Священный ужас - Мэрфи Уоррен - Страница 18

• Предыдущая
• 18/37
• Следующая

Выйдя из комнаты, Римо снова вздохнул полной грудью. Откуда-то из глубины здания доносились рыдания. У алтаря с изображением толсторожего мальчишки, обвешенным цветочными гирляндами, светловолосая девушка рыдала, уткнув лицо в ладони.

— Кто ты? — спросил Римо.

— Я та, которая недостойна сопровождать Великого Владыку. Моя жизнь разбита на кусочки. О, блаженный, блаженный Всеблагой Владыка!

— Куда он уехал?

— К славе.

— Давай начнем сначала, милая. Как тебя зовут? Имя, фамилия. И давай еще раз уточним, куда конкретно поехал Всеблагой Владыка.

— Джоулин Сноуи. Он поехал в Америку.

— Хорошо. Куда конкретно?

— Стадион «Кезар».

— Ряд, номер места? — спросил Римо, чувствуя, что ему, кажется, повезло.

— Да не место и не ряд. Он будет в центре. Это будет грандиозное событие.

— Чудесно. Что за грандиозное событие?

— Третье доказательство его истины.

— Какое именно?

— Что он растет и ширится.

— И что он собирается сделать, когда вырастет?

— Доказать, что он — воистину истина.

— Мне кажется, мы свою истину тоже доказали, и довольно убедительно, — сказал Римо.

— Ах, где мне найти нового Великого Владыку? — разрыдалась Джоулин.

В конце коридора показался Великий Чиун, Мастер Синанджу, с миской в руке, и Римо стал соображать, как сказать ему, что он не сразу поедет к себе на родину. Надо бы сделать это подипломатичнее.

— Что у тебя в миске, папочка?

— Первая хорошая еда за все то время, что я не дома.

— Насладись ею сполна, — дипломатично сказал Римо. — Тебе еще долго не удастся отведать ничего подобного.

Фердинанд Де Шеф Хант скомкал обертку печенья, составившего его сегодняшний второй завтрак, и легким движением отправил ее через левое плечо в мусорную корзину, отделенную от него тремя столами. Он знал, что его сослуживцы всегда следят как завороженные за тем, как он, не глядя, попадает в цель. Пусть хоть это отвлечет внимание других аналитиков компании от огромного экрана в противоположном конце комнаты — экрана, на котором высвечивалась неприглядная правда о состоянии дел на Нью-йоркской фондовой бирже.

По мере того, как ценные бумаги на бирже падали в цене, Хант, специалист по вопросам производства и сбыта лекарственных препаратов в новоорлеанском отделении компании «Долтон, Харроу, Петерсен и Смит», имеющей свое представительство на Нью-йоркской фондовой бирже, подыскивал все новые эвфемизмы для слова «депрессия». Рынок копил силы перед новым взлетом, на рынке происходила необходимая перестройка, рынок искал новое солидное обоснование для последующего неуклонного подъема.

На второй год депрессии, когда официальные лица в правительстве начали обсуждать вопрос, не стоит ли страна на пороге нового «экономического спада», Фердинанд Де Шеф Хант стал позволять себе маленькие вольности, когда его просили выразить свое мнение о состоянии рынка лекарственных препаратов.

— Принимайте их внутривенно[1], — говорил он.

Покупатели хихикали и почему-то больше не звонили.

И теперь, этим утром, когда, по его расчетам, шел последний месяц его блестящей биржевой карьеры — такой блестящей, что родовое поместье на берегу Миссисипи пришлось заложить в третий раз, чего не случалось с 1732 года, когда его предки получили это поместье в дар от семейства Бурбонов, Фердинанд Де Шеф Хант решил, что единственное, чем ему стоит заниматься, это подбрасывать бумажки высоко в воздух и по плавной дуге направлять их в мусорные корзины за его спиной.

Ему было двадцать восемь лет — красивый смуглый мужчина, своими руками всего добившийся в жизни, промотав миллион, доставшийся ему в наследство от матери четыре года тому назад.

— Не стоит этого делать, — сказал его коллега у него за спиной. — Сами Долтон и Харроу здесь.

— В Новом Орлеане?

— Да, с раннего утра. Заперлись в кабинете босса, запросили личные дела всех сотрудников, пообщались с боссом пару часов — и все.

