Цвет страха - Мэрфи Уоррен - Страница 1

• 1/59
• Следующая

Автомобиль полковника Лестера Хазарда двигался по шоссе Ричмонд — Виргиния Тэрнпайк по направлению к Питерсбергу. Если бы даже полковник знал, что еще до восхода солнца ему суждено погибнуть в сражении, которое потом получит название Второй битвы при кратере, он только бы прибавил скорость.

Такой уж он был человек. Появившись на свет в Виргинии и повзрослев на ее просторах, полковник Лестер Хазард боготворил свой родной штат и в первую очередь думал о нем, а лишь потом обо всей остальной Америке.

Нельзя сказать, чтобы полковнику недоставало патриотизма. Он служил в Панаме и прошел войну в Персидском заливе. Он сражался во славу своей страны и убивал за нее. Более того, вернувшись из Кувейта и мучаясь от раздирающего нутро надсадного кашля, который вынудил его покинуть ряды виргинской Национальной гвардии, полковник, как истинный мужчина, молча проглотил горькую обиду и посвятил себя торговле текстилем. Джентльмену Старого Юга не пристало жаловаться, и Хазард свято следовал этой традиции. Его прапрапрадеду Харлану Хантеру Хазарду отстрелили обе ноги, и он испустил дух, окропив своей кровью черный тучный перегной любимой им земли; но сквозь года прошло предание о том, что Харлан Хазард не проронил ни слезинки, ни о чем не пожалел и, умирая, прошептал одноединственное слово: «Дикси»[1].

Это случилось во время Битвы при кратере 1864 года, впоследствии переименованной историками в Первую битву при кратере.

Если бы полковник Хазард знал, что ему предстоит, его глаза засверкали бы горделивым блеском, ибо он любил родину больше, чем жизнь.

Тем временем он мчался по шоссе в своем серебристом «лексусе» и беседовал по сотовому телефону с конторой поставщика продовольствия.

— Я малость опоздаю, — сообщил полковник. — Надеюсь, жратву уже привезли?

— Да, полковник Хазард, — произнес приятный голос.

— Отлично. Завтра нам с ребятами предстоит тяжелый бой, так что сегодня парням потребуется набитый желудок и спокойная душа, готовая к суровым испытаниям.

— В соответствии с заказом, — продолжал голос в трубке, — вы получите сухари, бекон и бобы в количестве, достаточном для отряда из тридцати пяти человек.

— Так и было рассчитано.

— Мяса не желаете?

— Мой прапрапрадед не употреблял ничего мясного, если не считать тухлой свинины, которой он питался последние шесть недель своей благословенной жизни. То, что было хорошо для дедушки Хазарда, вполне сгодится для меня и моих парней. Пускай янки жрут бифштексы и наливаются пивом. Мы зададим им хорошую трепку и будем гнать до тех пор, пока не упадут, а то и до самой Калифорнии — словом, подальше от Старого Доминиона.

— Желаю удачи, полковник. Завтра за вас будет переживать вся Виргиния.

— Да будет так, — произнес Хазард сдавленным от волнения голосом. «Ричмонд ньюс лидер» величала его не иначе как «надеждой Виргинии», а это что-нибудь да значит.

Добравшись до большого бурого дорожного указателя «Питерсбергское национальное поле битвы», полковник съехал с Восточной Вашингтон-стрит и покатил по Кратер-роуд, миновав батареи пушек времен Наполеона и защищенные земляным валом крепостные стены. Он спешил в лагерь, который знал как свои пять пальцев. Уже сгустились сумерки, и нетрудно было представить себе укрепления такими, какими они выглядели во время постройки — тогда, когда эта дорога называлась Иерусалим-планк-роуд.

Въехав на автостоянку, полковник Хазард припарковал свой «лексус» рядом с обшарпанной «шевроле-импалой» семьдесят седьмого года выпуска, заново выкрашенной в серый цвет Конфедерации. Огромный помятый капот машины был расцвечен звездами и полосами мятежного флага.

Наверное, автомобиль Робинса. Хороший парень этот Робинс! Все они хорошие ребята, но, даст Бог, завтра в назначенный час станут мужчинами, крещенными кровью рукопашной с грозным непримиримым врагом[2].

