Загадка Прометея - Мештерхази Лайош - Страница 65

• Предыдущая
• 65/94
• Следующая

Шлем все еще не найден, и описаний его нет, однако, зная другие работы рук Прометеевых, можем не сомневаться: Прометей сделал для Геракла очень красивый шлем. Он был тоньше, легче бронзовых и притом прочнее. Но почти полуметрового куска цепи как не бывало! Что он делает?! Так вот и собирается растранжирить все? Нет, это недопустимо! Город-то бедный. Ну, хорошо, хорошо, богатый, конечно, богатый, самый богатый город в Европе. И все-таки — бедный в сравнении с лелеемыми им планами, грандиозными планами! Да и не в том дело — просто сейчас как раз такое время, когда каждый талант на счету! Прометей — гость Микен, он даже намерен как будто вообще здесь обосноваться («О, для нас это высокая честь!»), но его цепь — неважно, где она висит, в храме или у него дома, как память, — это городская реликвия, общая драгоценность, сокровище, принадлежащее всему городу! И вот, часть этого бесценного металла — на голове Геракла; кто знает, куда еще этот шлем попадет, где окажется?! Что за беда, если бог дает какие-то туманные советы? Это все пустяки: вежливо его выслушаем и поостережемся советами пользоваться. Но железная его цепь — это деньги! Сокровище!

Вот только кто решится сказать ему, да и как такое сказать? Отобрать-то все же нельзя. Даже если это правда, что он «добрый бог» и мстить не будет, не годится столь грубо нарушать законы гостеприимства. Можно ли подвергать себя гневу Эриний?

Вот если бы он сам отдал ее, свою цепь! Не отбирать и даже не просить — но сделать так, чтобы отдал сам, по собственному почину.

И тут настало время — откладывать больше нельзя — продемонстрировать результаты моих исследований еще в одном направлении, весьма щекотливом и для многих утонченных натур, боюсь, по праву оскорбительном: о женщинах в жизни Прометея.

Думаю, на основании всего предыдущего любезный Читатель уже догадывается, что в намерения мои не входит пичкать его скользкими сплетнями и пустыми выдумками. Щекотлива тема или нет — мы должны смотреть правде в глаза, ибо эта правда строго научна: в жизни Прометея женщины были. Даже допуская, что долгий и мучительный плен Прометея (хотя он и не сказался, по-видимому, губительно на общем состоянии этого вечного организма — относительно вечного, как мы теперь знаем) все же несколько подпортил, а то и вовсе иссушил, по крайней мере отсутствием практики, его мужские способности, — нам весьма трудно представить себе, чтобы микенские женщины тихо и безропотно приняли к сведению: в их городе, среди них живет-поживает некий бог и — нигде ничего! Припомним хотя бы отдельные, все еще недостаточно воспетые достоинства женщин. Например, их чисто материнские свойства — неизменную готовность прийти на помощь воздержанному мужчине, с решимостью врачевателя подступиться к тому, кто самой воздержанностью своей возбуждает подозрение в некоей неполноценности.

Не забудем и о том, что мы находимся в тринадцатом веке до нашей эры, когда Зевс, а также — с большим или меньшим успехом — Гермес, Аполлон, Посейдон то и дело впутывались в бесчисленные любовные приключения на Земле. Этнологи, по следам Фрейда, связывают это с осознанием роли оплодотворения, образованием патриархата, захватом ионийцами и ахейцами своей новой родины, сопровождавшимся, как правило, насилиями, и в первую очередь над жрицами предэллинских культов. Не вступая в дискуссию по существу, скажу: даже отвлекаясь от внутренних противоречий, таящихся в таком объяснении, даже соглашаясь считать, что память человечества позднее приблизила события незапамятной древ ности к обозримым границам — в «ракурсе» временной перспективы, — то есть к десятилетиям кануна Троянской войны, я все-таки не вижу необходимости в подобных псевдорационалистических толкованиях. Для нас гораздо существеннее подумать просто о том, что у каждого народа была эпоха, когда он видел своих богов лицом к лицу, беседовал с ними, как и они с ним, сидел с ними за одним столом и они тоже вкушали его пищу, когда боги нет-нет да и вступали в сожительство с дочерями человеческими. И от такой связи происходили незаурядные личности, как, например — уже напоследок,

— Иисус. Такое явление не объяснить просто «осознанием», от чего рождаются дети. Поэтому оставим в покое псевдорациональные, уводящие в сторону толкования, удовлетворимся самою реальностью!

