Священный ужас - Мэрфи Уоррен - Страница 3

• Предыдущая
• 3/37
• Следующая

— Добро пожаловать, преподобный Пауэлл. Мы уже давно ожидаем вас.

Преподобный Пауэлл прошел во двор. Тяжелые окованные ворота медленно затворились с тихим стоном, хотя людей, закрывших их, видно не было.

В самом центре двора возвышался великолепный розовый дворец. За ним, на горизонте, виднелись заснеженные вершины гор Виндхья. Цветные стекла отбрасывали мерцающие зайчики на розовые стены дворца, а золотой купол, венчавший сооружение, сверкал так ослепительно, что пастор поневоле отвел глаза.

— Дядя Титус! Дядя Титус! Вы здесь! Уй ты! — раздался молодой женский голос. Голос был похож на голос Джоулин, но принадлежал он юной девушке с очень темными глазами. Она бежала к преподобному Пауэллу, громко шлепая сандалиями. На голове ее было розовое покрывало, а лоб пересекала серебристая полоска. Подбежав поближе, она сказала:

— Наверное, мне больше не следует говорить «уй ты».

— Джоулин? Это ты?

— Вы не узнали меня? Я очень изменилась?

— Глаза.

— О, это от соприкосновения с Высшим Блаженством.

Она обеими руками схватила сильные усталые руки преподобного Пауэлла, ловко выхватила у него потрепанный фанерный чемоданчик, хлопнула в ладоши, и жрец в розовых одеждах подбежал к ним и взял вещи пастора.

— У тебя веки накрашены чем-то вроде угля, — заметил преподобный Пауэлл.

Он чувствовал, как ее коготки щекочут ему ладонь, и инстинктивно отнял руку.

Она рассмеялась.

— Грим на веках — это только внешнее. Глазами вы видите грим. Но вы не видите того, что происходит внутри, не видите, как мои глаза купаются в озерах светлого мерцания.

— Мерцание? — переспросил Пауэлл.

Что это — какой-то шифр? Может, эта краска содержит какой-то наркотик? Не опоили ли ее какой-нибудь гадостью? Преподобному Пауэллу все это казалось в высшей степени странным.

— Это чувство, которое испытывают мои глаза. Мы рождены для того, чтобы наслаждаться данным нам телом, а не страдать из-за него. Великий Всеблагой Владыка — да святится имя его! — научил нас, как достичь свободы. Мерцание — одна из ступеней на пути к свободе.

— Да, мы получили твое письмо — мой добрый друг, твой отец, и я.

— Ах, это. Да славится вечно имя Всеблагого Владыки! Да славится его нетленное имя и сам он — вечная и нетленная Верховная Личность! Он творит чудеса при жизни, и вся жизнь его — его доказательство Высшей Истины. О, да славится вечно его блаженная жизнь!

— Джоулин, дитя мое, не могли бы мы поговорить где-нибудь без свидетелей?

— Ничто не скроется от всевидящего ока того, кто постиг Самое Сокровенное Знание.

— Понятно. Тогда, может быть, ты согласишься поехать вместе со мной домой сегодня или как только это будет возможно, чтобы мы могли распространить его благое слово в Джейсоне, — сказал преподобный Пауэлл Джоулин, оглядывая все пространство двора.

Вдоль стен стояли мужчины в халатах, с тюрбанами на голове, с совсем не святыми ручными пулеметами и с патронными лентами на груди и на поясе. Двор был выложен красными и золотыми плитками. Преподобный Пауэлл слышал, как громко стучат его грубые кожаные башмаки, пока они с девушкой, которую раньше звали Джоулин Сноуи, шли по направлению к златокупольному сооружению в центре двора. Внутри струя холодного воздуха развеяла все восточное великолепие. Пол был выстлан линолеумом, невидимые кондиционеры нагоняли прохладу, странное неяркое освещение давало отдых глазам. Как было хорошо снова оказаться в сухой прохладе, вдали от жары и пыли несущих смерть дорог Индии, от бурой грязи Ганга, от вони трупов и испражнений.

Прозрачная струя воды била из чистого хромированного фонтанчика. Вплотную к белой стене стоял красный газировочный автомат высотой с человека.

— Всеблагой Владыка считает, что свято все, что сотворено святым, заявила Джоулин. — Он учит, что мы пришли в этот мир для того, чтобы быть счастливыми, а если мы несчастны, то, значит, мы сами отравляем собственное сознание. Пусть вас не смущает, что здесь, в этом дворце, все такое современное. Это еще одно доказательство того, что Всеблагой Владыка есть Высшая Истина. Хотите газировки?

