Остров - Мерль Робер - Страница 64

• Предыдущая
• 64/123
• Следующая

Парсел взглянул на него. Если Маклеоду не по себе, то полезно, пожалуй, еще подбавить.

— Маклеод, — заговорил он, — я сейчас скажу, в чем ваша слабая сторона. У вас нет воображения. Вы не способны представить себе собственную смерть. А только смерть таитян.

— Но ружья-то у нас, — сказал Маклеод, уставившись в землю.

Парсел тоже поднялся.

— Ваши ружья вам не помогут, — живо возразил он. — Вы считаете, что, имея ружье, вы непобедимы. Заблуждаетесь, Маклеод. Вы даже не представляете себе, как вы глубоко заблуждаетесь. Поверьте мне, я своими глазами наблюдал на Таити войну между двумя племенами. Таитянские воины обладают нечеловеческой хитростью. Вам нанесут удар, а вы не успеете даже заметить.

Маклеод пожал плечами.

— У нас ружья, — повторял он, нахмурившись.

Он замкнулся в себе, в свою скорлупу и был теперь недосягаем для страха, а тем более для мысли.

Повернувшись спиной к Парселу, он собрался было уходить, потом вдруг спохватился и сказал потише:

— Джонсон мне говорил, что вы в прошлом месяце вылечили его от лихорадки.

— Да, — удивленно вскинул на него глаза Парсел. — Но ведь я не доктор.

— А что вы об этом скажете ?

Маклеод протянул правую руку. Она распухла, а в центре опухоли виднелось алое пятно.

— Что это? — тревожно спросил он. — Не феефее?[17]

Парсел издали разглядывал руку, потом, подняв глаза, в упор посмотрел на Маклеода. И был поражен его неестественной бледностью. Маклеод готов рисковать жизнью за лишний акр земли, а тут испугался обыкновенной болячки.

— Это фурункул, — сказал Парсел. — Феефее редко поражает руки. Не заметили вы опухоли на половых органах?

— Нет.

— Обычно болезнь начинается именно там. А иногда на ногах.

— Значит, — Маклеод облизнул пересохшие губы, — это обыкновенный фурункул?

— По-моему, да. Вскипятите воду и подержите руку в горячей воде.

— Спасибо, — поблагодарил Маклеод. — Когда я увидел, что рука у меня пухнет, я здорово перетрусил. Вспомнил одного парня на Таити, так вот, ему двумя руками приходилось при ходьбе поддерживать свои погремушки. Нет, эта болезнь не для доброго христианина, — с негодованием заметил он.

Парсел ничего не ответил.

— Спасибо, доктор, — Маклеод очаровательно улыбнулся и то ли в шутку, то ли всерьез приложил два пальца к виску, круто повернулся и пошел прочь. Перепрыгивая с камня на камень, он ловко перебирал своими длинными, тонкими ногами. «Кузнечик, — подумал Парсел, глядя ему вслед. — Гигантский кузнечик, жестокий, жадный…»

Парсел решил поудить еще минут двадцать. Потом, сложив наживку и удочки, направился к Джонсу и Бэкеру, рыбачившим на той стороне бухты. Солнце стояло уже высоко. Самое время идти домой.

— А у вас гости были? — заметил Бэкер.

— Потом расскажу.

Когда они достигли плато, Джонс вызвался отнести часть улова на рынок. Парсел улыбнулся. Он знал, что Джонс обожает трезвонить в колокол; а потом ждет появления женщин и с удовольствием выслушивает их похвалы своему улову.

Бэкер с Парселом свернули на Ист-авеню. За все время они не обменялись ни словом. Они теперь не доверяли роще и старались не говорить полным голосом, даже укрывшись за стенами своих домов.

Хижина Парсела была пуста. Подобно всем таитянским жилищам, она никогда не запиралась, и Парсел не без огорчения убедился, что в его отсутствие кто-то «взял взаймы» у него кресло. Его раздражала эта страсть таитян брать взаймы у соседа все, что приглянется. Возможно, кресло вернут через неделю, а возможно, и через месяц. Что ж, подождем. По таитянскому этикету осведомляться о том, кто унес вашу вещь, — верный признак плохих манер, а уж требовать ее обратно — предел невежливости.

Парсел предложил Бэкеру табуретку, а сам сел у входа, прислонившись к стойке раздвижной стенки, и свесил ноги.

