Мир по дороге - Семенова Мария Васильевна - Страница 33
- Предыдущая
- 33/72
- Следующая
– Скажите кто-нибудь сыну вейгила, – уже на ходу проговорил он сквозь зубы. – Будет ему забава получше той, которой он ждал…
Он смотрел на Ирги и отчётливо видел, что бабушка Мицулав не ошиблась. Младший Кернгорм вправду обещал со временем повторить собой деда. У парня были те же глаза. И то же упрямство. Оставалось надеяться, что ему выпадет иная судьба. Волкодав подошёл. Рыжий сперва опустил вздыбленную щетину, потом неуверенно завилял хвостом – и припал к земле, обнюхивая сапоги венна, надетые ради похода в дом Мицулав. Кажется, кобель не мог взять в толк, почему стоящий перед ним ходит на двух ногах и вместо серой шкуры облачён в кожу и ткань.
Волкодав нагнулся, потрепал его по голове и отбросил подальше в сторону тяжело звякнувшую цепь. Потом быстрым движением схватил потерявшего бдительность Мыша и вручил его мальчику.
– Твой дед гордится тобой, – сказал он Ирги. – Бегите живо домой. Бабушка ждёт.
– Я провожу, – сказал Захаг.
Венн кивнул, оглянулся и перестал думать о них. Он смотрел на стрелка.
Вот ушёл в отверстие машины зажжённый фитиль… задышали маленькие мехи… рука сдвинула рычажок…
Прицел, отработанный на деревьях и соломенных скирдах, оказался верен. Оставляя в воздухе хвост смрадного, куда там огневцу, жирного дыма, огненный плевок влепился туда, где мгновение назад стоял венн, только человеческой плоти там уже не было. Готовя себя к опасностям и трудам взрослой жизни, маленькие Щенки учились уворачиваться от стрел. Сперва из детского, почти безобидного лука, потом – из такого, с каким ходили на белку… Волкодав бросался туда и сюда, предугадывал намерения стрелка, пугал и путал его, пластался по камням и перелетал шипящие комья огня…
И каждый шаг нёс его всё ближе к орудию смерти.
Машина, движимая мощной пружиной, метала свои заряды на удивление часто, но Волкодав всякий раз оказывался быстрей. Если бы он посмотрел, то увидел бы, как пятились, прикрывая лица рукавами, Нагьяр и двое молодых вельмож. Некогда уютная поляна за спиной венна превратилась в сплошной костёр. Липкий студень пылал на голой земле. Горящие пятна расползались во все стороны, и от жара лопался камень.
Но не метались в том пламени, не кричали ещё живые бесформенные комки, облепленные цепким огнём…
Волкодав близко увидел перекошенное страхом лицо стрелка. Воин так бросил рычаг, словно тот вдруг раскалился, и кинулся наутёк. Хобот сифона глянул вниз, но пружина ещё двигала механизм, последовал очередной плевок… Тёмно-красные языки окутали мехи и бачок с запасом горючего. В скалах отдалось эхо – на месте машины взвился гриб чёрного дыма. Во все стороны полетели раскалённые кляксы. Рубашка Волкодава вспыхнула. Трое вельмож с криком бросились прочь.
Всё же венн настиг стрелка. И напутствовал таким ударом, что беглец пропахал головой осыпь, забив мелкими камешками себе рот.
Кермнис Кнер подошёл к Волкодаву. Тот уже отшвырнул сорванную рубашку и по наитию сделал единственное, что могло погасить вгрызавшийся в тело огонь: бросился плашмя, прижимаясь к земле.
Впрочем, он всё равно поднялся раньше добротно оглушённого стрелка. На его лице не было ни бровей, ни ресниц. Правое плечо и половину груди покрывали корки песка и каменной крошки, но они не могли скрыть багрового, глубоко вдавленного клейма.
Кермнис Кнер увидел неровный круг и в нём три острых зубца. Так метили опасных каторжников в Самоцветных горах.
– О, – только и сумел выговорить аррант, но потом словно встряхнулся, провёл ладонью по растрёпанным кудрям и сказал: – Ты избил моего человека, варвар, а главное, разрушил сифон. Ты хоть представляешь, какую бездну труда я в него вложил?
