Три дня без чародея - Мерцалов Игорь - Страница 53
- Предыдущая
- 53/101
- Следующая
Записи Наума свидетельствовали, что Израэль Рев появлялся в Дивном дважды — четырнадцать и двенадцать лет назад, продавал хрустальные шары для ясновидения (не очень хорошо работавшие, если рядом не звучало ассирийское наречие, которое в наши дни и за морем не всякий мудрец знал, но красивые, редкие и потому безумно дорогие). Ясновидение ни в каком своем проявлении не относится к запретной магии, так что товар разошелся бойко, но лишь в первый раз. Во второй приезд Израэль обнаружил резкий спад спроса, но, кажется, не сильно расстроился и поехал с хрустальными шарами в Ладогу.
Однако у себя на родине (если верить, что Вязань и правда была его родиной) Израэль Рев подозревался в торговле персидскими джиннами, заключенными в обычных винных кувшинах. Кроме того, властям было достоверно известно, что именно Рев создал общину Созерцателей, основанную на каком-то невероятном вывихе ромейского единобожия. В эту общину вступали образованные юноши и девушки из богатых семей, откуда успевали вытянуть немало денег, прежде чем родители в отчаянии отказывались от заблудших чад и лишали их наследства. Созерцание почему-то стоило немалых средств, и вообще, жизнь в пустыне на лоне природы у Рева оборачивалась втрое дороже жизни в самом богатом квартале столицы. Десятки знатных семейств испытали удар, пока окружной наместник, устав дожидаться конца споров в Сенате, не разделался с общиной, напустив на нее охранный полк округа и приговорив плененных Созерцателей к пяти годам работы на виноградниках. Наконец, власти располагали свидетельствами того, что именно Израэль Рев тайно продавал чернокнижникам карты, якобы оставленные божественным Трисмегером, на которых обозначено расположение Врат Преисподней — с подробным (на двести дорогих бумажных страниц) описанием обряда их открытия.
Но во всех случаях торговец редкостями и древностями выходил сухим из воды. Все джинны, распространение которых удавалось связать с Израэлем, оказывались какими-то передержанными (хотя на печатях глиняных бутылей значились совсем недавние годы): получив свободу, они не проявляли интереса к жизни, приказы рушить и строить дворцы пропускали мимо ушей, зато охотно беседовали на философские темы. А что касается извержения вулкана Везувия на Ромейском полуострове и землетрясения, едва не погубившего портовую Ольвию, то, хотя вызвавшие эти бедствия джинны были пойманы и допрошены с пристрастием в самом Константинополе, доказать их связь с Израэлем никто не смог.
Сенат так и не решился осудить Рева за общину Созерцателей, и как-то сама собой история забылась. Наум писал, что виной тому, вероятно, крупная торговая сеть, также основанная предприимчивым купцом, от которой кормились многие сенаторы.
За карты Преисподней ему, конечно, сняли бы голову — тут за дело взялись жрецы, а они куда расторопней сенаторов и куда меньше заинтересованы в торговой сети. Но, к счастью для Израэля, все представленные в суде карты как одна оказались поддельными, следовательно, делу чернокнижия служить никак не могли. Напротив, выяснилось, что, поскольку Врата ада на этих картах располагались в очень труднодоступных местах (всегда разных), подавляющее большинство чернокнижников из похода к ним не возвращалось. Что же касается описания «отвратного для светлых и человеколюбивых богов ритуала их отверзания», Израэль Рев вообще заявил, что продавал его как сборник сказок, созданный тремя спившимися бездомными индусами, которых он по человеколюбию приютил в своем доме. Ко времени суда двое из них уже умерли от болезней печени, но третий, хоть и сбивчиво, подтвердил слова Израэля.
Около двадцати строк в конце свитка были написаны несказаной, но под ними стояла приписка: «С этим ухо держать востро — к Дивному уже давно присмотрелся, если где дело не заладится, может и к нам прийти. Людей у него по свету много».
Чтение так увлекало, что Упрям с трудом оторвался. Плохо — надо быстрее читать, выхватывая самое главное. Этот вязант с невязантским именем на вид какую-нибудь мелочовку выставит, а между делом будет искать покупателя на предмет своего «оргиастического культа». Впрочем, едва ли преуспеет — раз уж товар не пошел по обе стороны Каспия. Хотя… теперь, наверное, обманом всучить попытается. Упрям сделал в своем списке напротив Израэля Рева соответствующие пометки и стал искать сведения о других торговцах.
