Ржавый Рыцарь и Пистолетов - Мельникова Ирина Александровна - Страница 70
- Предыдущая
- 70/79
- Следующая
– Я не сыщик, чтобы ответить вам однозначно, – Алексей пожал плечами, – но действительно слишком много совпадений. Смерть Свиридовского явно на руку «Русским Крыльям». Это же такая взлетная полоса освободилась, такой плацдарм! Ясно, что Свиридовский мешал не только Марьяшу. Хотя Павел Аркадьевич с тем же успехом не жаловал иностранцев. Говорят, незадолго до смерти он расплевался то ли с американцами, то ли с англичанами, которые пытались диктовать ему условия на алмазном рынке.
– Да, совпадения не случайны. И просты, как банный веник. Но я не верю в тотальные заговоры. Не хватало нам протоколов сионских мудрецов, тайных масонских сборищ и ордена розенкрейцеров... Все это чушь собачья! Это наши доморощенные российские игры!
– Даша, вы знали Макарова, – Алексей исподлобья посмотрел на нее, – как вы считаете, он действительно замешан в убийстве или это удобный повод свести счеты?
– Н-не знаю, – она отвела взгляд, – я ничего не знаю. Я могу быть субъективной... Нет, не спрашивайте меня. Я не хочу говорить на эту тему.
– Простите, я опять не подумал... – Алексей нажал на кнопку пульта и выключил телевизор. – У меня всегда так, сначала скажу, а после пойму, что в этом случае лучше промолчать.
– Почему вы спросили мое мнение о Макарове? – справилась Даша, стараясь не смотреть ему в глаза. – Как я понимаю, для вас не секрет, что нас некоторое время связывали близкие отношения?
– Не секрет, – вздохнул Алексей, – но я не это имел в виду.
– Мне все равно, что вы имели в виду, – сказала Даша устало, – но думаю, что Макарова им, – она кивнула на телевизор, – не видать теперь, как собственных ушей. Пути отступления он готовил заранее и, скорее всего, не так милиции опасается, как своих хозяев.
– Вы полагаете, он жив?
– Даже не сомневаюсь, – усмехнулась Даша, – Пистолетов – это его кличка, – пояснила она, заметив удивление на лице Алексея, – классный оперативник. Хитрый, ловкий, подозрительный, лукавый и вместе с тем крайне обаятельный тип. Тертый, битый, шилом бритый – его любимая присказка. Думаю, он уже за границей. И Маргариту – мать его детей – зря терзают. Об этом лучше спросить Светку, его любовницу, если, конечно, они не смылись за рубеж на пару.
– У них так далеко зашло?
– Что вы ко мне привязались? – Копившееся в душе раздражение внезапно вырвалось наружу. – Какое мне дело до их отношений? – выкрикнула Даша, и ничем не сдерживаемые слезы хлынули по щекам. – Что вы лезете со своими вопросами? Как старая сплетница! Все вам надо знать, даже то, что знать не полагается! Мне на это наплевать! Сухарев, Райсман, бухгалтер... Они для меня чужие люди! Да, они погибли! Но пусть их оплакивают родственники, друзья, женщины. У меня есть кого оплакивать! Паша, Оляля! Без них мне плохо, их я люблю! – Тяжелый тошнотворный комок подступил к горлу. Даша закашлялась и схватилась за горло. – Меня сейчас вырвет, – произнесла она с трудом и тотчас бросилась в туалет.
Никогда ей не было так плохо. Ее буквально выворачивало наизнанку, спазмы стягивали мышцы, она задыхалась, и слезы ручьем бежали по лицу. Наконец позывы к рвоте прекратились. Голова кружилась от слабости, когда она прошла сначала в ванную, а после того как прополоскала рот и умылась – на кухню. Алексей с самым несчастным видом дожидался ее там.
– Господи, Даша, – он взял ее за руку, – я не виноват. Все, что я приготовил, из свежего мяса и овощей.
– Здесь вы ни при чем, скорее всего, это нервное, от переутомления!
– А раньше у вас бывали подобные приступы? – Алексей смотрел обеспокоенно и даже взял ее за руку, словно собирался проверить частоту пульса.
– Да никогда, – Даша слабо улыбнулась в ответ, – разве только во время беременности... Но это было двадцать лет назад и... – и, еще не закончив фразу, поняла: да, она действительно самая пустоголовая и безответственная женщина на свете. Это ж как надо было сойти с ума, чтобы забыть, пусть и в угаре бесшабашной страсти, что следует предохраняться! Такие проколы простительны разве что девчонкам-малолеткам, хотя в подобных вопросах они порой подкованы гораздо лучше своих мамаш. Но она-то взрослая опытная женщина – и вдруг повела себя столь беспечно и безответственно! Просто вопреки здравому смыслу и своей обычной осторожности! Даша быстро прикинула в уме сроки, которые всякая женщина знает лучше таблицы умножения. По всем показателям она не должна забеременеть. Дни были неблагоприятными для зачатия. Но кто его знает?
Признаться, после этих шатких доводов она с трудом взяла себя в руки, утешаясь тем, что тошнота совсем не показатель беременности. Тем более прошло совсем немного времени с той ночи, которую она в последний раз провела с Пашей. Так рано токсикоз не проявляется...
Даша понимала, что эти аргументы слишком слабы, чтобы окончательно успокоиться, ведь до традиционных «женских праздников» оставалось, по ее подсчетам, два, в крайнем случае три дня. И ей придется прожить их в тревоге из-за собственной безалаберности и только потому, что она забыла выпить пару нужных в таком случае таблеток.