Помолчав немного, он заговорил:

— Маклеод хотел знать, что мы намереваемся делать. Он боится, как бы наши «три ружья» не попали в лагерь таитян. Он, очевидно, не знает, что у меня вообще нет ружья.

— Ну и как? — спросил Бэкер.

— Вы же сами знаете мое решение. Я не говорил ни за вас, ни за Джонса.

Опершись локтем о колено, Бэкер глядел прямо перед собой. Его смуглое правильное лицо казалось усталым, изможденным, и это впечатление лишь усиливали темные круги под глазами и судорожное подергивание нижней губы. А ведь работал он не больше других. Впрочем, Парсел и не знал его иным: нервный, напряженный, нетерпеливый…

— Я с вами не согласен, — проговорил наконец Бэкер. — Если у вас загниет, скажем, нога, что тогда прикажете делать? Вам ее отпилят, чтобы вы весь не загнили. Маклеод прогнил, не возражайте, пожалуйста, из-за него скоро загниет весь остров, а вы то, что вы сделали, чтобы этому помешать?

Наступило молчание, потом Парсел сказал:

— Я не мешаю вам присоединиться к лагерю таитян.

Бэкер пожал плечами.

— Я туда без вас не пойду, вы же сами знаете.

Эти слова тронули Парсела. Он опустил глаза и сказал, стараясь не выдать волнения:

— Можете идти. Мы из-за этого не поссоримся.

Бэкер покачал головой.

— Еще бы! Да вообще я не представляю себе, из-за чего мы с вами можем поссориться. Но я не понимаю таитянского языка и поэтому буду чувствовать себя с ними неловко… И дело даже не в этом, — добавил он нерешительно и затем, повернувшись к Парселу, проговорил не без смущения: — Скорее уж потому, что мы будем врозь. А ведь еще на «Блоссоме» мы всегда были вместе.

Вдруг он вскинул голову, покраснел, и в голосе его прозвучал сдержанный гнев:

— Черт возьми, лейтенант! Зачем вы меня остановили тогда ночью, во время раздела женщин?

Парсел молчал. Вечно одни и те же споры, вечно один и тот же упрек.

— А Джонс? — спросил он.

— Джонс будет со мной, — ответил Бэкер.

В эту минуту по комнате пробежала струя свежего ветра и задняя дверь громко хлопнула. Парсел оглянулся. Вошла Итиа. Захлопнув за собой дверь, она стояла у порога, в венке из цветов ибиска, в ожерелье из шишек пандануса, свисавшем между ее обнаженных грудей, и разочарованно глядела в спину Бэкера. Она знала, что Ивоа у Авапуи, и не рассчитывала застать у Парсела гостей.

— Что тебе надо? — сухо спросил Парсел.

И тотчас же, спохватившись, улыбнулся Итии. Она тоже улыбнулась в ответ. Уголки ее губ приподнялись, косо поставленные глаза весело блеснули, и все личико осветилось радостью.

— Адамо, — произнесла она звонко и весело, — Меани ждет тебя у Омааты.

— Когда?

— Сразу же после чрева солнца.[18]

— Почему у Омааты? Почему не у меня?

— Он не сказал.

— Хорошо, я приду, — ответил Парсел.

И повернулся к ней спиной. Но Итиа и не думала уходить. Она по-прежнему стояла у двери, опершись бедром о стойку, перебирая быстрыми пальцами свое ожерелье.

— А Уилли скоро уйдет? — осведомилась она.

Парсел рассмеялся.

— Нет, он не собирается уходить.

— Почему? Разве он не ест?

— Когда он уйдет, я тоже уйду с ним. Иди, иди, Итиа. — И так как она потупилась, как ребенок, который вот-вот заплачет, Парсел ласково добавил: — Go away. [19]

Это был знак самой утонченной любезности. Итиа ужасно гордилась, когда Парсел обращался к ней по-перитански.

— I go, — с важностью произнесла она. — И добавила: — Видишь, Адамо, я опять надела свое ожерелье. Теперь, когда я к тебе иду, я всегда его надеваю.

— Почему?

— Как! Ты не знаешь? — громко захохотала она, но тут же прикрыла рот ладонью, чтобы приглушить смех. — Человек! Ты не знаешь!

Итиа с хохотом выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.

— А она к вам льнет, — проговорил Бэкер.

И так как Парсел пропустил замечание мимо ушей, Бэкер добавил:

— Авапуи меня ждет.

— Я вас провожу.

• Предыдущая
• 64/123
• Следующая