— Они закрывают новоорлеанское отделение.

— Не может быть. Наше отделение — одно из наиболее успешно работающих.

— Это означает, что мы разоряемся медленнее, чем другие. Вот погоди, сам увидишь. Мы летим под откос. Жаль только, что это не произошло несколько лет назад, когда у меня еще водились деньги на обед.

— Если ты думаешь, дружище, что я опять перекинусь с тобой в картишки на обед, то ты спятил.

— Сыграем в «ножички»?

— Я видел тебя в парке. Выглядело так, что ты нож не бросаешь, а просто втыкаешь.

— Дартс?

— Ты неделю пьянствовал на свой выигрыш в дартс. Ты был единственным на всей Бурбон-стрит, у кого водились деньги.

— Бильярд? Гольф? Теннис? Пинг-понг? Кегли?

— Сегодня для разнообразия я сам хочу пообедать. Послушай, Хант, если бы у меня были твои таланты, я бы пошел в профессионалы. Я бы сегодня же вышел на площадку для гольфа. Завтра — на теннисный корт. А послезавтра обставил бы всех в бильярд.

— Не могу. Я обещал маме. Я не имею права зарабатывать этим деньги.

— Ты называешь свой талант «это». Я никогда не мог тебя понять.

— Ладно, — отмахнулся Хант, и тут, к его радости, разговор прервала секретарша, сообщившая, что его ждут в кабинете директора.

— Мне очистить стол сейчас или потом? — поинтересовался Хант.

— Думаю, никогда, — ответила секретарша и отвела его в кабинет босса, где сидели два человека — он хорошо знал, кто это, потому что не раз видел их портреты, развешанные на стенах конторы. Уинтроп Долтон и В. Родефер Харроу Третий. На обоих были темные полосатые костюмы-тройки. Долгой был седой и сухопарый с выражением неподкупной честности на лице, типичным для представителя старого богатого рода из штата Нью-Йорк. Харроу — потолще, с четко очерченными скулами и подслеповатыми голубыми глазами. Он был лыс, как бильярдный шар.

— Вы — младший представитель рода Де Шеф, так? — спросил Долтон, сидевший справа от стола директора. Харроу сидел слева. Сам директор отсутствовал.

— Ну, сэр, да, можно так сказать. Только по линии отца я — Хант. Мой отец — Л. Хант из Тексарканы. Возможно, вы слышали о нем. Подряды на поставки электротехнического оборудования. Попал в список самых выдающихся людей 1954 года. Первый президент компании «Арканзас элкс». Крупнейший дилер компании «Вермиллион сокет» на всем Юге.

— Никогда не слышал о нем, — сказал Долтон. — Садитесь и расскажите нам о своей матери. И особенно — о ее отце.

— Но, сэр, он умер...

— Печально слышать. А были у него еще дети?

— Да, у него был сын.

Хант увидел, как задрожали челюсти В. Родефера Харроу.

— И где живет ваш дядя? — спросил Долтон.

— Он умер ребенком. Ему было три года. Несчастный случай на охоте. Да, на охоте, хотя, я понимаю, это звучит необычно.

Хант чувствовал себя неловко в прекрасном кожаном кресле, одном из тех, что были куплены компанией в лучшие времена. Руки он положил на полированные деревянные подлокотники — словно готов был по первому слову убраться из кабинета.

— Расскажите нам об этом. Мы знаем, что в мире множество странных вещей.

Даже самая простая истина может кое-кому показаться странной.

— Он утонул в пруду.

— Что в этом странного? — удивился Долгой.

— Странно то, чем он занимался в этот момент. Вы не поверите — он охотился.

— Я верю. А в каком возрасте вы начали охотиться?

— Дедушка — отец моей матери — начал учить меня рано, а потом он умер, и мама заставила меня пообещать, что я никогда больше не буду этим заниматься, и с тех пор я не охотился. А когда она умерла, мне по наследству досталось поместье, которое раньше принадлежало деду. Он умер от сердечного приступа. Ну и вот, возвращаясь к поместью, когда я заложил его в первый раз, то занялся бизнесом. Я поступил на службу в компанию «Долтон, Харроу, Петерсен и Смит». И я не охочусь.

— Вы сказали: не буду заниматься «этим». Чем «этим»?

• Предыдущая
• 18/37
• Следующая