Завидная биография - Некрасов Андрей Сергеевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/40
• Следующая

Не все само устроилось, да так, что лучше и не надо.

Как-то раз с хорошим уловом они подошли к рыбнице и не успели сдать рыбу, как полным ходом подошел туда же сейнер «Байкал».

На «Байкале» тоже были свои, зеленгинские, и матросом там плавала Клава, сестра дяди Васи.

Боря тут же перенес свой сундучок на сейнер, Клава перебралась на реюшку, и все три корабля разошлись: реюшка — к мелям метать порядки, рыбница — к заводу сдавать рыбу, а сейнер — к напарнику, лениво качавшемуся на глуби.

Тут все пришлось Боре по душе.

Сейнер мчался, легко рассекая воду. Впереди, словно пласты земли из-под плуга, распадались в стороны тяжелые темные буруны, сзади догоняла их и не могла догнать кипящая белая кормовая волна.

С полного хода, как послушный конь, осаженный рукой умелого всадника, «Байкал» встал борт о борт с напарником. А минут пять спустя, выбросив за корму длинные арканы, оба кораблика побежали рядом, волоча по дну широкий мешок трала.

Через час корабли сошлись, счалились носами. Потом загремели лебедки, мокрые канаты зазмеились по палубе, повис между бортами трал и огромными сачками, подвешенными на канатах, рыбу стали черпать и выливать на палубу…

И в тот же вечер получилось так, что механик с «Байкала» перешел на другой сейнер. Помощник встал на его место, а Борю поставили за помощника.

С тех пор, сидя в рубке рядом с капитаном, Боря следил за приборами, сам запускал мотор и чувствовал себя хозяином могучей машины.

Пока тянули трал, он с тряпкой в руках обходил машину, до блеска начищал краны, трубки, кожухи и валы, а когда раздавался сигнал, бегом бросался на место, сбавлял обороты, включал лебедку и из рубки следил за работой…

Время летело быстро, так быстро, что Боря даже удивился, когда однажды начальник колонны подошел к «Байкалу» и крикнул в мегафон:

— Кудрявцев, собирай-ка вещи. Через час зайду за тобой.

В тот же день с сундучком в руке Боря оказался на пловучем заводе. Неспокойные мысли теснились в его голове, то унося назад, в море, на сейнер, то на берег, домой, в школу, к друзьям.

К вечеру «Ломоносов» подошел к пловучему заводу — четырехэтажному деревянному кораблю-городу, стоящему на якорях посреди моря.

Магазин, баня, пекарня, столовая, парикмахерская, больница, библиотека, почта, кузница — все было на этом заводе. Со всех сторон — и по бортам и под кормой — стояли десятки катеров, баржи, парусные реюшки. По бесконечным террасам и коридорам спешили куда-то люди, кто с газетой в руках, кто с буханкой хлеба, кто с гармошкой.

Наверху, на корме, танцевали загорелые рыбаки и рыбачки, а внизу, в широком пролете, шла работа. Там выгружали рыбу с промысловых судов, взвешивали ее на больших весах, чистили, мыли, солили, забивали в бочки и грузили в просторные трюмы широких морских барж.

Сначала Зоя растерялась на заводе, но потом разыскала директора, и тот, узнав, зачем она тут, повел ее в красный уголок.

Там у стола, покрытого новым кумачом, два мальчика играли в шахматы, третий следил за игрой. Все трое так увлеклись, что не заметили, как вошла Зоя.

— Здравствуйте, ребята, — сказала она наконец. — Вы откуда?

— Я с «Байкала», — ответил высокий мальчик, тряхнув светлыми, как лен, отросшими за лето волосами.

— А я с «Леща», — сказал другой, черноволосый.

— А я с «Урагана», — откликнулся самый маленький, третий.

— А живете где?

— А нам каюту дали, — сказал высокий мальчик, и Зоя засмеялась.

— Нет, ребята, — сказала она, — я спрашиваю, откуда вы сами, где жили до моря.

— Я из Тузуклея…

— А я из Икряного…

— А я из Зеленги…

Зоя пригляделась.

— Боря, да это ты никак? — удивилась она. — Вырос-то до чего, и не узнаешь…

— И я вас не узнал, Зоя Павловна, — смутился Боря и встал. — Вы, значит, тоже в море?

— Я, ребята… мы за вами приехали. В школу-то хотите?

— Да не очень, — ответил самый маленький, — еще десять дней до школы-то, можно бы промышлять.