Бекеша и Микеша из Ладоги торговали в Дивном ледянскими оберегами довольно долго, пока десть лет назад не попытались вместе с ними продать чудинские гремушки, способные нарушить покой мертвых. От суда в Ладоге отговорились незнанием, уплатили виру и больше в Тверди не появлялись. Науму не удалось достоверно проследить их путь, но вроде бы сначала братья торговали со свеями, потом подались на юг. Дивнинский чародей полагал, что с теми же гремушками. У чуди не считалось чем-то зазорным призывать, кроме благословения предков, собственно, их духи для различных бесед, а свеи с таким колдовством еще не были знакомы и, хоть не одобряли, преступным пока что не провозгласили. О связях братьев с финнами Науму не было известно, а жаль — хорошо бы знать, что именно везли они от северян к персам. Хоть возможность была бы предположить, с какими чарами возвращаются.
Упрям отметил для себя, что и с этими двумя надо держать ухо востро.
Подобных нашлось еще четверо — ни особых грехов за ними не водилось, ни внятных сведений о них не имелось. Занятно, что и Марух не сумел назвать их запретный товар, говорил только в общем: заклятия древнеромейские, магия персидская, колдовство иранское. В чем они выражены, упырь толком не знал и на торговцев выходил по совету Хозяина.
С остальными было попроще. Наум уйму времени и сил уделял отслеживанию магической торговли по всему свету, и если не знал всех купцов, то основательно изучил скользкие приемы торга. Как правило, купцы охотно пользовались расхождениями законов разных земель. Читая записи чародея, Упрям с ужасом узнавал, что десятки и сотни славянских купцов торгуют навьими чарами, только не в самой Словени, где это строжайше запрещено, а в Диком Поле, у вихов, у свеев. Но и других стран торговые люди вели себя не лучше. У вязантов даже общественное мнение не осуждало торговцев, которые вывозят за пределы державы предметы запретных культов и продают народам, об опасности этих культов толком не знающим. Время от времени такие «полузаконные» купцы впадали в неуемную алчность и пытались освоить новые рынки нахрапом, сбыть запретные чары поближе и побыстрее, на том обыкновенно и ловились.
Особенно насторожил Упряма еще один вязантский торговец по имени Абрахам Тоц. У Наума он упоминался в нескольких строчках в верху чистого листа. Сперва Упрям подумал, что остальная часть бумаги не открылась по заветному слову, но потом обратил внимание на размашистые, кривые знаки рекши и понял: Наум писал на скорую руку, запись просто не доведена до конца. А может, и сведений не было, вот чародей, где-то побывав, и торопился записать то немногое, что узнал.
«Абрахам Тоц, 40, вязант. Бывший товарищ, потом соперник Израэля Рева. Своя торговая сеть. Перехват рынков сбыта. Новая магия, восток Вязани, проникает в колонии. Не принят только на Кавказе. Очень внимательно!» — разобрал Упрям.
В списке Маруха говорилось: «Поч-вя-ку-сот-вя-сот-зерц». Читать это следовало так: «Почтенный вязантский купец со товарищи вязантские зерцала везет». И приписка: «Ос-приг» — то есть едет по особому приглашению Хозяина. Что означает второе «сот», Упрям не помнил. То ли «сотенные», то ли «сотные»? Нет, напрочь забыл, а может, и вообще ошибся, слушая Маруха. Более того, Упрям не мог припомнить, чтобы зеркала когда-либо запрещались. Да и смысла нет их запрещать: любой чародей и без зеркала обойдется, хотя бы миской с водой. Конечно, высокая отражательная способность заметно облегчала работу, но только очень ленивый маг отказался бы действовать, не имея под рукой хорошего стеклянного зеркала.
Они используются для прозрения времени и пространства, особым образом зачарованные — для общения. Изредка — для вызова духов, в том числе и зловредных, но запрет налагался на сам обряд, а не на зеркала. Вроде бы все… Для чего же Хозяин «особо пригласил» Абрахама Тоца со товарищи. торгующего заведомо безопасными зеркалами («сот» они там или не «сот», по-видимому, не имеет значения) — вкупе с отъявленными мерзавцами вроде Израэля Рева и сомнительными пройдохами вроде ладожских братьев? И почему откликнулся Абрахам Тоц, явно не испытывавший в Итиле никакого стеснения, то есть торговавший на привычном месте совершенно спокойно? Связано ли это как-то с тревогой Наума по поводу «перехвата рынков сбыта» и «новой магии»? Не мешало бы заодно узнать, почему Тоц не был принят на Кавказе. Что у горцев может считаться запретной магией? Упрям попытался представить себе это, но быстро махнул рукой: на Кавказе — что на Большом, что на Малом, — жили десятки различных народов. «Каждый склон горы молится своим богам» — это, возможно, единственное убеждение, в котором сходились все кавказцы. «Каждый сакля — свой башка», — презрительно переиначивали прикаспийские туркуши, которые малокавказцев крепко недолюбливали, потому что никак не могли завоевать.
- Предыдущая
- 53/101
- Следующая
