На горах. Книга Первая - Мельников-Печерский Павел Иванович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/148
• Следующая

Кто-то кашлянул в соседней горнице. Выглянул туда Марко Данилыч.

— Добро пожаловать, — весело сказал он. — А мы еще за чаем. С дороги, должно быть, долгонько, признаться, проспали… Милости просим, пожалуйте сюда!

И ввел Петра Степаныча в ту комнату, где Дуня с Дарьей Сергевной за чаем сидели.

Обе встали, поклонились. Дуня вспыхнула, но глаза просияли. Дарья Сергевна зорко на нее посмотрела.

— Садитесь-ка к столику, Дарья Сергевна, да чайку плесните дорогому гостю. Подвинь-ка, Дунюшка, крендельки-то сюда и баранки сюда же. Аль, может быть, московского калача желаете? — ласково говорил Смолокуров, усаживая Петра Степаныча.

— Напрасно беспокоитесь, — отвечал Самоквасов, — я уж давно отпил.

— От чаю, сударь, не отказываются, — молвил Марко Данилыч, — особенно здесь, у Макарья. Здесь весь самый главный чайный торг. Ну как дела? Расторговались ли?

— Да ведь я без дела здесь. Марко Данилыч, так попусту проживаю. Покамест не отделен, делов своих у меня нет, и за чужими напоследях что-то неохота и время-то терять.

— Не чужие, кажись бы, дела-то? — молвил Марко Данилыч.

— В Ярославле последнюю дядину порученность выполнил, — такой у нас уговор был, — ответил Самоквасов.

— Раздел-от скоро ли? — немножко помолчав, спросил Марко Данилыч.

— Да вот после Макарья, — ответил Петр Степаныч. — Сведет дядя годовые счета, тогда и разделимся.

— Тимофей-от Гордеич приедет на ярманку?

— Ко второму спасу, — нехотя ответил Петр Степаныч. — Нельзя ему не приехать, расчеты тоже надо свести, долги кой-какие собрать.

— Платежи-то, говорят, ноне будут тугоньки, — заметил Смолокуров.

— Толкуют, что не больно подходящие, — рассеянно отозвался Самоквасов.

— А покончивши с дяденькой, как располагаете?.. Рыбкой не займетесь ли? — с улыбкой спросил гостя Марко Данилыч.

— Не знаю еще как вам сказать… Больно уж вы меня тогда напугали, в Комарове-то, — ответил Петр Степаныч. — Не совладать, кажись, с таким делом… Непривычно…

— Напрасно так говорите, — покачивая головой, сказал Смолокуров. — По нонешнему времени эта коммерция самая прибыльная — цены, что ни год, все выше да выше, особливо на икру. За границу, слышь, много ее пошло, потому и дорожает.

— Рыбы-то, сказывают, меньше стало, — заметил Петр Степаныч.Переводится. Пароходы, что ли, ее, слышь, распугали.

— Как на это сказать? — раздумчиво отозвался Марко Данилыч. — Красной рыбы точно что меньше стало. От пароходов ли это, от другого ли чего — бог ее знает. А частиковой не выловишь. От Царицына по воложкам да по ильменям (Воложка — рукав Волги. Ильмень — озеро, образующееся от разлива вешней воды, с берегами, поросшими камышом, тростником и мокрою порослью. Озером на низовье Волги зовут только соленое, пресноводному имя — ильмень.) страсть ее что, а ниже Астрахани и того больше. У меня хоть на ватагах взять — ловы имею большие, а разве с осетра аль с белужины главную пользу получаю? Не было бы частику, все бы рыбное дело хоть брось. Первое дело судак, да еще вот бешенка пошла теперь в ход (Рыба Cyprinus cultratus, иначе «волжская сельдь». Ее множество. Прежде считали рыбу эту вредною, стали ловить не больше сорока лет тому назад.). Вечор справлялся, красной рыбы: осетра, белуги, севрюги, да икры с балыками все-то сот на шесть тысяч на Гребновской наберется, а частику больше трех миллионов.

— Все это так… Однако ж для меня все-таки рыбная часть не к руке, Марко Данилыч, — сказал Самоквасов. — Нет, как, бог даст, отделюсь, так прежним торгом займусь. С чего прадедушка зачинал, того и я придержусь — сальцом да кожицей промышлять стану.

— Заводы-то как поделите? Ведь их в разны руки нельзя, — спросил Смолокуров.

— Как-нибудь да поделим, — молвил Петр Степаныч. — Я и на то, пожалуй, буду согласен, чтоб деньгами за свою часть в заводах получить… Новы бы тогда построил…

— В Казани же?

— Нет, по нонешним обстоятельствам, с салом сходней будет в Самаре устроиться… Кожей, пожалуй, можно на старом пепелище, — ответил Самоквасов.

