Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - Ашар Амеде - Страница 88

• Предыдущая
• 88/126
• Следующая

Г-н де ла Герш не умел распыляться; его ум был занят только одним: мадемуазель де Сувини, только она. Где она сейчас, в этот момент? Не забыл ли Паппенхейм обещания, данного на руинах Магдебурга? Увидит ли он когда-нибудь Адриен? Найдет ли он её такой же верной и любящей? И что стало с верным Магнусом? Не убит ли он? Если жив, сможет ли он выручить своего хозяина, как сделал это в прошлый раз?

— О! Когда имеешь таких верных и преданных друзей, надежда всегда должна быть в сердце! — думал он.

Дни бежали за днями, все та же тишина, прерываемая лишь порывами ветра, все те же песни Рено. Когда де ла Герш пытался увидеть что-либо через окно камеры, он мог различить только темные деревья вокруг замка.

Часы тянулись медленно; каждый день, точно в полдень, Матеус входил в карцер, бросал взгляд на стол, и, не видя там ничего, выходил, не говоря ни слова.

Арман-Луи начал замечать, что скудный паек, который ему давали во время завтрака и обеда, начал постепенно уменьшаться: кусочек хлеба становился все меньше, все меньше давали мяса. Это был рацион больного, предназначенный здоровому, пища ребенка, которую давали солдату.

Когда он сказал об этом Матеусу, тот улыбнулся:

— В гарнизоне есть случаи заболевания от обильной еды.

Арман-Луи решил больше не жаловаться. На следующий день это уже был обед отшельника.

Открыв наутро глаза, Арман-Луи заметил двух птичек, прилетевших к окну его камеры поклевать крошек. Вдруг в его голову пришла неожиданная идея. С помощью одеяла он поймал маленьких воришек. Теперь каждое утро он ловил несколько птичек. Затем он привязывал к их шейкам или крылышкам с помощью ниток кусочки бумаги, где писал: «Замок Рабеннест», и ниже «Арман-Луи де ла Герш». Проделав это, он даровал свободу маленьким пленникам, и божьи птахи улетали в окошко.

«Кто знает, — думал Арман-Луи, — быть может одно из этих посланий попадет в руки друзей».

Такие же наблюдения об обеде, которые сделал де ла Герш, сделал и Рено. Утром — легкое подобие завтрака, днем — легкая тень обеда.

Однажды утром, сильно проголодавшись, Рено запустил в слугу, принесшим очередной обед, кость. На следующий день паек был снова уменьшен. Тогда Рено решил поиздеваться над Матеусом, изобразив его в виде скелета.

Время шло. Рено первое время сопротивлялся этой медленной пытке голодом. Затем он заметил, что слабеет. В желудке начались боли, в ушах появился какой-то звон. Он ждал время завтрака с нетерпением и набрасывался на еду, как зверь на добычу. Это было противно, но приходилось подчиняться чувству голода.

Рено уже больше не мог издеваться над Матеусом. Слова сарказма уже не могли сорваться с его побледневших губ. Упражняясь в жестокости, Матеус решил иногда приводить Рено в комнату, где обедали солдаты. Звон посуды долетал до ушей пленника, как припев веселой песни; запах блюд, подававшихся в изобилии, разрывал его внутренности.

— Маркиз! Одно ваше слово — и я вам брошу кость! — издевался Матеус.

— Это удивительно, но гурманство вам не идет, дорогой сеньор! — пытался шутить в ответ Рено. — Вы ещё более некрасивы, когда едите.

В этой жестокой борьбе первенство не всегда было за Матеусом. Часто вокруг все смеялись и то, что было по дороге в Рабеннест, началось снова. Солдаты перестали подчиняться ему, некоторые из них открыто сочувствовали пленнику, так мужественно переносившему страдания. Матеус быстро заметил это и был страшно возмущен.

Теперь каждый день в комнату Рено заходил врач, щупал пульс и качал головой, приговаривая:

— Да! Пульс быстрый и тяжелый, видно, режим слишком суров… Немного диеты — и вам станет лучше.

Рено пришло в голову серьезно спросить доктора, является ли он отцом или братом Матеуса, а может его племянником или сыном. Ему почему-то показалось, что их носы схожи.

Однажды утром Матеус появился в комнате Рено. Весь пол был усеян кусочками бумаги. Присмотревшись, можно было разглядеть фигуру Матеуса — хозяина Рабеннеста.

— Будьте осторожны, мой добрый сеньор! — воскликнул Рено. — Не наступите на эти картинки, а то вы рискуете попасть ногой в пасть волка. Какой траур для вас!

