Конец игры - Мэрфи Уоррен - Страница 20

• Предыдущая
• 20/42
• Следующая

Рыжеволосая фотомодель — ее звали Марсия — все еще была в его доме. Когда он занимался своим компьютером, она низко склонилась над ним, прижавшись к его плечу, а когда он сказал ей, что мир не будет разрушен так скоро, она показалась ему расстроенной, и Абнер Бьюэлл подумал, что он, возможно, влюбился.

— Что тебя так разочаровало? — спросил он.

— То, что я не увижу взрывы и много-много трупов.

— А зачем тебе это?

— Затем, что все остальное мне надоело.

— Ты бы тоже погибла.

— Дело того стоит.

— Раздевайся, — велел он.

Потом он долго пытался решить, кого он хотел бы заставить нанести первый удар — русских или американцев.

Он никак не мог прийти к окончательному решению, и просто для того, чтобы скоротать время, решил покончить с нью-йоркской проблемой. Ему ужасно надоела Памела Трашвелл и этот ее новый телохранитель — тот, чьи отпечатки пальцев не были нигде зарегистрированы, тот, который отказался принять деньги от банковского автомата. Может быть, сгодится что-нибудь элементарное, подумал Бьюэлл. Может быть, драка со смертельным исходом.

Он обернулся к Марсии. Ее одежда лежала на полу — там, где она се бросила.

— Хочешь посмотреть, как я жутким образом прикончу эту парочку? — спросил Бьюэлл.

— Больше всего прочего в этом мире, — ответила Марсия.

— Хорошо.

В компьютерном отделении банка на Уолл-стрит Памела Трашвелл взвизгнула дважды. Один раз от восторга, что им удалось добраться до баз данных; второй — от ужаса, когда она увидела, как все записи исчезают у них прямо на глазах.

Пока она занималась поиском источника команд, управляющих базами данных и денежными расчетами, все записи начали буквально испаряться. Источник защищал себя и уносил с собой всю память банковских компьютеров.

С двоими из вице-президентов случились сердечные приступы. Трое оставшихся пытались вскарабкаться на Памелу и хоть как-то добраться до клавиатуры, чтобы постараться сохранить хоть часть записей.

— У вас что, нет дубликатов? — разгневанно спросила Памела.

— Вот он, дубликат. Исчезает у нас на глазах, — ответил бледный, дрожащий вице-президент.

— Боже мой, нам снова придется вести учет на бумаге — простонал другой.

— А что это такое — бумага? — спросил третий.

— Это что-то вроде того, на чем напечатаны наличные доллары, только она не зеленая и на ней делают пометки.

— Чем?

— Не знаю. Чем-то Ручками, карандашами. Палочками.

— А как мы узнаем, что кому принадлежит? — спросил один из вице-президентов, и все они с осуждением уставились на Римо и Памелу.

Памела сидела перед огромным экраном, а вереница имен и чисел мелькала перед ней со скоростью молнии, направляясь в вечное компьютерное небытие.

Потом появилась последняя запись. Она на какое-то мгновение задержалась на экране:

«ВСЕ ЗАПИСИ ЧИСТЫ. ДОБРОЙ НОЧИ, МАЛИБУ».

А потом машина отключилась.

Те из вице-президентов, которые еще стояли на ногах, застонали.

— Похоже, это мы натворили, — произнесла Памела.

— Будет достаточно просто извиниться? — спросил Римо.

Трое банкиров, избежавших инфаркта миокарда при виде исчезновения всех банковских записей в череде маленьких зеленоватых вспышек, тупо покачали головами.

— Мы разорены, — пробормотал один. — Полностью разорены. Тысячи людей лишились работы. Тысячи людей — банкроты. Разорены, все разорены.

— Я же сказал, извините, — буркнул Римо. — Что вам еще от меня надо?

В штабе Командования стратегической авиации, располагавшемся глубоко в толще Скалистых гор, во всех отчетах службы безопасности содержался один зловещий вывод: ядерная война неизбежна, потому что что-то или кто-то проник в систему управления как русскими, так и американскими ракетами и — другого слова не было — играет.

Президент выслушал дискуссию членов кабинета по поводу возникшего кризиса и не произнес ни слова. Потом по красному телефону, стоящему у него в спальне, он связался с доктором Харолдом В. Смитом.