— С превеликим удовольствием, дитя мое. Я просто с наслаждением выпью газировки. А здесь у вас в Патне есть газировка с апельсиновым сиропом?

— Нет, только самая простая. Всеблагой Владыка не пьет сладкие напитки. Если хотите с сиропом, поезжайте в Калькутту или в Париж. Тут у нас простая газировка.

— Да, понятно, у Всеблагого Владыки есть проблемы с избыточным весом.

— Проблемы нет. Диетические напитки освобождают от проблем.

Преподобный Пауэлл заметил, как щеки Джоулин вспыхнули легким румянцем, и впервые за все это время он увидел прядь ее золотых волос, выбившуюся из-под покрывала, окутывавшего голову.

— Если пожелаешь, дитя мое, мы можем уехать сегодня вечером, чтобы донести до людей его слово.

— Вы думаете, меня похитили, правда ведь? Правда?

Преподобный Пауэлл обвел глазами огромную прохладную комнату с белыми стенами — шарик мороженого на огромном разогретом коричнево-розовом блюде Индии. Ультрасовременная роскошь среди гниения и смерти. Раз тут все такое современное, значит, могут быть и современные электронные подслушивающие устройства. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и еще раз ощутил, что больше не дышит запахом испражнений.

— Разумеется, я не думаю, что тебя похитили. Как я сказал моему доброму другу, твоему отцу, я просто съезжу в Индию повидаться с милой крошкой Джоулин.

— Ерунда. Папа вовсе не друг вам. В тот самый день, когда я родилась, вам едва не пришлось заплатить жизнью за чашку кофе в его закусочной. Папа расист и реакционер. И всегда был таким. И всегда будет.

— Но письмо, Джоулин? — У преподобного Пауэлла от изумления отвисла челюсть.

— Великолепно, правда? Еще одно доказательство совершенства нашего Всеблагого Владыки. Он сказал, что вы обязательно приедете. Он сказал, что папа пойдет к вам, а вы приедете сюда за мной. Он сказал, что вы сделаете это по просьбе человека, который двадцать лет назад равнодушно наблюдал, как вас собираются убить за чашку кофе. Разве это не доказывает, как он велик? О, совершенство, совершенство, мой Владыка совершенен! — взвизгнула Джоулин и начала скакать по комнате, в экстазе хлопая в ладоши. — Совершенство! Совершенство! Совершенство! И еще раз совершенство!

Из дверей, которых он не видел, из-за портьер, которых он не заметил, пока они не зашуршали, с лестниц, которые сливались со стеной, пока он не увидел ступающие по ним сандалии, в комнату вошли молодые мужчины и женщины почти все белые, несколько черных. Никто из них не был похож на индийцев, кроме одной девушки, да и та, решил Пауэлл, скорее еврейка или итальянка.

— Позвольте мне представить вам еще одно доказательство совершенства нашего Великого Всеблагого Владыки, — громко объявила Джоулин, обращаясь ко вновь прибывшим, и рассказала им про город Джейсон в штате Джорджия, про историю взаимоотношения рас — белой и черной, как они всегда старались держаться подальше друг от друга, но как Всеблагой Владыка сказал, что его совершенство не знает расовых барьеров. — И вот, в доказательство этого, — в полном восторге заключила Джоулин, — перед нами негр, который приехал сюда по первой просьбе моего отца, белого расиста. О, совершенство, воочию мы зрим!

— О, совершенство, воочию мы зрим! — нараспев повторили все собравшиеся в зале. — О, совершенство, воочию мы зрим! — И Джоулин Сноуи провела преподобного Пауэлла сквозь группу молодых людей к двойным белым дверям, которые сами собой раздвинулись. За ними обнаружился лифт.

Когда дверцы захлопнулись и они остались вдвоем, преподобный Пауэлл сказал:

— Мне не кажется, что обман — это разновидность совершенства. Ты солгала, Джоулин.

— Это не ложь. Раз вы здесь, разве это не большая реальность, большее доказательство истины, чем клочок бумаги? А значит, меньшая правда отступает перед большей.

— В твоем письме содержался обман, дитя мое. Обман остается обманом, ложь — ложью. Ты никогда раньше не лгала, дитя мое. Что они с тобой сделали? Не хочешь поехать домой?

• Предыдущая
• 3/37
• Следующая