То есть в нашем случае удовлетворимся тем фактом, что именно в это время — не так ли? — спартанская царица, эта провинциальная дамочка, несколько пренебрежительно третируемая в микенских кругах, стала вдруг распространять слухи, что несет яйца от самого Зевса. («Чисто гусыня!» — это не я говорю, это говорят про нее микенские дамы; и похоже, что их мнение разделяет сам Зевс, иначе с чего бы он являлся ей, как я уже упоминал, в образе лебедя?!) А теперь представим себе душевное состояние знатных микенок. Ведь «спартанская гусыня»-то полубогов высиживает, отпрысков Зевса!

В этой ситуации божественная природа Прометея, его происхождение от старшей ветви богов, несомненно, приобрели особое значение в кругу микенских дам. И многие из них — особенно же те, кто постоянно был озабочен поддержанием своего престижа, — также решили, что непременно произведут на свет полубогов. В виде ли яйца или как-то иначе, это дело десятое, но, коль скоро Прометей находится в Микенах, надо пользоваться случаем! Сколько было подобных дам и кто они были поименно, знать нам не дано. Да и вряд ли когда-либо это станет известно. Но типаж угадать можно. Почти несомненно, что среди них была Адмета, дочь Эврисфея. Можем мы угадать приблизительно и то, как пытались осуществить свои намерения эти дамы. Адмета, конечно же, прямо отправилась к Прометею под покровом ночи в сопровождении единственной наперсницы и, сбросив плащ, без проволочек возлегла с ним рядом. Адмета почитала себя редкостной красавицей, перед которой никто не способен устоять, да и вообще она привыкла властвовать. Примерно так же поступили и другие дворцовые дамы, решительно или стуча зубами от страха, бесстыдно или с девической сдержанностью. Одна вносила вдруг кубок с освежающим напитком, другая — немного сладостей: «Я ведь заметила, вы ничего не ели за ужином»; третья: «Что-то не спалось, вышла в коридор, вдруг слышу, вы вскрикнули…» И если Прометей говорил, что вовсе не кричал — да и что еще мог он сказать? — дама тотчас от игры переходила к делу.

Иная приглашала Прометея к себе. Причем в такой день, когда муж уезжал охотиться или осматривать имение. Она приглашала бесхитростного бога в дом и, в то время как он ожидал в приемном зале — мегароне, — вдруг влетала туда, едва одетая, с легким вскриком: «Иисусе, вы уже здесь, Прометей? А я было горничную хотела кликнуть, только что приняла ванну… Ай, не смотрите же, ах, ах, да где же эта девчонка…» И, грациозно перебегая по залу, нагибаясь, вытягиваясь на цыпочки, «искала» горничную, которую сама же услала прочь вместе со всеми домочадцами. И при этом, повторяю, была едва одета, а может, и вовсе не одета, тут уж все зависело от возраста дамы, достоинств ее фигуры и самооценки.

Иные брали стряпней — прежде всего хорошенько кормили Прометея.

Какая-нибудь — в обществе — задыхающимся шепотком объясняла Прометею на ухо, как необходима ему истинная духовная подруга. Или — как необходим духовный друг ей самой, ибо дружба — величайшее и столь редкое в наше время сокровище. Или — что зрелая женщина все же иное дело, чем все эти зеленые пустышки…

И что он — первый в ее жизни. Второй в ее жизни. Третий в ее жизни. (Больше не бывает.)

Не стану вдаваться далее в хитроумнейшие уловки микенских дам, старавшихся заманить Прометея в свои сети, — изобретательность женщин в этом отношении далеко превосходит фантазию любого писателя. В конце концов, четыре основных типа — напористый, молчаливо-кокетливый, кулинарный, психологизирующий — могут быть расцвечены бесчисленным количеством оттенков, обогащены великим множеством вариантов.

Одно представляется мне безусловным: все эти ухищрения вряд ли помогли знатным микенкам обзавестись наследниками-полубогами. Ибо в противном случае мы о том знали бы . Сыновей и дочерей богов память людская всегда держала на учете. Так, родись у Прометея сын, он обязательно оказался бы среди греческих воинов в Трое и добросовестный Гомер непременно обронил бы о нем словечко, пусть даже назвав не сыном Прометея, но сыном такого бога, которого можно с Прометеем спутать . Будь у Прометея дочь, под Троей сражался бы зять его и, как зять бога, был бы хоть где-то упомянут вышеназванным автором. Однако подобного упоминания нет!

• Предыдущая
• 65/94
• Следующая