Матеус поклонился:

— Господин маркиз! Жан де Верт готов даровать вам дворец и титул принца; это, конечно, слишком… Но, если вы все-таки не подпишите эту бумагу, он будет вынужден применить к вам более жестокие меры.

— Берегитесь! Сочувствие, если вы ещё способны на него — исказит ваше лицо ещё ужаснее, чем обычно.

Матеус сделал знак, два слуги схватили Рено под руки, посадили на скамейку и обвязали его руки веревкой. На конце веревки была привязана палка.

— Будете подписывать? — спросил Матеус с угрозой в голосе.

— Постойте, постойте! — воскликнул Рено. — Я думаю, и Бог меня простит, поскольку я обязательно должен отметить, что правая сторона вашего лица ещё безобразнее, чем левая. Это восхитительно!

— Поворачивайте! — скомандовал Матеус.

Два слуги начали поворачивать палку, вокруг которой была обвязана веревка. Рено побледнел. Его руки сдавила веревка, натянувшаяся до предела.

— Вы будете подписывать?

— Да! Вы удивительно безобразны! Посмотрите! — проговорил Рено, обращаясь к слугам.

Те заулыбались.

— Крути еще! — вскричал Матеус, вне себя от ярости.

Веревка впилась в кожу Рено. Он закричал и закрыл глаза. Врач, проскользнувший в комнату, смочил полотенце и приложил его ко лбу мертвенно бледного пленника.

Рено приоткрыл глаза: «О, небо! Две образины!» — прошептал он.

— Еще! — взревел Матеус

Слуги подчинились. Захрустели кости. Голова Рено упала на грудь. Доктор положил пальцы на артерию и покачал головой:

— Еще немного — и наш пленник уже не будет страдать. Это, наверное, не то, что вы хотели?

— Конечно, нет! — отвечал Матеус.

При этом безмолвные слуги ослабили веревку.

Рено постепенно отходил от пытки. Врач продолжал смачивать виски Рено уксусом; наконец, маркиз открыл глаза.

— Все более страшен! — прошептал он и потерял сознание.

Матеус вытащил из-за пояса кинжал и шагнул к пленнику. Врач сжал его руку:

— Не убивайте его! Вы пожалеете об этом!

— Вы правы, продолжайте следить за ним, — прошептал негодяй. — Перенесите пленника в зеленую комнату! Завтра посмотрим, захочет ли он меня видеть!

Зеленой комнатой в замке называли карцер в подземелье. Стены его были выложены из камня, по которым постоянно сочилась вода. Поэтому они были покрыты густым мхом, отсюда и название комнаты. Дневной свет не проникал сюда, дверь была массивна.

Рено положили в углу, на охапку сена. Он не подавал признаков жизни. Можно было подумать, что он уже мертв. Только биение пульса указывало на то, что Рено ещё жив. Доктор прикрепил зажженный факел к стене и поставил рядом с узником миску с водой и положил кусочек хлеба.

— Будем гуманны, — прошептал он при этом.

В тот день, когда Рено пытали, Арман-Луи нашел на столе только краюшку хлеба, твердую, как камень, и кувшин с водой.

Матеус решил восстановить равенство между узниками. Арман-Луи был препровожден в Красную комнату. Так назывался в Рабеннесте погреб, находившийся под башней. Стены его были сложены из гранита красного цвета. В углу тоже было несколько охапок сена. На стене в ряд были вбиты крюки. На один из них прикрепили факел, на пол положили хлеб и поставили кувшин с водой. Один из слуг, вошедших вместе с Матеусом, принес пакет с веревками и несколько железных ядер.

— Граф! Я намерен поговорить с вами! — произнес Матеус.

Нужно сказать, что в этот момент во всей Германии не было человека, счастливее, чем Матеус. У него была прекрасная должность, хорошее питание и полные подвалы. На столе у него всегда было свежее пиво, многочисленные слуги прислуживали ему, в карманах было полно золота, часовые на башнях надежно охраняли замок. К тому же у него было покровительство одного из самых важных сеньоров. И, чтобы окончательно быть довольным всем, ему оставалось убедить двух дворян, которых он ненавидел от всей души, подписать бумагу. Конечно, он не променял бы прелести этой жизни на что-либо другое, сколь угодно блестящее. В мыслях н сравнивал свое настоящее положение с тем, которое у него было, когда он жил в предместьях Малина, в компании дона Гаспара д`Альбасета. Там они пробовали изысканные блюда и вина, предложенные великодушной и щедрой рукой. Теперь он сам был хозяином и единственным советчиком был его собственный каприз…

• Предыдущая
• 88/126
• Следующая