Золотое руно - Ашар Амеде - Страница 1

• 1/39
• Следующая

Мы остановили господина Монтестрюка, скакавшего в сопровождении Коклико, Кадура и Угренка в Лотарингию. На дороге невдалеке от Меца их внимание привлекли крики, заставившие остановиться. Их нагоняло по дороге облако пыли. Когда же расстояние до облака стало настолько малым, что все принялись чихать, внезапно в его центре проявился Сент-Эллис.

— Черт побери! — закричал маркиз, останавливаясь, — неужели нельзя было предупредить человека о своем отъезде? Да это же предательство, просто скотство! … Да я знаю, что ты мне скажешь! Лучше молчи. Да, я не покидал свою обожаемую принцессу, и если меня не было почему-либо у её ног, значит, я был под её окнами. Но ведь это не причина, чтобы забыть про меня! Ладно, я тебя прощаю. Просто я зол от жажды.

— Господин маркиз, позвольте вам предложить мозельское, — прервал его Коклико, подавая флягу вина.

Эта акция возымела решительное действие, и вскоре вся компания отправилась дальше, прибыв, в конце концов, в Мец.

Там было уже немало разношерстного и развеселого воинства, объединенного командованием Колиньи. Поскольку предстояла серьезная кампания, которой предшествовал переход через всю Германию, Колиньи решил не придираться к мелким грешкам своих подчиненных, дабы не злить их перед суровыми испытаниями.

Среди начальства, назначенного Лувуа, находившимся тогда на вершине власти, выделялась группа молодых аристократов, приехавших повоевать ради собственного удовольствия. Не называя всех, упомянем (для приличия), например, о герцогах Бриссаке, Беттюнском, Буйонском и Сюлли, принцах д'Аркуре и Субизском, маркизах Линьи, Гравийе, Мушю, Мортемаре, Сен… (да нет, пожалуй, хватит, а то издатель заподозрит автора в дешевой попытке завысить объем нашего повествования). Этим аристократам удавалось поддерживать армию в постоянном напряжении своими бесконечными делами и увеселениями. Но скольким из них ещё предстояло пасть под ударами турецких сабель!

Тем не менее Колиньи, прибывший в Мец в конце апреля, принялся готовить армию в поход. Ему помогал господин Лафойяд, официально в качестве командира полка, но тайно — как заместитель Колиньи на случай болезни или ранения. Словом, армейские будни в Меце вовсе не носили печати унылой казенщины. Что и отметил Монтестрюк, майским утром прибывший в Мец. А Колиньи — верная душа — лишь вторил ему.

— Да здравствует война! — с веселым видом заключил он свое сравнение Меца с Парижем не в пользу столицы.

Югэ же, тотчас отправившись на встречу с Колиньи, узнал, что он прибыл в Мец вовсе не для того, чтобы полностью разнуздывать своего коня.

— Мне нужен помощник, — сообщил глава экспедиции, — который бы шел впереди меня по имперской земле и точно информировал меня о творящихся на ней делах. Ты молод, храбр, честен, предприимчив… Этого достаточно. Тебе надо ехать.

— Завтра, разумеется.

— Разумеется. Ты предупредишь министров императора Леопольда о моем прибытии. (Дальше последовали подобные же инструкции). Особо не доверяй старику Порчиа, любимому министру императора. Да, и хорошо бы разведать силы и слабости турецкой армии. (Снова подробные инструкции). Разумеется, сказано было и о поддержании доброго звания француза).

— Рассчитывайте на меня, граф.

Аудиенция была закончена. Но когда окрыленный надеждами Монтестрюк покидал дом Колиньи, он вдруг столкнулся лицом к лицу с одним человеком. Улыбаясь, тот подбежал к нему и попытался поцеловать ему руку, чего Югэ с трудом удалось избежать.

— Я вижу, что это вы.. — произнес человек. — Вы меня не узнали. Ведь прошло много времени, но я вас не забыл за ваше гостеприимство, которое вы мне предоставили в Тестере. В превосходном замке, имевшем лучшую в Арманьяке репутацию, где вы брали уроки наездника Агриппы.

И он перечислил ещё ряд знакомых деталей тестерского бытия. Его лицо было изборождено морщинами, длинная борода и усы вовсе не служили украшением, но зато в глазах сверкала ястребиная хищность, а в руках и ногах чувствовалась живая сила.

