Васек Трубачев и его товарищи (книга 2) - Осеева Валентина Александровна - Страница 16
- Предыдущая
- 16/62
- Следующая
— Хто такий?..
Глава 15
ДИРЕКТОР МТС
Директор МТС Мирон Дмитриевич, сидя за столом, смотрел на Сергея Николаевича острыми, насмешливыми глазами и, поглаживая бритый подбородок, спокойно говорил:
— Машины пошли своим плановым порядком. Как вернутся назад, то можно будет дать.
— А когда они вернутся назад? — сдерживаясь, спросил Сергей Николаевич. Его раздражал этот человек, которому он уже успел рассказать, что у него в лесу остались ребята, что они ждут, что их необходимо скорее вывезти и посадить в поезд на Москву. — Когда же они вернутся?
Мирон Дмитриевич развел руками и указал на занавешенные окна:
— Видите, что делается… Может, завтра к вечеру…
Сергей Николаевич возмутился:
— Товарищ, я удивляюсь вашему спокойствию! Я повторяю — у меня дети! Мне необходимо их вывезти. Есть в вашем распоряжении еще хоть одна машина?
Мирон Дмитриевич отогнул большой палец и прищурил светлые глаза:
— Есть машина. На нее особое распоряжение — со двора никуда!
Сергей Николаевич снял телефонную трубку:
— Район! Район!.. Дайте райком партии!
Директор покачал головой:
— Навряд ли они сейчас дадут.
Дозвониться было нелегко. Сергей Николаевич бросал трубку, ходил большими шагами по кабинету и снова звонил.
— Секретаря нет. На совещании… Не уполномочен… Ждите… — отвечали из райкома.
Мирона Дмитриевича вызывали по разным делам. За окном слышался его густой бас.
— Все тракторы в поле. Живо, хлопцы, живо! Давай, давай, ремонтируй! Чтоб через час там был! — кричал он на кого-то. — Сказано: убрать хлеб — и все тут!
Возвращаясь в комнату, он прислушивался к разговору по телефону.
— Где на совещании? — кричал учитель. — Когда приедет? — Лоб у него был мокрый, лицо усталое, под глазами легли темные круги.
Мирон Дмитриевич взял у него из рук трубку:
— Говорит директор МТС… Да, я знаю, что на совещании. Дайте телефон. Ну?.. Давай, кажу, телефон… того совещания! — заорал он, прижимая ко рту трубку. — Без ниякого разговору! Срочно! — Он кивнул головой Сергею Николаевичу: — Записывайте!..
Сергей Николаевич записал телефон и взял трубку. Мирон Дмитриевич снова вышел во двор. Когда он вернулся, учитель стоял у окна, заложив в карманы руки. Губы у него были крепко сжаты.
— Ну что? Дозвонились? — спросил директор.
— Дозвонился к секретарю… Утром пришлет свою легковую, — отрывисто, не глядя на него, сказал Сергей Николаевич.
Директор тронул его за плечо:
— Вы что ж, москвич? Учитель?
— Москвич. Учитель, — стараясь сохранять спокойствие ответил Сергей Николаевич.
— Партийный человек? — тем же тоном спросил Мирон Дмитриевич.
Сергей Николаевич молча вынул из кармана партбилет.
"Не доверяет", — мелькнуло у него в голове.
Но директор осторожно отвел его протянутую руку:
— Не треба. Я насчет паники…
— Какой паники?
— А той самой паники, какой в наше время не должно быть… — подняв свой большой палец, начал директор.
Сергей Николаевич вспыхнул:
— Да вы что, товарищ! Понимаете или нет? Я учитель. У меня в лесу дети…
Мирон Дмитриевич стукнул ладонью по столу:
— "Дети, дети"! У нас у всех дети. У меня у самого дети. И нечего горячку пороть. Сейчас война! Вероломное нападение — понятно тебе, товарищ? Все машины заняты — подвозят бойцов, доставляют горючее, убирают хлеба… А ты — "дети, дети"! "Я учитель"! — передразнил он Сергея Николаевича. — Да як ты учитель, так должен понимать, что все своим порядком делается. А ты сам весь побелел, распушился. Ты учитель, а я — батько. И у меня полна хата детей. А нужно сдерживаться, бо время военное. Вот утречком поедешь и заберешь своих детей, да и все!
