Тысячелетняя ночь - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 41

• Предыдущая
• 41/52
• Следующая

И на сей раз задолго до состязания имена наиболее известных его участников служили темой жарких споров, которые порой непринуждённо переходили в драку. Лучшие стрелки округа должны были показать своё искусство, а победителю шериф обещал золотую стрелу и место капитана в отряде лучников.

Нетерпение толпы, окружившей стрелковое поле, росло. Многие, отказавшись от прочих потех ярмарки, с вечера обосновались позади скамеек, предназначенных для знатных гостей. Они сидели или лежали на траве, время от времени уничтожая принесённую с собой провизию. При этом большинство так щедро запивало её пивом, а то и более крепкими напитками, что к полудню настроение толпы достигло самого высокого градуса.

— Стрелки, — кричала толпа. — Где знаменитые лучники?! Ааа… Ууу… Кончай обед, шериф, нам надоело ждать!

Напрасно конная стража объезжала поле, пытаясь угомонить буянов.

— Разбудить шерифа, — вопили какие-то отчаянные головы, — подколоть его золотой стрелой в одно место, пусть попрыгает, жирный боров!

Наконец, от ворот города отделилась и двинулась по полю блестящая кавалькада. Рыцари и дамы в самых лучших нарядах, верхом на разукрашенных лошадях, ехали медленно и торжественно, подражая важности и пышности королевского двора.

Дамы сидели на лошадях по-мужски, длинные широкие платья закрывали их ноги в цветных сапожках с острыми носами, а на лица из-под вышитых головных повязок спускались прозрачные вуали. Такая вуаль позволяла им видеть всё, но скрывала лица красавиц от взоров «черни».

Толпа народа, ещё бродившего по ярмарочной площади, потоком хлынула к месту состязания. Барьер затрещал от навалившихся на него людей, крики придавленных смешались с возгласами восхищения и острыми шуточками. Последнего гордые бароны предпочитали не замечать: расправа со смельчаками на глазах у тысячной толпы могла бы плохо кончиться. И не один рыцарь, следуя к назначенным для благородных гостей местам, до крови закусывал губу.

Наконец торжественное шествие кончилось. На помосте, украшенном коврами, разместились самые знатные гости с шерифом и его супругой посередине. Резкий троекратный звук рога разнёсся по лугу и, повинуясь его призыву, на поле вышли несколько человек в разнообразной одежде, все с длинными луками в руках. Это были участники состязания.

— Ура Роджеру о’Сислебери! — ревели одни зрители.

— Да здравствует Гай о’зе Мурс! — надрывались другие.

В это время из толпы выбрался высокий человек с кудрявыми каштановыми волосами и, ловким скачком перепрыгнув барьер, приблизился к ряду стрелков, готовых уже приступить к состязанию. Широкая чёрная повязка закрывала его левый глаз, в руках он держал необычайно длинный ясеневый лук.

— Разреши, благородный шериф, — сказал он звонким голосом и слова его далеко пролетели по полю. — Разреши и мне пустить стрелу в честь святого Кесберта. Нет Блинкер моё имя, Нет Блинкер из Линкольншайра.

— Уууу… — прокатилось в толпе. — По шёрстке и кличка[5]. Сначала почини глаз, оборванец! Кто ты такой, чтобы состязаться с нашими Роджером и Гаем?!

Но незнакомец спокойно ждал ответа шерифа, а тот с удовольствием оглядывал его стройную фигуру.

— Становись, — сказал он наконец, — и покажи нам, так ли хорошо стреляют в Линкольншайре, как хвастаются.

Крики смолкли. Наступила такая тишина, что, зажмурившись, можно было побожиться — поле опустело или зрители превратились в соляные столбы.

Крепкий черноволосый колбасник из Ноттингема Роджер о’Сислебери поднял лук и, опершись на левую ногу, медленно-медленно потянул на себя тетиву. Тонко свистнула длинная стрела, и оперённый её конец задрожал на белом круге мишени, чуть уклонившись от центра. Вслед за рёвом сторонников Роджера прозвучал голос человека с повязкой:

— Хорошо, — сказал он, словно про себя. — Но ты не принял в расчёт ветра, друг, иначе твоя стрела попала бы в самую середину мишени.

