Лебединый крик (сборник) - Алексеев Сергей Петрович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/33
- Следующая
Архангельский собор. Один из соборов Московского Кремля. Здесь был похоронен Борис Годунов. Двух месяцев еще не прошло. Свежа могила.
Разошлись людские страсти. Ненависть и зависть по свету бродит.
Поползли среди знатных людей разговоры:
– Не по чину он похоронен в Кремле, не по чину.
– Худороден Борис.
– Есть на Руси знатнее.
Приревновали знатные к Годунову. Все громче, настойчивей речи.
– Не по заслугам лежит.
– Не по праву.
А вот и вовсе истошный вопль:
– Выкидывай его из могилы!
Нашлись среди бояр и такие, кто в этом увидел для себя и прямую выгоду:
– Одобрит такое царевич Дмитрий.
– Милость за это будет.
Раскопали могилу Бориса Годунова. Вынесли тело его из Архангельского собора.
– Туда его, к ним, – сказал кто-то из бояр.
Имелись в виду царица Мария и царь Федор Борисович.
Перетащили тело Бориса Годунова в Варсонофьевский монастырь. Бросили в одну яму с Федором и Марией.
Смутное время. Страшное время. Не знает предела людская злоба. Люди от злобы слепнут.
Хоть жмурься
Еще будучи в Туле, Отрепьев провозгласил о своем восшествии на русский престол.
В Серпухове «царя Дмитрия» ждали царские экипажи. С Конюшенного двора было прислано двести лошадей.
Сюда же, в Серпухов, прибыли изменившие царю Борису Годунову князь Федор Мстиславский, князь Дмитрий Шуйский, разный важный чиновный люд из Москвы.
Приехали и служители Сытного и Кормового дворов. Заполонили Серпухов повара, прислуга с разными припасами: со съестным и винами.
Бояре и московские чины дали пир. Бурно прошло веселье. Более пятисот человек собралось. Взлетали хмельные чаши:
– За царя Дмитрия!
– За Русь!
– За порядки новые!
Затем самозванцу принесли пышные царские одежды.
Накинул Гришка Отрепьев царский кафтан. Глянул на себя в зеркало. Не кафтан, а чудо.
Надел на себя царские штаны. Глянул в зеркало. Не штаны, а сказка.
Натянул сафьяновые сапоги. Блестят сапоги, хоть жмурься.
Красив, хорош Гришка Отрепьев. Ладно сидят на самозванце штаны. Ладно сидит кафтан. Точно по мерке обхватили ноги сафьяновые сапоги.
– Царь, – обращаются все теперь к нему. – Государь. Батюшка.
Доволен Отрепьев Гришка. Сбывается то, о чем в монастырской тиши мечталось.
– Царь, государь, – журчат, как ручей, слова. Ласкают и ум, и душу.
– Царь, государь, – словно с небес слетают.
Как квашня
Новая смута бежит по Москве. Новая весть стучится в двери.
– Не помер он вовсе. Нет!
– Как не помер?!
– Вот так и не помер!
– Так ведь дважды его хоронили.
– Не его, а другого. Настоящий жив, невредим. Настоящий спасся.
Шла молва о царе Борисе Годунове. О чудесном его спасении.
Еропка Седой клятвенно уверял, что видел царя Бориса Годунова в Кремле, рядом с Успенским собором, прямо на площади.
– Он шел, шел. На меня посмотрел. Я еще шапку со страха выронил, – уверял Еропка.
Петр Дуга клялся, что видел царя Бориса Годунова в самом Успенском соборе. Мол, Богу царь отбивал поклоны. Петр даже показывал людям, как Борис Годунов молился.
Нищенка, бездомная старуха Поликсения Немая твердила, что повстречала царя Бориса, когда сидела у ограды у овражка на кладбище.
– Он денежку мне подарил, денежку, – частила старуха. И доставала, показывала людям медную монету.
Где сейчас Годунов? И об этом ходили домыслы.
– Он в Англию бежал, в Англию, – говорили одни.
– Не в Англию, а в Швецию, – уточняли другие.
Находились и третьи:
– Не в Англию и не в Швецию, к татарам бежал Годунов. К татарам.
Разные слухи летят по Москве. Как квашня из бадейки лезут.
Тьфу!
Не боялся Лжедмитрий слухов о том, что жив Борис Годунов.
Другого боялся.
Разоблачения.
Был когда-то Григорий Отрепьев холопом у бояр Романовых. Вдруг как бояре его признают!