То, что досталось стрелку, в понимании венна грешно было называть словом «избил». Если бы он сделал с посрамлением человеческого рода, едва не метнувшим огонь в девятилетнего храбреца, всё, что на самом деле хотел…
– Построил один, построишь и другой, – сквозь зубы сказал он Кермнису Кнеру, но тот, не дослушав, перебил:
– Ладно, сегван, мы в расчёте. Благодаря тебе я теперь знаю, что к огнемётной машине нужно ставить не просто самых метких стрелков. Для этого следует выбирать наиболее решительных и хладнокровных. Необходимо также, чтобы их прикрывали особо отряженные пращники и копейщики… Я буду рад ещё побеседовать с тобой, варвар, овладевший божественной речью учёности. Ты как будто неглуп и, сдаётся мне, стоишь того, чтобы я потратил на тебя время… но сейчас меня призывают дела. Эй, стража, зовите сюда этих бездельников! Я хочу знать, что за дикарское суеверие заставило их бросить работу!
Вот так и сбылось то, чего Волкодав с самого начала подспудно боялся, но, пожалуй, предвидел: пришлось ему в Дар-Дзуме застрять, и не на один день. Ну не мог он оттолкнуть заплаканного мальчишку, когда тот за руку потащил его обратно в бабушкин дом. Водворив Рыжего в конуру, Ирги со всех ног помчался на постоялый двор, и оттуда тоже бегом прибежали Иригойен с матерью Кендарат. И повели себя так, словно Волкодаву предстояло немедленно умереть от ожогов. Жрица даже не устроила ему выволочки за глупость, как он ожидал. Потребовала горячей воды, развела очередное снадобье, вонявшее хуже аррантского студня, и взялась чистить раны, смывая песок и остатки въевшейся гадости. Подсела Мицулав и стала мазать ожоги сметаной, купленной для застолья. Две седые женщины действовали слаженно, точно сёстры. Волкодав знай терпел и на всякий случай помалкивал. Было больно, но боли клеймёный каторжник давно уже не боялся. Когда болит, неизменно кажется, что нынешняя боль – навсегда. Но она проходит. Она проходит…
Правда, к утру ему стало до того худо, что он еле выполз наружу из глиняного домика, отведённого для гостей. Усевшись под стеной переждать, пока двор перестанет раскачиваться перед глазами, венн заподозрил, что у матери Кендарат имелись некоторые основания для беспокойства. Похоже, треклятый студень не просто горел, но ещё и был изрядной отравой.
К этому времени в доме Мицулав успела перебывать вся улица во главе с могучим Бизаром. Пришёл и стражник Захаг, уже без цветного кушака и кожаной безрукавки.
– Двадцать лет я в наёмниках, – сказал он Волкодаву. – И купцов охранял, и с урлаками дрался на халисунской границе, но здешнему вейгилу ни за какое серебро служить больше не буду. Иначе потом, чего доброго, всей жизни не хватит, чтобы у Богини прощение заслужить.
Вечером, когда смягчилась жара, с горельников вернулась мать Кендарат. Она бывала там почти каждый день; нищие, до которых не было дела ни вейгилу, ни зажиточным горожанам, благословляли её. В этот вечер жрица не стала швырять ученика оземь и отрывать ему руки, ограничившись простым правилом движений.
– Что вы делаете? – удивился Ирги, вышедший на задний двор.
– Молимся, – ответила она.
– Это как?..
– Когда призывают Богов, – стала объяснять Кан-Кендарат, – кто-то устремляет к Ним слово, как наш Иригойен, а кто-то – движение тела. Моя вера учит знать равновесие мира и раскрывать тем, кто тщится нарушить его, неправоту их деяний. Вот смотри. Если кто-нибудь нападёт на меня, он будет повергнут. И не потому, что неудачно напал, а просто потому, что напал. И если Кан будет милостива, он сумеет понять, что зря полез драться… Возьми палку, Волкодав!
Но Младший рассмотрел на повязках свежую кровь.
– Ему больно!
– Это потому, что он двигаться не умеет, – хмыкнула жрица.
Венн улыбнулся.
– Если я не буду шевелиться сейчас, – сказал он мальчику, – потом будет больнее.
Размахнулся палкой так, что Ирги на всякий случай отскочил в сторону… и мать Кендарат, даже не вставая с земли, весьма бережно разложила его между грудами укрытого на ночь желтослива.
– Видишь? – сказала она, легонько придерживая руку венна, воткнутую плечом в пыль и беспомощно распрямлённую. – Его ярость исчерпана. Враг перестал быть врагом, и я могу выпустить его, чтобы он стал мне другом.
У мальчика разгорелись глаза.
- Предыдущая
- 33/72
- Следующая
