Тайна под дубом - Елькина Марина Валерьевна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/26
• Следующая

— Надоели мне эти дурацкие игры. Хотят играть в кладоискателей — пусть играют без меня!

Однако на следующее утро именно Лешка подал новую версию:

— Мы еще не все рисунки получили. Дуб — это не конечный пункт. Должно быть что-то дальше.

— Правильно! — поддержал его Толик. — Значит, сегодня будет еще один рисунок!

Ребята прождали весь день. Не сосчитать, сколько раз спускался Толик к почтовому ящику. Газету принесли. А рисунка не было.

— Ну вот! — расстроился Лешка. — Забыли нарисовать? Или бабушкам самим надоело играть?

Бабушки весь день просидели дома, у телевизора. Они обсуждали какие-то передачи, возможные варианты конца у сериала и снова вспоминали детство.

Как будто они вообще к рисункам никакого отношения не имели! Лешка был просто восхищен их невозмутимостью.

Поздним вечером Толик сказал, что еще разок спустится к почтовому ящику.

— Не теряешь надежды? — усмехнулся Лешка.

— Не теряю. Должен быть рисунок.

Толик угадал. Рисунок появился.

Мальчишки склонились над альбомным листом.

Толик наморщил лоб:

— Что это?

— Н-да! Бабушки стали художниками-авангардистами.

— Кем-кем?

— Авангардистами. Это которые рисуют непонятно, символами.

— Какие же тут символы? Переплетенные линии.

— И долгожданный крестик.

— Где?

— Да вот тут, на одной из линий.

— Что же это за линии?

— Может, пойти сейчас к бабушкам и спросить? Пусть расшифровывают свои рисунки.

— Так нечестно, — улыбнулся Лешка. — Игра есть игра. Надо самим догадаться.

— Давай пойдем с самого начала, — согласился Толик. Хотя у меня уже голова от этих загадок болит.

— Думаешь, у меня не болит? Я себе и представить не мог, что на каникулах займусь поисками клада, который спрятала собственная бабушка.

— Тащи сюда все рисунки, будем думать.

— Мальчишки разложили на столе все четыре рисунка. Первый — дом, второй — парк, третий — дуб и четвертый — непонятный.

— Может, и этот рисунок не последний? — предположил Толик.

— Последний, — уверенно возразил Лешка. — Тут крестик. Значит, клад совсем близко.

— Дом, парк, дуб, линии… — как заклинание, несколько раз повторил Толик. — Дом, парк, дуб…

— Корни! — воскликнул Лешка. — Не линии, а корни! Корни дуба! Клад под дубом, а не на дубе!

— Ну, ты голова! Конечно! Это корни! Видишь, какие узловатые! Как мы сразу не догадались? Значит, завтра отправляемся на поиски! Только как же мы клад раскапывать будем? Чем?

— Ну, чем раскапывают клады? Лопатой, конечно.

— А где мы возьмем лопату?

— А у твоей бабушки ее нет?

Толик с сомнением покачал головой:

— Что-то не замечал никогда. Погоди, пойду спрошу.

Лешка в возбуждении заходил по комнате. Надо же! Близка разгадка! Очень близка!

— Толик в это время спрашивал у бабушки про лопату.

— Есть лопата, — ответила Вероника Аркадьевна. — На даче.

— А дома?

— А зачем? Я здесь грядок не вскапываю.

А мы можем завтра на дачу за лопатой съездить?

— Вот еще придумал! Из-за лопаты в такую даль тащиться. Соберемся спокойно, может, на следующей неделе съездим.

— На следующей неделе? — разочарованно протянул Толик, но настаивать не стал, все равно бесполезно.

Он вернулся в комнату и сказал Лешке:

— Ничего не понимаю. Лопата на даче. Взять ее можно только на следующей неделе. Такое впечатление, что они специально нас мучают, время тянут, чтобы мы подольше клад не нашли.

— Может быть и так. Только мы их перехитрим. Главное, кто нас с лопатой в парк пустит? — Лешка поежился, вспомнив, как дергал его за ухо тот дядька со шлангом. — Раскопать клад мы должны незаметно.

— Это понятно. Но копать-то нечем!

— Надо поискать. Неужели в доме твоей бабушки не найдется какого-нибудь острого предмета, небольшого, но который сможет заменить нам лопату?

— Вот уж не знаю! У бабушки тут сплошной антиквариат. А антикварной саперной лопатки я у нее не видел.

— Задают задачки! — проворчал Лешка. — Хоть бы тогда решать помогали! А то только мешают!