Был когда-то Гришка Отрепьев в работниках у князя Бориса Черкасского. Вдруг как Черкасский его признает!
А монахи из Чудова монастыря – его товарищи по богоугодному заточению: Нил, Ларион, Варлаам, Еронтий, Фадей, Серафим, Еуфимий, Паисий? Вон их – целая братия. Ухо держи востро. Опасайся бывших друзей-приятелей.
Неспокоен Гришка Отрепьев. Нервы натянуты, словно струны. Страшные сны по ночам приходят.
То приснится Отрепьеву боярин Федор Романов. Идет боярин, стучит клюкой.
– Ты Гришка Отрепьев. Вор и разбойник!
И тычет клюкой в Отрепьева.
То приснятся бояре Александр и Михаил Романовы. Идут бояре, трясут своими бородами.
– Не Дмитрий ты вовсе. Нет! Ты Гришка Отрепьев. Вор и разбойник!
То приснится князь Борис Черкасский. Глаза, как кинжалы, уставил в Гришку.
– Гришка ты. Гришка. Гришка Отрепьев!
А вот явилась и монастырская братия: Нил, Ларион, Варлаам, Еронтий, Фадей, Серафим, Еуфимий, Паисий. Тычат пальцами. Зло хохочут.
Снятся Лжедмитрию страшные сны. Несется со всех сторон:
– Ты Гришка Отрепьев!
– Ты Гришка Отрепьев!
Проснется Гришка. Ругнется. Сплюнет:
– Тьфу!
Едет!
20 июня 1605 года самозванец въехал в Москву. Въезжал осторожно, на всякий случай косил глазами по сторонам. Впереди и следом за Лжедмитрием двигались польские роты и казаки. Шли в боевом порядке.
Московские улицы заполнил народ. Чтобы лучше увидеть нового царя, многие забрались на заборы, на крыши ближних домов. Наиболее проворные поднимались даже на колокольни.
Московские мальчишки Савка и Путимка тоже царя встречали.
– Государь едет, государь! – кричали ребята.
Неслись они рядом с царским возком, то забегая вперед, то чуть отставая.
– Государь едет! Государь!
Приветствует народ нового царя:
– Здравия тебе, государь!
– Многие лета!
– Многие лета!
Улыбается Савка. Улыбается Путимка. Словно бы здравицу им кричат.
На Красной площади у Лобного места царский поезд встретило высшее московское духовенство. Здесь был отслужен молебен. Нового царя благословили иконой.
С Красной площади Лжедмитрий проехал в Кремль. Вошел в Архангельский собор. Тут покоился прах Ивана Грозного. Приблизившись к гробу царя Ивана, Отрепьев низко поклонился.
– Отец мой, родной батюшка, – не краснея, произнес Гришка.
– Дмитрий! Дмитрий! – закричала толпа.
Савка и Путимка тоже проникли в Архангельский собор. Все своими глазами видели.
Когда Лжедмитрий выходил из собора, Путимка подвернулся ему под ноги. Отшвырнула мальчишку стража. Ударился Путимка о каменный пол собора. Шишек себе набил.
Шишек набил. Зато царя-государя видел.
Казнить? Не казнить?
Не все московские бояре склонили свои головы перед Лжедмитрием. Среди несклонивших – Василий Шуйский.
Князья Шуйские – славный и давний род. Долгие годы они состояли в родстве с московскими царями. Во времена Лжедмитрия жили три брата Шуйских. Василий самый из них известный.
О самозванце он говорил:
– Вор сел на царство. Вор!
Соглашаются с ним братья:
– Лжец он. Расстрига!
Услышаны были крамольные речи Шуйских. Донесли самозванцу.
– Шуйские смуту сеют.
– Шуйские против тебя, государь, идут.
Схватили Шуйских. Судили. Василию – смертная казнь. Братьям – до конца их дней тюремное заключение.
Приготовился Шуйский к смерти.
Лжедмитрий торопился с казнью. Она была назначена на следующий день.
Однако Василий Шуйский и в стране, и в Боярской думе был уважаемый человек. Ропот шел по Москве. Лжедмитрий насторожился. Задумался. А тут еще и в Боярской думе прозвучали голоса за Шуйского.
– Казнить? Не казнить? Казнить? Не казнить? – мучился самозванец.
Наступил час казни. Вывели Василия Шуйского на Красную площадь. Подняли на помост. Застыл палач с топором в руках. Минута – взлетит топор. Замрет в вышине. Опустится. Покатится с плахи боярская голова.
- Предыдущая
- 18/33
- Следующая
