Тысячелетняя ночь - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 45
- Предыдущая
- 45/52
- Следующая
— Ты прошёл хорошую школу, малыш, — добродушно заговорил он наконец, но в ту же минуту вскрикнул и, отбив удар, отскочил в сторону, прижимая руку к голове — остриё шпаги, прорезав кожу, задело кровеносный сосуд и хлынувшая кровь залила левый глаз.
Но и это не лишило его добродушного юмора.
— Пожалуй, ты обойдёшься и без няньки, маленькая оса, — одобрительно произнёс он. — Не будь я Робин Гуд, если ты не годишься под пару моим весёлым ребятам… — тут оборонявшийся в удивлении умолк: юноша вскрикнул и, отбросив шпагу так, что она, улетая, загудела в воздухе, кинулся к нему.
— Робин, — сказала Мериам и, протянув руки, остановилась, не имея сил ступить дальше.
Высокий человек вздрогнул, шпага тихо скользнула в траву…
Так стояли они друг против друга, и солнце сверкало в отмытой дождём зелени старого леса.
Чудесную песню сложил в этот вечер у заветного дуба весёлый певец Аллен о’Дел. Песню о храбром сердечке маленькой девушки в платье пажа, которая искала и нашла своего возлюбленного. Такая это была хорошая песня, что и теперь ещё поют её девушки в глухих уголках Англии, песня о добром Робин Гуде и храброй и любящей Мериам. Никогда хлеб Робина не был для неё чёрствым и на ложе возлюбленного никогда не пожалела она о пуховиках графского замка.
Глава XXIX
— Ни слуги, ни стража — не помощь нам. Проклятые скоты улепётывают при одном только имени шервудского разбойника, а если и посланы они в поход, побожусь, нарочно путают следы и не находят его. «Робин Гуд — защитник всех угнетённых», — говорят и в душе своей питают дерзкие замыслы против законных своих господ и властителей. Клянусь моим мечом, пора с корнем вырвать заразу, иначе она распространится по всей стране! Недавно гнусный развратитель помешал милостивому шерифу свершить праведный суд. Переодетый, с сообщниками вырвал он на базарной площади из рук палача двух братьев-преступников: один из них убил оленя в королевском лесу, второй пожаловался на своего лорда и благодетеля. Примерное наказание должны были получить они, а вместо того уведены в леса на вольную жизнь и разбой. И народ на площади кричал им вслед: «Много лет живи, наш любимый Робин!» Просто свет перевернулся!
Взволнованный непривычно длинной речью, лорд Уолтер Бромлей, посланник шерифа Ноттингемского, откинулся на спинку кресла и освежил себя большим глотком вина из высокого кубка венецианской работы. В этом занятии был он искусен больше, чем в разговоре, и мало имел себе равных. Внимательно слушавший хозяин замка не замедлил последовать хорошему примеру. Кубок, который держал он в волосатой руке, был украшен такой искусной резьбой, изображавшей сцену охоты на кабана, что гость, наклонившись, засмотрелся на него.
— Говорят, — сказал насмешливо хозяин, — что голова этого кабана похожа на мою. — И при этом он издал такой дикий хриплый звук, что гость, вскинув на него глаза, поспешно отвернулся. Некрасив был сэр Гью Гисбурн, а в припадке весёлости становился поистине ужасен. Смущение гостя ещё больше развеселило его: он любил забавляться людской растерянностью.
— Так как же ты полагаешь: можно справиться с безбожником? — спросил он через минуту, поглаживая волосатой лапищей резную кабанью морду.
— Можно, — поспешно отвечал гость. — В поединке — один на один. Проклятый разбойник храбр и ловок, в этом ему нельзя отказать. И, говорят, стоит в шервудском лесу, на перекрёстке двух дорог, прокричать ему вызов на бой, как он является один и бьётся честно.
— Сколько? — спокойно уронил сэр Гью и потянулся к кубку.
— Тридцать золотых фунтов обещает милостивый шериф за голову разбойника и вдвое за живого, чтобы можно было четвертовать его в Лондоне на площади перед тюрьмой, — отвечал посланец, несколько смущённый. Он и сам был не слишком разборчив в вопросах чести, но нанимать знатного барона для убийства разбойника приходилось ему впервые.
— Мало! — коротко ответил Гью Гисбурн и отодвинул кубок. — Мало — за то, чтобы благородный рыцарь скрестил меч с подлой голытьбой.