— Ты, Васька, скажешь: десять! Неделя всего, — перебил черноволосый.

— А промышляли-то хорошо, понравилось?

— Хорошо, мы полтора плана взяли, — сказал Боря.

— А мы план с четвертью.

— А мы плохо: едва-едва план натянули, — сказал Васька. — У нас шестеренка водяного насоса три раза летела.

— А не знаете, — перебила Зоя, — еще тут, поблизости, нет на судах ребят?

— Было много, а сейчас все уехали, одни мы остались, да в чернях, говорят, есть еще. Наша Люба там, и Саржан где-то там. А так больше не слышно.

— Ну ладно, собирайтесь, ребята, и ступайте на пароход «Ломоносов». Он у правого борта стоит. Только поскорее, слышишь, Боря!

— Сейчас… Момент…

Мальчики вскочили, но у двери черноволосый обернулся, с сожалением посмотрел на доску и спросил:

— A y вас там, тетя, шахматы есть?

— Есть, — улыбнулась Зоя, — и домино, и шахматы, и приемник.

— Ну, тогда давай, Борька, запоминай, ход-то чей, твой? Там доиграем!

И, склонившись над доской, ребята быстро заговорили вполголоса:

— Значит, тут белый король, ладья, две пешки, тут слон, тут пешка… Запомнишь, Лешка? Мы сейчас, Зоя Павловна.

Дмитрий Трофимович рассудил так: где рыба, там и народ, а где народ, там молва. Значит, сразу все адреса узнаем.

А рыба, по данным разведки, пошла к Мартышечьей косе, к устью Урала…

— Пойдем и мы на Мартышку, пошукаем, — сказал Дмитрий Трофимович и велел отдавать концы.

«Ломоносов» гудком попрощался с заводом, отвалил от высокого смоленого борта и полным ходом пошел на восток, оставляя позади широкий след, ясно очерченный двумя полосками пены.

За кормой, предвещая ветреный день, садилось в море большое красное солнце. Потом сразу, без сумерек, нахлынула темнота, звезды зажглись в вышине, а кругом со всех сторон замелькали далекие и близкие огоньки.

— Вон оно, наше море, какое, как большая деревня, — сказал капитан. — Ну, посмотрим, однако, что завтрашний день нам скажет. Утро вечера мудренее.

Утром Зоя пришла к капитану.

— Ребят бы взять на мостик. Можно, Дмитрий Трофимович? — спросила она, но капитан отказал наотрез.

— Троих бы взял, Зоя Павловна, слова бы не сказал, а ну как выполним наш с вами план? Тогда как: всех девятнадцать пускать? Самому встать негде будет. А не пустишь — обиды пойдут, а то, глядишь, и слезы… Рыбаки-то они заправские, а все-таки дети.

Но ребята и не просились на мостик. Они сидели в салоне, играли в домино и только изредка выходили на палубу. Выйдут, посмотрят и опять забьются либо в салон, либо в машину. Там, в машине, они оглядывали блестящие шатуны, черные цилиндры, медные приборы, что-то показывали руками, что-то объясняли друг другу.

Зоя удивлялась: такая красота кругом, а им нипочем. А капитан на Зою дивился:

— Ну, я по должности здесь, а вы-то, Зоя Павловна? Пошли бы в каюту, отдохнули. Вас-то кто держит на мостике?

— Да ведь красота-то какая! — возражала Зоя.

— А какая тут красота? Вода и вода. Да и той маловато. Вон, глядите, муть какая. Еще и парусов не видно, а мы скоро брюхом начнем цеплять… С утра самым малым идем, а вы говорите — красота. Никакой тут красоты нет, одни банки да шалыги — мели, проще сказать.

— А вы вон туда посмотрите, разве не красиво? — сказала Зоя, указав на горизонт.

Там сверкающая белая полоса разделяла небо и море.

— Это ничего, это красиво, пожалуй. У нас так-то на севере льды в море стоят, а здесь паруса. Вон их сколько. Как раз то, что нам нужно.

И, обернувшись к рулевому, он показал рукой:

— Вот так и держи, Вася, прямо на них, на середину.

Скоро из сплошной белой стены стали выделяться зубчики парусов, и в бинокль можно было уже разглядеть отдельные кораблики-реюшки.

Тут их были не единицы, не десятки, а сотни. Сотни маленьких корабликов, и все они держались вместе, вместе плыли, вместе поворачивали — как стайки птиц в полете.

• Предыдущая
• 8/40
• Следующая