Она подняла глаза на Алексея, тот, видно, заметил в них легкую панику и, кажется, о чем-то догадался, потому что сказал с едва заметной улыбкой:
– Какие ваши годы, Даша! Все у вас получится, я знаю! Вы отважная, сильная женщина! И очень красивая! – Его горло сжал спазм, и он быстро отвернулся. – Я всегда искал такую женщину, как вы! Но, как видите, опоздал!
– Алеша, – Даша положила свою ладонь поверх широкой мужской, – не надо сейчас! Вы, наверно, именно тот человек, который нужен мне на самом деле. Милый, заботливый, у вас получается самое трудное: вовремя поставить меня на место... Но Паша... Он погиб... С ним я поняла, как это чудесно, когда мужчина и женщина любят друг друга взаимно! Я не хочу вас обманывать! Вы мне приятны, но и только! Простите, я не могу... – Даша закрыла лицо ладонями. – Я не могу говорить на эти темы. Мне больно, горько, обидно! Я не пойму, почему у меня отняли любовь, за какие грехи наказали?
– Даша, милая, – Алексей отнял ее руки от заплаканного лица и вручил носовой платок: – Возьмите. Это матушкин подарок.
Даша взяла в руки кусочек шелка, развернула его и почувствовала, что стремительно, до свиста в ушах летит куда-то вниз, при этом сердце бьется где-то в горле и уже нечем дышать...
Но потеря сознания, скорее всего, была мгновенной. Правда, Алексей успел заметить, как побледнело ее лицо и неестественно быстро сузились зрачки. Даша уставилась на платок и развернула его дрожащими от ужаса пальцами. Три короны и голубка. Платок Александры... Господи, такое совпадение просто нереально, абсурдно и более чем нелепо!
– От-ткуда он у вас? – прошептала она, чувствуя, что ее начинает колотить нервная дрожь. – Этот платок... Я его недавно видела во сне... В ту ночь, когда вы спасли меня...
– Во сне? – изумился Алексей. – Но это невозможно! Матушка хранила его в шкатулке и никому не показывала. Я сам о нем узнал совсем недавно, тем утром, когда вы уехали на похороны Арефьева. Дело в том, что мой прапрадед, не удивляйтесь, был палачом, и этот платок ему якобы подарила девушка, которую отправили на виселицу за какое-то преступление против власти. Кажется, она состояла в «Народной воле»...
– Ее не казнили, ее помиловали в последний момент. Я видела это во сне. – Даша продолжала рассматривать платок.
Нет, она не могла ошибиться. Оба платка, и тот, из сна, и этот, который она наяву держала в своих руках, были абсолютно идентичны. Потом, палач, виселица, «Народная воля». Опять совпадения, и, кажется, совсем не случайные... Она подняла взгляд на Алексея.
– Знаете, я никогда не верила в переселение душ и в россказни, что человек проживает несколько жизней и якобы в каждой последующей стремится достичь того, чего не сумел добиться в предыдущих. Но теперь я думаю, видимо, в этом есть определенный смысл. Марфа Артемьевна нагадала мне, что у меня три дороги, три жизни. Верно, и в снах, которые я видела в последнее время, мне попытались подсказать, что в прошлом я сильно грешила, в грош не ценила людскую жизнь, за то и поплатилась сегодня... Сполна... И это не чужие грехи, это мои грехи ... – Она вздохнула и перевела взгляд на икону Николая Чудотворца, которая висела на стене кухни рядом с окном. – Теперь я понимаю, почему я стала писать! Писатель обречен на одиночество. Если он склонен создать что-то стоящее, он должен отказывать себе во всем, забыть про соблазны и радости, про свои личные чувства и переживания. Только страданиями и одиночеством я могу искупить свои грехи. И надеюсь, я их искупила. – Даша прижала платок к глазам. От него шел слабый запах тлена... – Ваш платок не зря появился. Возможно, это снова подсказка. Во сне великая княгиня подала платок той, которая ее чуть было не застрелила, со словами: «Утрите ей лицо, оно у нее в крови!» А после эта девушка бросила платок палачу. «Утрись!» – выкрикнула она, потому что палач плакал навзрыд. Я не думаю, что его слезы были притворными, иначе платок не сохранился бы до наших дней. – Даша виновато улыбнулась. – Простите, что так сумбурно говорю. Все это, по крайней мере, странно! Я никогда не увлекалась мистикой, но сейчас готова поверить, что все в нашем мире действительно взаимосвязано, совсем как в той паутине, – она кивнула в сторону кухонного шкафчика, где паучок уже не сновал торопливо, а, притаившись в углу своей сети, караулил ужин, и, кажется, напрасно. – Только кто тот паук? Кто так искусно сплетает наши судьбы и решает, кого избрать жертвой, а кого палачом? Это страшно, несправедливо, но мы губим себя и своих близких, порой даже не замечая. Мы поступаем как палачи, при этом считаем себя жертвами. И не понимаем, почему непоправимое горе настигает нас зачастую в минуты наивысшего счастья или успеха! Или нам показывают, что равновесие не должно нарушаться? Нельзя быть абсолютно счастливым? Ведь абсолютно счастливы только идиоты. И за грехи, которые ты совершил в прошлом, неважно, в шкуре ли благородной дамы или юной фанатички-революционерки, все равно рано или поздно придется отвечать, и если не сейчас, то в будущем своем воплощении...
- Предыдущая
- 70/79
- Следующая