— Как наши дела с этим... этой штукой, связанной с атомными бомбами? — спросил он.

— Мы занимаемся этой проблемой, — ответил Смит и посмотрел на свою левую руку.

Рука онемела и плохо его слушалась. Он все еще пребывал в состоянии шока, потому что всего несколько минут назад ему позвонили из одного нью-йоркского издательства и попросили подтвердить сведения о том, что санаторий Фолкрофт является местом подготовки тайных убийц-ассассинов.

Смит заставил себя рассмеяться.

— Это приют для душевнобольных, — ответил он. — Судя по вашему вопросу, вы недавно беседовали с одним из наших пациентов.

— Да, все это похоже на бред. Люди, чьим основным занятием в течение тысяч лет было только убийство, приезжают в Америку, и им поручают подготовить тайного ассассина. Впрочем, это был очень милый пожилой джентльмен. Так, значит, он ваш пациент?

— Вполне возможно, — ответил Смит. — А он не говорил, что он Наполеон?

— Нет. Просто Мастер.

— У нас таких — девять, — сообщил Смит. — А еще четырнадцать Наполеонов, если это вам чем-нибудь поможет. Хотите, чтобы я поговорил с ним?

— Он ушел. Впрочем, он оставил свою рукопись. Совершенно потрясающая штука.

— Вы собираетесь ее издать? — спросил Смит.

— Пока не знаем, — ответил редактор.

— Мне бы хотелось ее прочитать, — сказал Смит, мобилизовав все силы, чтобы казаться спокойным. — Разумеется, вы понимаете, что нам придется подать на вас в суд, если вы упомянете название нашего заведения.

— Мы думали об этом. Поэтому-то мы вам и позвонили.

Именно тогда у Смита отказала левая рука. Мир собирался взлететь на воздух в облаке атомной пыли, а он не мог установить контакт с Римо, который, возможно, вообще не понял, в чем заключается задание, а теперь он не мог установить контакт и с Чиуном, который смог бы понять, в чем заключается задание, но который не собирался беспокоить себя этим, потому что в данный момент он пытался опубликовать историю своей жизни.

Автобиография Чиуна. А всего несколько месяцев назад именно Чиун пытался создать организацию общенациональных масштабов под лозунгом «Долой ассассинов-любителей».

Так или иначе, но во всех случаях КЮРЕ оказывалась скомпрометирована. Единственная утешительная мысль состояла в том, что, вероятно, скоро не останется никого, кого может взволновать вопрос о том, существовала ли на свете маленькая команда, пытавшаяся спасти Америку от падения во мрак пропасти, где цивилизацию ждет конец. Нельзя быть скомпрометированным, если нет никого, кто об этом может узнать.

Смит взглянул на залив за окнами кабинета. Несмотря на то, что окна были из темного стекла, мир казался невероятно солнечным — таким живым, таким ярким. С какой стати мир должен быть таким прекрасным именно в этот момент? С какой стати он, Смит, должен это замечать?

А больше ему ничего и не оставалось — только замечать. Как и во всем остальном. Он сидел во главе самого мощного, самого осведомленного агентства в истории человечества, и на службе у него были два ассассина, превосходящие любое изобретение Запада, и тем не менее — он был беспомощен. На какое-то мгновение ему пришла в голову мысль о цветах, запах которых ты ощущаешь, когда проходишь мимо. Такой совет дал ему однажды партнер по гольфу, нюхайте цветы, когда проходите мимо.

Он редко следовал этому совету. Вместо этого он посвятил свою жизнь обеспечению безопасности цветов для других проходящих мимо.

Смит помассировал онемевшую руку. У него есть таблетка. У него есть таблетки от всех болезней.

Тело его увядает, и миру тоже предстоит увянуть.

Смит еще раз попытался разыскать Римо или Чиуна по всем возможным контактным телефонам. Единственное место, куда ему удалось дозвониться, — это отель в Нью-Йорке, но и там ему ответили лишь гудки в так и не снятой трубке телефона в пустой комнате.

Нюхайте цветы. Ему никогда не нравилось нюхать цветы. Ему нравилось добиваться успеха. Ему нравилось, что его страна в безопасности. Ему нравилась его работа. Он даже не допускал никаких цветов у себя в кабинете. Пустая трата денег. Цветам место где-нибудь в поле. Или в вазе.

• Предыдущая
• 20/42
• Следующая