без вранья!
Режиссер растерялся еще больше:
– О чем вы, Федор Михайлович? Я имел в виду Лизу...
– А я – ожерелье, которое мы изъяли у преступника. Что ж вы не признались, что оно исчезло из шкатулки Муромцевой с вашей помощью?
Режиссер побагровел и отвел взгляд...
Он уже не ощущал себя человеком. Бесполое, равнодушное создание пило чай, курило, разговаривало с хозяйкой, но все, что оно ни делало, что ни переживало, все это уже существовало вне его, в другом мире, который останется точно таким же, когда для него все исчезнет. Его сознание смирилось с этими ощущениями, и он не испытывал ни малейшего страха перед тем событием, которое должно произойти завтра...
Столь же молча и отрешенно он наблюдал за женщиной, которая раз в неделю убирала в его комнате. Она ни о чем не догадывалась, поэтому так безмятежно и весело болтала, даже пыталась неловко кокетничать, чтобы привлечь его внимание, но, обиженная непонятным для нее молчанием и странным отсутствующим взглядом, быстро справилась с уборкой, подхватила ведро с грязной водой, тряпки, щетки и поспешно ушла. Он не знал, что за дверью она многозначительно повертела пальцем у виска и прошептала неприличное слово, которое обычно шепчут разочарованные женщины, покидая квартиру одинокого мужчины.
Но он уже не чувствовал себя мужчиной и потому ничем не мог ей помочь. И даже это слово, очень злое и обидное, не смогло бы породить в нем соблазна доказать обратное. Тем более что горничная никогда не вызывала у него других желаний, кроме как поскорее избавиться от ее присутствия.
В комнате пахло свежевымытым полом, в окно заглядывала ветка черемухи с набухшими почками. Со стороны горы Кандат на город наползали сумерки, и небо приобрело тот самый розовато-сиреневый оттенок, который предвещает появление луны над горизонтом.
Он прошел к одежному шкафу, достал свой лучший костюм, переоделся в него, подумал и вместо галстука нацепил бабочку. Постоял некоторое время перед зеркалом, словно решая, что делать дальше. Затем надел шляпу, взял с тумбочки кожаный поводок и тихо свистнул. Из-под кровати выкатился маленький длинношерстный песик, абсолютно белый, лишь носик-пуговка был черным, глаза же прятались в непролазных лохматых дебрях. Но это песика явно не смущало. Радостно повизгивая, он принялся носиться вокруг хозяина, изредка взлаивая и от души помахивая хвостом.
- Предыдущая
- 68/72
- Следующая