— Давай бог, давай бог! — радушно промолвил Марко Данилыч. — А по-моему, чего бы лучше рыбная часть… Коммерция эта завсегда с барышом! Право.

— Нет уж увольте, Марко Данилыч, — с улыбкой ответил Петр Степаныч. — По моим обстоятельствам, это дело совсем не подходящее. Ни привычки нет, ни сноровки. Как всего, что по Волге плывет, не переймешь, так и торгов всех в одни руки не заберешь. Чего доброго, зачавши нового искать, старое, пожалуй, потеряешь. Что тогда будет хорошего?

— Ну, как знаете, — с небольшой досадой молвил Смолокуров и, встав со стула, к окну подошел.

— Батюшки светы! Никак Зиновий Алексеич?.. — вскрикнул он, чуть не до половины высунувшись из окошка. — Он и есть! Вот не чаял-то! И, подойдя к двери, кликнул коридорного:

— Слушай-ка, друг любезный, добеги, пожалуйста, до крыльца — тут сейчас купец подъехал, высокий такой, широкоплечий, синий сюртук, седа борода. Узнай, голубчик, не Доронин ли это Зиновий Алексеич. Пожалуйста, сбегай поскорее… Ежели Доронин, молви ему: Марко, мол, Данилыч Смолокуров зовет его к себе.

— Да они у нас в гостинице стоят, — сказал коридорный. — Другу неделю здесь проживают. В двадцать первом и в двадцать втором номере, от вас через три номера. С семейством приехали.

— Как? И с семейством? — вскликнул Марко Данилыч. — И с женой и с дочками?

— Так точно-с, и с супругой с ихней и с двумя барышнями.

— Спасибо, любезный. На-ка тебе. И, вынув из кармана какую-то мелочь, сунул ее коридорному; тот молча поклонился и тотчас спросил:

— Еще чего не потребуется ли вашему степенству?

— Нет, покамест, кажись, ничего… А вот что: зайди-ка ты к Зиновью-то Алексеичу, молви ему, что и я у вас же пристал.

— Слушаю-с, — сказал коридорный и полетел вон из горницы, ухарски размахивая руками.

— Вот тебе, Дунюшка, и подруги, — молвил Марко Данилыч, весело обращаясь к дочери. — Зиновий Алексеич великий мне приятель. Хозяюшка его, Татьяна Андревна, женщина стоющая, дочки распрекрасные, скромные, разумные, меньшая-то ровесница тебе никак будет, а большенькая годом либо двумя постарше… Вот уж ознакомитесь… Сегодня же надо будет повидаться с ними.

— Какой это Доронин? — спросил Петр Степаныч. — Не из Волжска ли?

— Волжской, — подтвердил Смолокуров. — Пшеном торгует. А нешто вы его знаете?

— Большого знакомства не имел, а кой у кого встречались, — ответил Петр Степаныч. — Мельница еще у него на Иргизе, как раз возле немецких колоний.

— Самый он и есть, — молвил Марко Данилыч. — Зиновий Алексеич допреж и сам-от на той мельнице жил, да вот годов уж с пяток в городу дом себе поставил. Важный дом, настоящий дворец. А уж в доме — так чего-чего нет…

— С большим, значит, капиталом? — спросил Самоквасов.

— С порядочным, — кивнув вбок головой, слегка наморщив верхнюю губу, сказал Смолокуров. — По тамошним местам он будет из первых. До Сапожниковых далёко, а деньги тоже водятся. Этто как-то они, человек с десяток, складчину было сделали да на складочны деньги стеариновый завод завели. Не пошло. Одни только пустые затеи. Другие-то, что с Зиновьем Алексеичем в долях были, хошь кошель через плечо вешай, а он ничего, ровно блоха его укусила.

— Много в Волжске-то таких богачей? — спросил Самоквасов.

— Есть, — ответил Марко Данилыч. — Супротив таких, каков был Злобин аль теперь Сапожников, нет, а вот хоть бы Зиновья Алексеича взять — человек состоятельный, по всей Волге известен.

Такие разговоры вели меж собой Марко Данилыч с Самоквасовым часа два, если не больше. Убрали чай, Дарья Сергевна куда-то вышла. Дуня села в сторонке и принялась вязать шелковый кошелек, изредка вскидывая глазами на Петра Степаныча. В мужские разговоры девице вступать не след, оттого она и молчала. Петр Степаныч и рад бы словечком перекинуться с ней, да тоже нельзя — не водится.

Зато его карие очи были речисты. Каждый украдкою брошенный на Дунюшку взор приводил ее в смущенье. От каждого взгляда сердце у ней ровно вздрагивало, а потом сладостно так трепетало.

• Предыдущая
• 17/148
• Следующая