Завидная биография - Некрасов Андрей Сергеевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/40
• Следующая

Сережа ответил на двух страничках, а в конце написал:

Потом он сел за папин стол учить английский, поиграл папиным дизелем, раскрыл учебник, но буквы почему-то расплывались, глаза упрямо закрывались, в голове шумело, и страшно хотелось спать… Еще час он боролся с этим желанием, наконец не выдержал, опустил голову на руки и заснул тут же за столом…

А утром его увезли в больницу. Он заболел скарлатиной.

Через несколько дней жар спал. Сережа был уверен, что он уже совершенно здоров, и то, что приходится лежать в постели, казалось ему страшной несправедливостью. Столько дел, важных, значительных, необходимых дел, которые не могут совершиться без него, осталось за стенами палаты, что было просто непостижимо, как это и завтра, и послезавтра, и еще неизвестно сколько дней можно оставаться здесь.

Это было похоже на скверный сон. Казалось: вот затрещит будильник — проснешься, и опять все будет хорошо… Но будильник не трещал. Дурной сон продолжался, и тревожное чувство не оставляло Сережу.

Это чувство не давало ему спать. Он просыпался раньше всех в палате и, глядя на окно, занавешенное белой марлей, старался хоть мыслями вырваться из своего плена.

Неба Сережа не видел, что делается под окном — не знал. Весь его мир был теперь ограничен стенами белой палаты и широким четырехугольником окна.

В палате стояло еще пять таких же, как у него, белых кроватей с тумбочками. За окном виднелась стена высокого дома с пожарной лестницей. На лестнице, нахохлившись, сидели вороны. Большие, тяжелые снежинки медленно падали куда-то. Иные прилипали к стеклу и ползли вниз, превращаясь в прозрачные капельки.

«Значит, оттепель», — подумал Сережа и закрыл глаза. Ему приснилось, что он дома. «Выйду пораньше, — решил он, — скатаю пару снежков, и только Юрка высунет нос из парадного, так влеплю, что ой-ой!»

Вот Юрка отряхивает снег, хохочет… Сережа тоже смеется, и прохожие улыбаются, глядя на них. Вот они с Юркой не спеша идут в школу, на ходу обсуждая дела физического кружка: модель паровой машины почти готова, осталось собрать и пропаять котел. Можно бы поручить это Игорю, но лучше не стоит. Он того и гляди схватит тройку по истории. А это они здорово с Юркой придумали: поставить отчет кружка на сборе дружины! Доклад поручили Сереже. Он решил так и начать: «Все члены физического кружка учатся только на пять и на четыре…»

Вдруг отворилась дверь. Сережа проснулся. Тихо шаркая туфлями, вошла в палату старенькая, седая, вся белая, в белом халате, палатная сестра тетя Нина. Ласково глядя сквозь стекла больших очков, она раздала термометры.

Еще один больничный день начался!

И, зажимая подмышкой холодное, как сосулька, стеклышко, Сережа, со страшной ясностью понял вдруг, что сегодня ребята без него будут играть в снежки, завтра без него испытают машину, а в субботу без него соберется совет отряда…

Сережа представил, как Василий Михайлович откладывает в сторону его тетрадку, возвращая контрольные по геометрии, как Юрка на сборе дружины собирает листочки конспекта, закончив доклад…

Там без него продолжается жизнь. Там каждый день полон новой борьбой, новыми победами…

А тут… тут тетя Нина, высоко подняв термометр, посмотрела на шкалу и с похвалой в голосе сказала:

— Тридцать шесть и шесть. Молодец, Мордвинов.

И от этого «молодец» Сережа, который терпеть не мог слез, чуть не расплакался.

Скучно тянулись эти трудные дни. Две койки в палате пустовали. На трех лежали малыши: два второклассника и первоклассник. С ними даже поговорить было не о чем. И только «письма с Большой земли», как про себя называл их Сережа, вносили разнообразие в монотонные больничные будни.

«Поправляйся скорее, сыночек», — писала мама и сообщала о маленьких домашних новостях.

«Поправляйся скорее, Серьга, мы тут без тебя горим», — писал Юрка и подробно перечислял все школьные происшествия.

«Поправляйся скорее, Сережа», — писала старшая вожатая Нина Сергеевна.