Тем временем Коклико зорко всматривался в незнакомца. А тот продолжал живо болтать, раскрыв объятия, как бы готовясь принять в них Монтестрюка.

— Черт возьми! — продолжал он при этом, — да вы, я вижу, снова беретесь за шпагу, мсье! Вы делаете громадные успехи. Сколько было тех, кто был не менее ловок, чем вы… И где они? Они мертвы… А что нового у благородного Агриппы?

И продолжая таким образом, незнакомец пустился рассказывать о себе, о том, как он командовал эскадроном в кавалерии славного Бернара Веймарского и, между прочим, сообщил, что его зовут дон Манрик-и-Кампурго-и-Пенофиэль де Сан-Люкар, да ещё с таким поклоном, что его шея едва не коснулась земли.

— Это замечательно, — заметил Югэ, — что вы сразу же меня узнали. Стало быть, с тех пор я мало изменился?

— Напротив! Весьма! Но ваша манера держаться, поворот головы, ваш твердый шаг, движения… Сразу видно: это граф Шарполь.

— Вы даже знаете и эту мою фамилию? В Тестере она не упоминалась.

— Совершенно верно, — живо ответил испанец, — но я всегда носил в своем сердце память о вас и вашем отце, графе Гедеоне, и ловил каждое известие и о вас, и о нем. Ваш отец в своем замке Монтестрюк раскрыл мне секрет вашего происхождения и я не удивил я: сын любого принца позавидовал бы вашей судьбе.

Дон Манрик зашагал рядом с Югэ.

— Я провожу вас до поворота. Мне очень приятно вас слышать и видеть. А какие сейчас прекрасные времена! Вы, без сомнения, едете в Венгрию?

— Вы не промахнулись: я желаю быть в рядах армии, борющейся с врагами христиан.

— Узнаю сына благородного Шарполя. У меня тоже кровь кипит.

— Но сколько же вам лет?

— Семьдесят.

— Черт возьми! — пробормотал Коклико.

— Вот почему я с вами разговариваю на правах деда с племянником. И если ваш кошелек нуждается в пополнении, не смущайтесь, обратитесь ко мне. Буду рад случаю оказать вам услугу.

К сожалению для испанца, Монтестрюк от неё отказался. Тот проводил его до самых дверей гостиницы, где остановился Югэ, на прощание крепко обняв гасконца. По всему поведению испанца Коклико в последовавшей затем беседе с хозяином выразил явное недоверие человеку, чья необыкновенная память, по его мнению, была сверх всякой меры переполнена комплиментарностью.

— Однако святой Фома, патрон всех неверующих, просто наивен по сравнению с тобой, — заметил Югэ.

— Знаете, хозяин, всегда есть время сказать: «Сдаюсь», но не всегда, чтобы сказать: «Кабы я знал».

Через несколько минут после этого эпизода человек, называвшийся доном Манриком, прошел в гостиницу, где остановился Югэ, через заднюю дверь и осведомился у слуги относительно графа Шарполя.

Слуга, чья память была освежена несколькими монетами, сообщил, что помимо слуги графа Шарполя сопровождают трое людей благородного звания, один из которых — маркиз Сент-Эллис.

— Четверо против одного… Дьявол! — пробормотал испанец.

И дон Манрик отправился к одному дому вблизи лагеря. За ним незаметно последовал Монтестрюк. Ему бросились в глаза особенности фигуры испанца: длинная гибкая талия, огромные плечи, постоянно лежащая на эфесе шпаги рука, высокомерный вид — все это внезапно заставило его вспомнить, кто это. Брикетайль!

И это был действительно он, капитан Брикетайль, ставший капитаном д'Арпальером.

Прибыв в гавань Серпенуаз, он занялся наведением контактов и сбором информации. Однажды он заметил одного человека в одежде слуги, довольно потрепанной, по-видимому, в дорожных событиях. Этот слуга спрашивал с итальянским акцентом… Монтестрюка.

— Случайно, не синьора Югэ де Монтестрюка ищете? — спросил он слугу на итальянском. Услыхав родную речь, слуга радостно улыбнулся:

— Вы правы, синьор, именно он мне и нужен. Мое имя — Паскалино, и меня послала принцесса Мамьяни. Она тоже здесь.

— Что же, это само Провидение послало меня к вам, дорогой Паскалино. Я Весьма обязан принцессе Леоноре Мамьяни и, как и вы, я итальянец.

• 1/39
• Следующая