Погоня за ястребиным глазом . Судьба генерала Мажорова - Болтунов Михаил Ефимович - Страница 24

Мажоров улыбнулся:

— Так что в Москву на рембазу везти не надо.

Он вышел из кабинета командира. С лица еще не сошла улыбка, а в душе скребли кошки. Отвернулся к окну. За стеклом в лучах яркого утреннего солнца блестел и переливался девственно-белый, выпавший за ночь снег. Офицеры спешили на утренний развод. Заметив Мажорова в окне штаба, махали ему, приветствуя. Но он словно не замечал их.

Сейчас, побывав в кабинете командира, Юрий особенно остро осознал горькую мысль, которую прежде гнал от себя. За спиной у него был фронтовой авторитет, опыт, их никто не собирался оспаривать. Он мог служить, активно работать, вот так, как сейчас, заниматься сложным ремонтом техники, и даже получать за это командирскую благодарность и рукопожатие. И только. Не больше. Ведь когда у них в дивизионе освободилась должность помощника командира по технической части, его фронтовика, орденоносца, знатока техники, на эту должность не назначили. Приехал молодой, не нюхавший пороха выпускник военной академии связи лейтенант Иванов. Откровенно говоря, «академию), как его звали в части, технику знал слабовато, и потому хвосты за ним нередко приходилось зачищать Мажорову. Так произошло и на этот раз. Из строя вышел радиопеленгатор «51 -ПА-1». Помпотех на протяжении нескольких дней безуспешно пытался его оживить. Потом пришел к командиру и доложил: ремонт пеленгатора в части своими силами невозможен, надо отправлять на рембазу в Москву.

На дворе стоял февраль 1946 года. Радиодивизион располагался на территории Болгарии. Что и говорить, где Болгария, а где Москва, свет не ближний. Командир дивизиона это вполне трезво осознавал и потому пригласил к себе Мажорова, попросил посмотреть пеленгатор. К тому же предложил сделать это тактично, чтобы не узнал Иванов. Ну что ж, тактично, значит тактично. Мажоров отправился на пеленгатор ночью, а утром доложил об успешном ремонте. Только вот успех этот радости не принес.

По возвращении домой со службы Юрий поделился горькими размышлениями с женой. В конце концов они пришли к выводу — надо либо демобилизовываться, возвращаться к гражданской жизни, либо попытаться поступить в военную академию.

И тот и другой варианты были возможны, хотя и возникало множество вопросов. Хорошо, уволится он из армии. Куда ехать? Не в Севаслейку же. Значит, в Ташкент, к родителям. Получить высшее образование мечтал и он, и Татьяна. Но кто будет содержать двух студентов? А на стипендию не проживешь.

Военная академия!.. Но как высока и далека она была от старшего лейтенанта Мажорова. Откровенно говоря, Юрий и не знал - не ведал каким образом осуществить эту задумку.

Словом, в ту ночь они ничего не решили. А наутро опять дела, заботы. Из Москвы в дивизион пришло распоряжение: каждому начальнику службы подготовить отчет. В нем дать оценку матчасти и сделать сравнительный анализ отечественной радиоаппаратуры и заграничной.

Юрий писал отчет целую неделю. Ему было что сказать: сопоставил конструкционные особенности наших радиостанций, немецких, американских. На конкретных примерах доказал, что немецкие станции качественнее и надежнее и советских, и американских. Обратил внимание на несомненные достижения германских конструкторов аппаратуры — принцип блочности, использование легкого литья, керамики, шариковых подшипников.

Писал правду и от души. Однако куда попали его сочинения? Кто знает? Может, и ведомство Сутулы зорким глазом оценивало их. Об этом он вспомнит позже, когда жизнь неожиданно подставит ему ножку. А пока ничего не вызывало опасений. Юрий и Татьяна учились жить вместе, семьей. Вокруг чужая страна, со своим укладом, обычаями. Невдалеке от места расположения дивизиона была болгарская деревня. Селяне жили бедно. Дома глинобитные, крытые соломой. Таня и ее соседка, жена лейтенанта Завязкина Тося, ходили в деревню за молоком. Подходят к дому, спрашивают у хозяйки: «Мляко има?» Та в ответ отрицательно машет головой из стороны в сторону. Все понятно, молока нет. Потом, узнав, что у болгар жесты согласия и отрицания трактуются иначе, чем у русских, долго смеялись: вот, мол, купили молочка.

