Ощупью в полдень (= Право ходить по земле) - Вайнер Аркадий Александрович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/29
• Следующая

– Скажите, пожалуйста, в какое время приходит в театр Панкова?

– Видите ли, Панковой сейчас нет в Москве. В Ленинграде у нее старушка мать. Недавно она серьезно заболела, и Панковой предоставили отпуск за свой счет. Завтра она должна выйти на работу.

– А когда она уехала?

– В понедельник вечером или во вторник утром. Я точно не знаю. Зине неожиданно сообщили о болезни матери, и она договорилась об отпуске с режиссером Колосковым по телефону.

– Ясно. Автобиографию Панковой и ее заявление я, с вашего разрешения, возьму…

– Тут, видимо, какое-то недоразумение. – Колосков, коротко стриженный молодой человек, нервничал. – Зины с понедельника нет в Москве, она уехала к больной матери.

Стас быстро просчитал в обратном порядке: четверг – раз, среда – два, вторник – три. Аксенова погибла в понедельник. Спросил:

– А как это произошло?

– Часов в десять вечера она позвонила мне домой, была очень взволнована. Сказала, что с матерью плохо и она немедленно выезжает в Ленинград. Зина просила оформить ей отпуск до пятницы.

– Значит…

– …завтра она обязательно должна быть к двенадцати часам, у нас крайне ответственная репетиция.

Прямо из театра Тихонов поехал к Панковой домой, в Кривоколенный переулок. Дверь открыл представительный мужчина в сапогах и галифе.

– Зинаида Федоровна? Она в отъезде, – сказал он задумчиво. – Да вы заходите. Знакомый ей будете?

– В общем-то, знакомый. А она давно уехала? – спросил Тихонов.

– Порядочно. Дня три-четыре, значит.

– Три-четыре?

– Да я вам точно скажу. В воскресенье, значит, я ей сказал, чтобы она жировку за свет и газ рассчитала – ее очередь. Она говорит: «Ладно, Павел Кузьмич, к вечеру сделаю». Смотрю, вечером ее нет. Известное дело – артисты! А в понедельник сидим, телевизор смотрим, слышу – дверь у нее хлопнула. Я сразу к ней в комнату, а она сидит на диване, чемодан пакует. Я, значит, ей: «Ты что, Зин, уезжаешь? А жировка?» Она говорит: закрутилась, мол, с делами, забыла, говорит, жировку вывесить. И дает ее мне. А сама уехала, на гастроли, что ли, в субботу обещала вернуться.

– Что же она, прямо так в полночь и укатила? – вежливо удивился Тихонов.

– Да нет, часов одиннадцать было, аккурат телевизор кончился, как я к себе зашел.

– Ну, спасибо, папаша, – сказал Стас, глядя через его плечо на листок с расчетом за свет и газ, пришпиленный к кухонной двери. Теперь окончательно ясно, откуда эти корявые, совпадающие «н» и «к». – Водички нельзя попить?

– Это пожалуйста, воды у нас вдоволь, вон из крана третий день течет, а слесарям плевать… – Сосед, бормоча, пошел на кухню. Стас протянул руку, отцепил от двери счет, опустил его в карман. «Состава преступления нет, – подумал он. – За малозначительностью кражи и отсутствием вредных последствий».

Пить совершенно не хотелось, но Тихонов цедил воду, невкусную, с запахом железа, леденящую зубы.

На сей раз замок открылся сразу, и это обрадовало Тихонова – замерзли руки и проделывать фокусы с ключом ужасно не хотелось. «За это я сейчас вызову наконец слесаря», – злорадно подумал Стас. Дуя на пальцы, он набрал номер комендантского отдела, но там никто снимал трубку, Стас посмотрел на часы – обед. Замок в этот день починить было не суждено.

Тихонов уселся за стол, с удовольствием вытянул длинные ноги, снял телефонную трубку, набрал номер, подождал.

– Алло? Савельев? Ты чего не звонишь? Я? Давно пришел. Минут десять. Ну, ладно, ладно. Ты Демидову фото Ставицкого показывал? Не опознает? Значит, правильно. А чего мне не веселиться? У меня, мой друг, свои тайные радости. Теперь, старик, вся надежда на пассажира. Значит, в шесть ты, как из пушки, готов и ждешь моего звонка.