Глаза маленького Гая о’зе Мурса-оружейника сверкнули при этом замечании, он быстро поднял небольшой ореховый лук, и стрела его вонзилась в самую середину круга. Восторг толпы, казалось, удесятерился: имён любимцев уже нельзя было различить в восторженном смятении. Прошло почти незамеченным, как пустили свои стрелы Адам Каверсуос, плотник из Йорка, и Дик Фаттерс-кожевник, но оба они попали лишь в край мишени.

— Убирайся, ты, зелёная ящерица, — ревела толпа. — Где тебе тягаться с нашими стрелками! Ура Роджеру! Да здравствует Гай!

Но незнакомец с повязкой, видимо, нимало не смутился нелюбезными приветствиями. Спокойно, почти не целясь, поднял он лук и тотчас же отпустил тетиву. В следующую минуту крепкая изгородь с треском полетела на землю и поток обезумевших от восторга людей затопил арену.

— Расщепил! — вопили они. — Расщепил стрелу Гая! Ура храброму Нету! Да здравствует Кривоглазый!

Победителя закрутило, как щепку в водовороте. Зелёные его ноги взметнулись над толпой, ещё и ещё раз его подбрасывали и ловили, и наконец запыхавшегося, помятого и смеющегося, отхлынув, оставили перед самым помостом шерифа.

Толстое лицо шерифа сияло: он был большим ценителем хорошей стрельбы из лука, и на охоте, случалось, его стрела пробивала оленя насквозь.

— Молодец, стрелок, — весело вскричал он, и его тучное тело заколыхалось от весёлого смеха. — Вижу, что наглазник не помешал правильному прицелу. Получай приз. Жалую тебя, братец, капитаном своих лучников. Ну, а если подстрелишь мне эту чёртову каналью Робин Гуда, озолочу тебя целиком.

— Благодарю тебя, милостивый шериф, — отвечал он, и приняв из рук его жены золотую стрелу, отвесил ей такой почтительный и изящный поклон, что не один из рыцарей, сидевших на возвышении, втайне позавидовал его умению. — Благодарю тебя, — продолжал он, искусно прикрепив стрелу к краю своей зелёной шапочки. Но… твоё предложение мне не подходит — я поклялся всю жизнь не изменять госпоже, которой служу, даже ради самого нашего милостивого короля.

Шериф так и застыл на месте от негодования: несколько раз он порывался что-то сказать, но только открывал рот, как рыба, вынутая из воды. Как?! Дерзкий негодяй не только не упал на колени в порыве благодарности, но даже не поцеловал стрелу, полученную из прекрасных рук благородной Изольды! И теперь он стоял перед трибуной, слегка опираясь на лук, в свободной и независимой позе, как равный перед равным.

Шериф Ноттингема откинулся на спинку кресла, и пальцы его крепко охватили подлокотники. Притравить дерзкую бестию собаками — славно замелькали бы его зелёные ноги… Но эта орава бездельников, только что издевавшаяся над кривоглазым, теперь, пожалуй, пылинки с него сдуть не позволит…

Шум толпы помешал знатным гостям расслышать ответ победителя, и они в недоумении переглядывались, смутно соображая, что с награждением не всё ладно. Один из рыцарей вдруг нагнулся и с весёлым возгласом, точно окликая собаку, швырнул к ногам победителя бархатный кошелёк.

— Выпей за моё здоровье, молодец, — крикнул он.

Но Нет Блинкер с глубоким поклоном поднял кошелёк и протянул его ближнему из слуг шерифа:

— Благодарите господина, — задорно сказал он. — Господин жалует вам на выпивку! — С этими словами он ещё раз поклонился, взмахнул шапочкой и исчез в восхищённой толпе.

— Схватить! — выкрикнул наконец шериф и опять задохнулся, но стоявший около него пожилой слуга покачал головой.

— Пусть твоя милость не разгневается на меня за прямое слово, — сказал он, — но сам посуди: кто решится сунуть нос в осиное гнездо? — и он указал рукой на волнующееся людское море.

Праздник был испорчен. То есть был испорчен для шерифа и благородных гостей, наконец разобравших, в чём дело. Хватаясь за рукоятки мечей, сердито кричали они о том, как каждый из них наказал бы дерзкого и проучил бы наглую чернь, в порыве низкого веселья забывшую о почтении к знати. Затем, покинув зелёную поляну, в прежнем горделивом порядке гости отбыли в город — поправить настроение хорошей едой и ещё лучшей выпивкой в замке гостеприимного шерифа.

• Предыдущая
• 41/52
• Следующая