Точно сговорились! Все требовали: «поправляйся скорее», а он и не думал поправляться. Наоборот, с каждым днем яснее становилось, что желанный час освобождения отодвигается все дальше и дальше… Опять поднялась температура, по ночам «стреляло» в ухе, раскалывалась от боли голова.

Сережу перенесли в другую палату, и главный врач, Денис Лаврентьевич, похожий на Тараса Бульбу, все дольше задерживался у его кровати и, шевеля седыми бровями, говорил укоризненно:

— Плохо твое дело, казак, придется еще погостить.

И Сережа «гостил».

Он пролежал весь февраль, пролежал март. В апреле два раза у его кровати собиралось сразу по нескольку врачей. Они передавали друг другу Сережин температурный листок, подолгу слушали сердце, осторожно щупали за ухом и спорили о чем-то тихими голосами, произнося непонятные слова.

И только перед самыми майскими праздниками Денис Лаврентьевич, подмигнув так, будто сообщает важную тайну, сказал:

— Пора, брат Мордвинов, и честь знать, загостился…

Еще через две недели Сереже принесли его лыжный костюм, белье и башмаки.

Держась за перила, он спустился по лестнице, прошел какую-то комнату, заставленную шкафчиками. Незнакомая няня открыла дверь, и вдруг он увидел маму.

Она посмотрела на него и, шагнув навстречу, сказала:

— Сережа, мальчик мой… одни скулы остались.

Потом она достала из сумочки теплую шапку, надела Сереже на голову и туго завязала уши.

— Ну, пойдем, — сказала она и взяла сына под руку.

По городу они ехали на «Победе». Деревья уже оделись молодой листвой. Древний кремль стоял высоко над рекой, как дорогая игрушка на зеленой бархатной подставке. Прохожие были одеты по-летнему, а под мостом, перекликаясь гудками, торопились куда-то буксиры с плотами и баржами.

Когда приехали в Сормово, Сереже показалось, что он вчера только ходил по родным улицам. И непонятно было, почему нет снега, почему все окна открыты настежь, откуда так сразу пришло лето?

Дома Сережа подсчитал: оказалось, что он пробыл в больнице девяносто девять дней.

— Папе я о тебе ничего не писала, не хотела его огорчать, — сказала мама.

Вечером пришел Юрка. Он уже успел загореть, нос у него лупился. Увидев Сережу, он порывисто схватил его руку, крепко пожал и, глянув в исхудавшее Сережино лицо, радостным баском сказал:

— Здорово, Серьга, наконец-то явился… Заждались мы тебя… У нас тут такие дела…

И Юрка начал рассказывать, что их класс лучший в школе по успеваемости, а сейчас, перед испытаниями, они всем отрядом решили, что ниже четверки ни у кого отметок не будет…

— Ну и понимаешь, решить-то решили, а дисциплина кое у кого хромает. Тепло, уже купается народ, и футбол, и все такое. Вот и приходится друг друга подтягивать. Достали билеты, проверяем все прямо по билетам, чтобы уж без ошибки. В общем за пятерки не поручусь, а на четверки всех до одного вытянем, это точно.

— А я? — спросил Сережа.

— А ты? — сказал Юрка. — А ты не в счет. — Он вдруг осекся и, помолчав, добавил: — С тобой разговор особый.

— Ну, а кружок как?

— Кружок сейчас свернули. Не до того. А до весны работали. Недавно выставку устроили, ходили на автозавод и к нам на «Красное Сормово». Смотрели, как новый танкер спускают.

— А машина пошла тогда? — спросил Сережа.

— Машина? Какая машина? — удивился Юрка. — Умформер, что ли? Так его еще перематывать надо, это уж на тот год.

— Паровая, — сказал Сережа. — Помнишь, мы тогда строили?

— Ишь, чего вспомнил! Ну, конечно, пошла. А мы с тех пор еще турбину и реактивный глиссер построили, только глиссер не испытали пока. В лагере испытаем… Ну, ладно, Серьга, ты давай поправляйся, а я пойду, у меня еще дела сегодня!.. А ты в школу скорей приходи, в субботу совет отряда…

Юрка снова крепко пожал руку Сереже, вылетел в дверь и быстро пошел куда-то…

• Предыдущая
• 14/40
• Следующая