Потом достал из сейфа расчерченный на квадраты лист и стал аккуратно, с явным удовольствием густо заштриховывать клетку, в которой было написано «К. М. Ставицкий». Закончив, долго рассматривал лист, любуясь своей работой. Сложил его, спрятал в сейф, щелкнул замком, надолго задумался…

Перед вечером пришла Трифонова, эксперт-трассолог из НТО.

– Нечем мне вас порадовать, Станислав Павлович. Очень уж трудную задачу вы мне задали.

– Простые я сам решаю, – усмехнулся Стас.

– Видите ли, Станислав Павлович, в подобных случаях ткань – очень плохой следовоспринимающий объект. Лишь в самых редких случаях она фиксирует форму орудия, которое на нее воздействовало. Поэтому уже сейчас ясно, что по поводу повреждений на пальто и платье потерпевшей мы вам никакого заключения не дадим. – Трифонова сняла очки и задумалась. Потом вздохнула и продолжала: – Что касается кофты, то тут особый разговор. Вы, конечно, знаете, что такое негативный след?

Тихонов хмыкнул что-то не очень определенное.

– Грубо говоря, это появление следа, которого не должно быть. И вот мне кажется, что на кофте есть такой след…

– Не понял, – честно признался Тихонов.

– Объясню, – терпеливо сказала Трифонова. – Вы мне вчера изложили механизм нападения, как вы его себе представляете и каким он выглядит по материалам дела. Кофта, которую вы мне передали для исследования, сделана из синтетической широковолокнистой пряжи методом крупной вязки. В этой кофте есть отверстие от оружия нападавшего. Я провела эксперимент: шильями круглой и трехгранной формы я во многих местах прокалывала кофту…

У Стаса захватило дыхание.

– …и ни в едином случае отверстия в ткани кофты из оставалось. Это подтвердило мое предположение о том, что ткань подобного типа оказывает лишь косвенное, так сказать, побочное сопротивление острию оружия. Она пропускает его между отдельными нитями, проскальзывающими вдоль иглы шила…

– Но этого не может быть, – растерянно сказал Стас.

– Давайте поднимемся к нам в лабораторию, и я вам все покажу, – тихо сказала Трифонова.

Стас взглянул на часы. Без пяти шесть. Он снял трубку телефона, набрал номер:

– Савельев? Я задерживаюсь. Бери кого-нибудь и поезжай на автобусную остановку к «Байкалу». Жди не меньше часа. Я буду все время на месте.

Они поднялись на шестой этаж, прошли длинным коридором, заставленным какими-то громоздкими станками, приспособлениями, ящиками. В одном из простенков стояли изрядно помятый капот «Волги» и переднее крыло с разбитой фарой. Трассологическая лаборатория помещалась в двух маленьких комнатах. Весь угол первой комнаты занимало огромное сложное сооружение. Оно было похоже одновременно на весы с товарной станции, токарный станок и телескоп.

На полу вдоль стен были расставлены разные вроде обычные вещи, являющиеся для кого-то страшными вещественными доказательствами: гипсовые следы чьих-то ног, сапог с четким отпечатком автомобильного протектора на голенище; выпиленный из двери замок с явными следами взлома и рядом с ним ржавый изогнутый ломик; жаровня с торчащими из нее шампурами.

«Чего только не стекается сюда со всего города, – подумал Стас. – Здорово похоже на лавку „Старье берем“. Хотя, если вдуматься, понятие старья весьма относительно – сегодняшнее старье завтра неожиданно становится антикварной ценностью».

Стас улыбнулся и сказал:

– Вы знаете, Анна Сергеевна, я вот оглядел вашу контору и вспомнил, как давным-давно, когда я еще был мальчишкой, в нашем доме жил дворник – татарин Бабахан. И рассказывал он нам, пацанам, сказки, которые слушали мы, естественно, с восторгом. Несмотря на то, что мужчин он обязательно называл «она», а женщин – «он». Помню, была у него сказка о том, как обидел багдадский халиф своего судью за справедливость его решений. Закинул судья от досады их багдадский УПК[1] в реку и открыл на базаре лавку старья, да не простую, а волшебную. Ходил он по богатым домам, и, если покупал в них вещь, добытую злом и насилием, превращалось все остальное в этом доме в хлам и рухлядь. А сама вещь стояла в лавке, пока не приходил настоящий хозяин, и, если он был добрый человек, волшебник превращал вещь в новую и возвращал ее ему. Вот вы, Анна Сергеевна, и есть тот самый багдадский волшебник.

• Предыдущая
• 11/29
• Следующая