Лестер Хазард торопливо открыл багажник и вынул оттуда тысячедолларовую копию формы конфедеративных войск с голубым кантом и золотыми звездами, соответствующими его званию, трехсотдолларовую фуражку, желтые краги и полуавтоматическую винтовку Спенсера. Сняв очки, полковник нацепил серебряный лорнет 1864 года и полез в кусты переодеваться.

С регалиями пращуров он преобразился не только внешне, но и внутренне. В его голубых глазах появился стальной блеск, светившееся добродушием лицо вмиг окаменело; скинув с себя одежду двадцатого столетия, Хазард — истинный потомок дедушки Харлана — широкими шагами углубился в лес.

Полковник чувствовал себя так, будто вернулся в прошлое, а знай он, что его ждет, удовлетворенно улыбнулся бы. Он чтил Америку, подарившую ему свободу, но душой принадлежал Старому Югу. И надо заметить, никогда не существовавшему Югу, Конфедеративным Штатам Америки, во главе которых стоял доблестный и мудрый президент Джефферсон Дэвис.

Однако сейчас полковник думал об ином — его мысли занимали грядущая битва и первый приказ, с помощью которого он сообщит подчиненным малоприятные известия. Хазард не знал, как его парни воспримут эту ужасную новость. Но если они джентльмены и патриоты, то должны проявить терпение и выдержку, достойные своих предков.

Полковник шагал, позвякивая снаряжением; походная сабля похлопывала его по жилистому бедру, обтянутому голубой тканью, и вот уже Хазард уловил в воздухе аромат кофе с цикорием, перебивающий запах кипящего беконного жира.

Полевая кухня! Что может сравниться с ее ароматами?

Но тут до ушей полковника донеслись знакомые переливы гармоники.

— Чтоб их черти взяли, этих сопляков! — прорычал Хазард и ринулся вперед.

В мелодию вплелись человеческие голоса, и из-за сосен послышались первые строки слащавой песенки:

Года текли неспешно, о, Лорена,

Снега опять покрыла зелень трав,

Стояло солнце низко над землею,

Сверкала изморозь на месте цветника.

— Будьте вы прокляты! — выругался Хазард.

Его люди разбили бивак у самого кратера в тени Кладбищенской гряды. На их нарочито невинных физиономиях играли отблески огней потрескивающих лагерных костров.

На гармошке наяривал Прайс. Закрыв глаза, он самозабвенно выдувал мелодию и, казалось, не слышал ничего, кроме голосов своих компаньонов.

Года текли неспешно, о, Лорена,

Я позабуду их неясные черты,

Я им скажу: «Усните, годы!»

Пусть спят и не тревожат

память прошлых гроз.

— Всем кру-угом!

Молодые люди вскочили на ноги. Лишь капрал Прайс, душа которого витала где-то в небесах, не сдвинулся с места.

Полковник Хазард обрушился на капрала подобно молнии: выхватив из его трепетных пальцев визгливый инструмент, он одним рывком могучей руки поднял Прайса с камня.

— Смирно, ты, безмозглая шавка!

— Полковник Хазард... Прошу прощения, сэр...

— Молчать!

Прайс тотчас проглотил застрявший в горле комок и выпрямил свое тучное тело, став по стойке «смирно».

— Но, сэр... — запинаясь, пробормотал кто-то из бойцов, — мы ведь только пели...

Хазард повернулся к говорившему.

— Стоунволл[3] лично запретил исполнять эту песню из-за ее унылых надрывов, побуждавших храбрых солдат вспоминать о доме и родном очаге. В моем подразделении не место слезливым настроениям! Всем ясно?

— Так точно, сэр, — промямлили нестройные голоса.

— А ну-ка спойте песню, которую мне хочется услышать! — отрывисто произнес полковник.

— Так точно, сэр! — хором взревели бойцы Шестой виргинской пехотной роты выходного дня.

— Вот этот припев куда более приличествует солдату, — заметил Хазард, смягчаясь. Ему вовсе не хотелось читать своим людям нотации, но до сражения оставались считанные часы. Ответственность за исход битвы тяжелой ношей лежала на плечах Шестой роты, и полковник нимало не сомневался в том, что его ребятам суждена полная и окончательная победа.

• 1/59
• Следующая