— Но он сам благородного рода, добрый сэр, — торопливо заговорил сэр Уолтер. — Клянусь моим мечом. До казни придётся на площади перед Тауэром лишить его графского титула. Ибо, как ни горько, но богомерзкий выродок — барон Фицус и последний граф Гентингдон. Казнь его была бы…
Но тут посланец шерифа впервые в жизни почувствовал, как волосы на его голове зашевелились и стали дыбом. Не окончив речи, съёжился он на своём кресле и рука его невольно потянулась к висевшему у пояса кинжалу — так страшен стал его собеседник. Гью Гисбурн приподнялся, опираясь на ручки кресла, и наклонил голову, будто готовясь броситься на кого-то. Тонкие губы громадного рта искривились, и жёлтые клыки на бескровном землистом лице заблестели ярче, чем тусклые глаза, спрятанные под густыми нависшими бровями. Одежда из лошадиной шкуры, на которую и раньше изумлённо поглядывал гость, казалось, вдруг срослась с его телом, превратив его в невиданного зверя. Он выпрямился и повернулся к окну так резко, что грива и хвост метнулись у него за спиной, окутав плечо его и бок чёрными волосами. Так стоял он, протягивая руку к окну, туда, где на горизонте, на высокой скале над рекой, краснела острая крыша высокого замка.
— Я нашёл его! — торжествующе воскликнул он скрипучим воющим воплем, гораздо более подходящим к его облику, чем человеческий голос. — Я нашёл его! И… я принесу его голову на твою гробницу, Элеонора!
Собеседник не выдержал и тоже вскочил.
— Добрый сэр, что говоришь ты? — воскликнул он, задыхаясь и обегая кресло таким образом, что оно стало между ним и хозяином.
Но Гью Гисбурн уже пришёл в себя, внезапный взрыв сменился каким-то сосредоточенным злорадством.
— Передай достоуважаемому шерифу, сэр Уолтер, что я согласен, — отрывисто проговорил он. — Согласен, но с условием, — и, немного помедлив, добавил: — Шериф получит его. И скоро. Но… без головы.
С этими странными словами он опять повернулся к окну.
Простоватый и недалёкий рыцарь Уолтер Бромлей не выдержал: оглядываясь и запинаясь, забормотал он, что ему-де по неотложному делу необходимо срочно покинуть гостеприимный замок любезного хозяина.
— Клянусь моим мечом — необходимо, — бормотал он, судорожно дёргая и крутя седую свою бороду.
Не оставить гостя ночевать, отпустить его без обеда после пары кубков вина было неслыханным нарушением законов гостеприимства. Но, казалось, хозяин горел таким же стремлением отделаться от гостя, как гость — покинуть мрачные своды, увешанные странным необычным оружием. И потому прощание было коротким и удивлённые слуги сэра Уолтера со вздохом должны были завязать пояса, уже распущенные в расчёте на обильное угощение. Но и они, хотя в дороге пришлось утолять голод запасами из седельных сумок, не очень-то жалели о том, что не остались на ночлег.
— По правде сказать, — с набитым ртом проговорил весёлый и румяный оруженосец Том и, обернувшись на ходу, показал рукой на замок, казалось, мрачно наблюдавший за ними насторожёнными бойницами стен, — в этом чёртовом гнезде столько христиан сложили свои бедные головы, что лучше переночевать в харчевне у брода. Кто их знает, чего у них намешано в их угощения? Не обернулись бы мы, отведавши их, кошками или дикими совами! Сам рыцарь-то, говорят…
— А чей это замок вон там, слева? — прервал хозяин его разглагольствования.
— Как не знать, — охотно отозвался весёлый Том, довольный случаем похвастать своими сведениями. — Перевозчик рассказывал, это графство Гентингдона. Последний-то граф умер, наследников нет, и замок…
— Понятно! — сэр Уолтер энергично взмахнул рукой, поймав недостающую нить размышлений. — Соседи не поделили чего-то и крепко повздорили. Но чем они могли так прогневать этого сатану в кобыльей шкуре? Гроша не дам за шервудского молодца, если за его головой охотится этот воплощённый дьявол. Можно, видно, было шерифу обойтись и без тридцати фунтов. А уж половину-то я мог спокойно положить в свой карман, клянусь моим мечом! — И, ещё раз оглянувшись на высокую красную крышу, исчезавшую за поворотом, он пустил коня вскачь, торопясь покинуть узкую, так пригодную для засады, тропу.
- Предыдущая
- 45/52
- Следующая