Как-то обидно останавливаться в тот момент, когда раскрытие тайны уже так близко!

— Ладно, не расстраивайся, — обнадежил его Толик. — Утром весь дом перевернем, а что-нибудь взамен лопаты разыщем! Давай ложиться спать.

— Я хочу дневник дальше почитать. Дневник — это не игра, это серьезно. Как ты думаешь, ответит нам кто-нибудь на письмо или нет?

Май, 1943 год.

Сейчас мы догоняем остатки какой-то фашистской дивизии, выбиваем их из сел. Продвигаемся медленно, потому что наш полк пока остается в резерве.

С передовой приносят хорошие вести. Много пленных. Ходят слухи, что даже немецкого генерала захватили.

Я у нашего капитана об этих слухах спросил, а он только сердито отмахнулся и посоветовал не развешивать уши, опытному солдату это не пристало.

Вчера произошел досадный случай — Борису отдавило телегой ногу. Досадный потому, что это не боевое ранение, а в госпиталь теперь все равно отправят.

Как так получилось? Артиллерийское орудие помогал на телегу грузить, лошадь в сторону рванула, телега перевернулась, и нога Бориса осталась под колесом. Все остальные целы и невредимы, а Борис…

Лежит теперь на последней телеге, нога распухла, посинела. Нам бы только до ближайшего госпиталя добраться.

Дни стоят холодные. Заморозки по ночам, трава инеем покрывается.

Сейчас, наверное, все цветет — вишни, яблони, сливы. Померзнет, плодов не будет. Какой у нас сад был! Отцовский еще. Яблоням там уже не один десяток. Теперь и от сада ничего не осталось. Одни головешки. Только в самом углу уцелел куст смородины.

Борис в телеге мерзнет. Ему ведь теперь лишний раз не пошевелиться. Я ему свою гимнастерку отдал, так теплее будет.

Он и брать гимнастерку не хотел. Ты, говорит, закоченеешь совсем.

Чудак! Я-то двигаюсь, а движение согревает. Еле уговорил. Теперь топаю в шинели на голое тело, но это не беда.

Бориса все жалеют. Кто сало ему отдает, кто фляжку, кто курево. А он злится. Не хочет, чтобы его жалели. Он вчера мне так сказал:

— Обидно, брат! Пока отступали, я на ногах был. А теперь наступаем, фрица гоним, а я валяюсь в телеге.

Я уж постарался его успокоить. И конечно, не сказал, что сам не меньше его переживаю. Мы ведь вместе с самого первого фронтового дня.

Я такого друга, как Борис, и не имел никогда. Все вместе. Такая дружба, наверное, только на фронте и бывает.

А теперь его отправят в госпиталь, может, вообще на гражданку спишут, а я дальше пойду. Без него. Потеряемся. Может, и не свидимся никогда. А жаль.

Ладно, пусть не встретимся, только бы он жив в этой войне остался. А я, если жив буду, его разыщу…

…Бой только что окончился. Тяжело пришлось. Силен еще фашист. Собрал остатки своей дивизии да как жахнет! Наши передовые полки смял.

Нам командир велел отступить. Мы поначалу не поняли, роптать стали. Кому же снова отступать охота? Но приказ есть приказ, отошли за холмы.

Только потом сообразили, что это был хитрый маневр. Немцы обрадовались, что мы отступили, вперед рванули, вроде как погоню устроить хотели. А тут с флангов другие наши части их в клещи и зажали! Военная хитрость!

Нам, конечно, досталось. Кое-где в рукопашную вступали.

И Борис на своей телеге не усидел. Сполз как-то, до автомата дотянулся и к нам.

Не до него было. Я так и не сразу заметил, что он появился. Чувствую, толкает кто-то. Посторонись, говорит. И чеку из гранаты выдергивает.

Гранаты бросать Борис мастер. Размахнулся и прямо по фашистским автоматчикам. Другие тоже стали гранаты бросать. Немцы тут же свой пыл поумерили.

Наш полк в этом бою много народу потерял. О расформировании поговаривают. Может, даже на другой фронт перебрасывать будут.

Борис ранение получил. В другую ногу. Легкое, но теперь вообще встать не может.

Правда, настроение у него хорошее. Командир за проявленную инициативу поблагодарил, за гранаты то есть. Да и ранение теперь боевое. Не стыдно в госпиталь поступить. Как положено солдату — ранен в бою. А то, говорит, стыдно сказать, что под лошадь попал. Подумают еще, что нарочно, чтобы в бой не ходить.

• Предыдущая
• 8/26
• Следующая