Сергей Николаевич с удивлением смотрел на этого человека, строго и решительно читающего ему наставление, как вести себя. До сих пор никто не мог упрекнуть его в отсутствии выдержки. Он воспитывал в себе эту черту характера годами, терпеливо и неуклонно, простым и верным способом — не давая себе воли в проявлении гнева, раздражения по отношению к окружающим его людям. Он вызывал к себе уважение среди своих товарищей именно этой удивительной выдержкой, и вдруг чужой, почти незнакомый человек делает ему такое замечание… Сергей Николаевич чувствовал, что кровь приливает к его щекам. Но Мирон Дмитриевич ласково усмехнулся и похлопал его по плечу:
— Ну добре, хлопче! Так — не так, а к утру машина будет. Пойдем сейчас до моей хаты. Там я распорядился, чтоб нам жинка повечерять приготовила, бо такая перепалка, що некогда и поесть. Пошли! Берите свое имущество! Где оно есть?
Он ухватил рюкзак и потащил за собой ошеломленного Сергея Николаевича через двор к маленькой белой хате с железной крышей. Во дворе было темно, где-то нетерпеливо мычала корова, из ворот выезжал трактор.
— Ну як? Починился? Живо давай! Чтоб у меня к завтрему зерно в мешках было! — крикнул в темноту Мирон Дмитриевич, толкая дверь хаты и пропуская вперед учителя.
Хата была маленькая, уютная. Посередине стоял добела выскобленный стол, по бокам — табуретки. У стены на широкой никелированной кровати спали ребята. С двух сторон сползали с подушек кудрявые темные головы и торчали из-под одеяла маленькие босые ноги.
— Мала куча! — добродушно усмехнулся Мирон Дмитриевич, указывая на них учителю. — Ну, садитесь, будьте гостем! Он придвинул к столу табуретку и заглянул в сени:
— Ульяна!
Ульяна не откликнулась. За нее ответил с кровати детский голос:
— Мама во дворе корову доит.
— Давно пошла? — спросил Мирон Дмитриевич.
— Давно. Зараз придет, — сонно отозвалась девочка.
Она, видимо, привыкла к чужим людям и, не обращая внимания на Сергея Николаевича, отвернулась к стене и уткнулась лицом в подушку.
Мирон Дмитриевич стал собирать на стол. Вытащил из стенного шкафа тарелку с селедкой, очистил луковицу, порезал ее большими кружками, достал хлеб.
В хату, гремя подойником, вошла маленькая, кругленькая молодица в темном платке; оба конца, стянутые под розовым подбородком, были завязаны наверху тугим узелком. Она мельком взглянула на гостя и тихо сказала:
— Здравствуйте.
Потом поставила на лавку ведро с молоком и, обтирая о передник руки, вдруг быстро и сердито напала на мужа:
— А то что ж за порядки, Мирон, а? Скотина до ночи не пригнана, где-то того пастуха к черту заслали! Корова кричит, с фонарем выйти до сарая не можно. Тычешься во все углы, як та слепа курка! Это что за дело, я тебя спрашиваю, Мирон?
— А такое дело, що война, — обтирая рукавом губы и обсасывая селедочную голову, спокойно сказал Мирон Дмитриевич. — Война! Не привыкла, чи що?
— О! Бачишь! "Не привыкла"! Так я ж баба, а ты мужик. А такого крику наробив: "Затемняйтесь, та щоб я ниде свиту не бачив!" Таку панику на всих нагнав…
— Ульяна! — строго прикрикнул Мирон Дмитриевич, заметив улыбающийся взгляд учителя. — Это не твоего ума дело, понятно? Я директор МТС. Я за все отвечаю! — Он налил молока и махнул рукой: — Одним словом, прекрати разговор! Або перемени свой разговор… — добродушно закончил он, подмигнув учителю.
Сергей Николаевич, улыбаясь, взял стакан:
— Видно, нам всем нужно побольше выдержки и терпения.
Ульяна подсела к столу и, лукаво блеснув глазами, спросила:
— Ну, а кто ж его бачив, того немца, Мирон? Хоть одного?
Мирон Дмитриевич вытащил круглые часы, поспешно встал, пошарил рукой за шкафом, включил радио:
— Зараз Москву послушаем, товарищ учитель!
Сергей Николаевич с волнением слушал сводку, передаваемую по радио из Москвы. Кровь закипала гневом, бурно билось сердце. Он чувствовал, что где-то близко отсюда в жестоких боях уже бьются с врагами молодые, сильные, самоотверженные сыновья Родины. И ему казалось невозможным больше сидеть в этой хатке и ждать… "Приеду — пойду в райком партии… сейчас же…"
- Предыдущая
- 16/62
- Следующая