Болгары большие любители зайти в корчму. Заглядывали туда и советские офицеры, чтобы выпить сливовой водки — ракии. Как-то при очередном посещении корчмы Мажоров увидел на стойке радиоприемник «Телефункен». Оказалось, он не работал. Предложил хозяину посмотреть приемник. Посмотрел, разобрался. Не работала одна из ламп. Юрий заменил ее, и радиоприемник ожил. Корчма наполнилась звуками болгарской музыки, которую передавало радио Софии. Хозяин на радостях стал предлагать деньги, но Юрий отказался, и тогда он принес из подвала две бутылки вина. Они были покрыты пылью, пробка горлышка залита свинцом и сургучом. На сургучной печати стояли цифры — 1921. Год рождения Юрия. Значит, вину четверть века!

…В мае 1946 года женам офицеров, которые находились в Советском Союзе, разрешили приехать к своим мужьям за границу. Мажорову предложили отпуск. Такой неожиданный «подарок» от командования Юрию показался несколько странным, ведь всего полгода с небольшим прошло со времени его прежнего отпуска. Впрочем, рассуждал он, это было в прошлом 1945 году, а теперь уже 1946-й. Да и тогда он ездил холостяком, а теперь — с супругой. Выходит, позаботились отцы-командиры. Как оказалось потом, командиры озаботились совсем иным. Но это Юрий поймет позже, по возвращении из отпуска. А пока они, радостные и возбужденные, сложили чемоданы, и в дорогу. Им предстояло побывать в двух местах — в Саваслейке, на родине Татьяны, и в Ташкенте, в родном городе Юрия. Он должен представиться родным жены, она, соответственно, его родственникам.

Ехали до Москвы. На Казанском вокзале пересели на поезд до Чебоксар. Вышли на станции Навашино, что в тридцати километрах от Саваслейки. Оттуда добрались до дома Тани.

Первые дни пролетели быстро. Они были заполнены встречами, новыми знакомствами, беседами. Посмотреть на Юрия приходили не только родственники, но и соседи. Особенно любопытствовали женщины. Оглядев его с ног до головы, посидев немного, они уходили. Одна из женщин уже у дверей, с удивлением спросила Татьяну: «Так он же русский?» Таня рассмеялась. Она в шутку, рассказывая о муже, говорила, что он узбек, то ешь из Узбекистана. Соседи же понимали это буквально.

Через несколько дней пришлось покинуть гостеприимную Саваслейку, ведь до Ташкента дорога долгая. От Москвы ехали поездом шесть суток. С вокзала до дома добрались благополучно. И вот тут Юрий почувствовал, как разволновалась Татьяна. Но родители встретили ее ласково, сразу стали звать дочкой, и она постепенно успокоилась.

В Ташкенте было жарко, температура поднималась до сорока градусов. Юрий волновался за молодую жену, но ей, как ни странно, это нравилось. Он показал родной город: парк Тельмана, Горького. Побывали они на Воскресенской площади. Там когда-то шумел восточный базар, теперь японские военнопленные строили театр. Потом театру присвоят имя Алишера Навои.

Ташкент в ту пору был одноэтажным, весь утопал в зелени. Журчали арыки. Юрий с Татьяной спали на широкой деревянной тахте во дворе дома, под открытым небом. Им было хорошо вместе. Говорили о будущем, строили планы.

В начале июля они возвратились в Болгарию. Прошел месяц. Однажды утром старшего лейтенанта Мажорова вызвал к себе начальник штаба капитан Козлов.

— Вас приказано откомандировать в распоряжение Главного управления кадров Минобороны, — сказал он, глядя куда-то поверх головы Юрия.

Это был гром среди ясного неба. Мажоров молчал, пытаясь понять, что произошло.

— А в чем причина? Что случилось?

— Причину не знаю, — тихо произнес Козлов. — Вам предстоит явиться в Москву, в штаб бригады, и получить предписание об откомандировании.

Юрий вышел из кабинета начальника штаба как оглушенный. Отзывают без объяснения причин… Его, фронтовика, орденоносца, лучшего специалиста дивизиона, как не раз это подчеркивал командир. Он ждал, что его пригласят к себе майор Воропаев, замполит Уржунцев и объяснят, в чем дело. Но никто его не вызвал, не сказал доброго слова, не пожал руку. И тогда Мажоров понял, это происки особистов. Ему припомнили «эксперименты» с немецким радистом, отчет по радиоаппаратуре, а возможно, и что-нибудь еще.