Выбери любимый жанр

Загадка Прометея - Мештерхази Лайош - Страница 72


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

72

Но пиратство! — упорно возвращался к больному вопросу Геракл.

Поначалу Атрей клялся, что Дворец к пиратству непричастен. Потом вздыхал: воинов, особенно моряков, держать в узде труднее, чем блох в горсти. Вспомнил случай, когда все началось с контратаки сидонцев. Вспомнил другой случай, когда самолично, и именно за пиратство, приказал разодрать, привязав к хвостам лошадей, некоего командира галеры — прямо в аргосском порту. (Незадачливый капитан, как видно, попытался прикарманить добычу.)

Однако Геракл «не с луны свалился» (эти слова, если не ошибаюсь, принадлежат не Аполлодору). У него имелись доказательства: к обеду, например, подали ливанские вина ливанского же разлива; во дворце поразительно много прислужников с характерной семитской наружностью — среди них и тот «привилегированный» слуга, почти гость, за которого надеются получить солидный выкуп; у самого же Атрея в кабинете стоит множество новехоньких декоративных предметов из золота и стекла, несомненно финикийского происхождения, которые из-за эмбарго вряд ли могли попасть в Микены прямым путем.

В конце концов, Атрей — не со зла, поскольку он был высокомерный, холодно расчетливый человек, а просто в сознании своей власти — также возвысил голос и цинически бросил гостю в лицо: военные экспедиции — лучший способ дисциплинировать солдата; без пиратства нет добычи, без добычи же — пусть Геракл, если может, из собственного кармана оплачивает этот паршивый жадный наемный сброд; вообще нет маневров лучше, ближе к реальности боевой обстановки, чем пиратские набеги.

— Маневры? — поймал его Геракл на слове. — Зачем?

Атрей попытался замять этот вопрос. Стал что-то бормотать о древних правах дома Пелопа в Малой Азии, которые он намерен восстановить — разумеется, мирным путем и именно поэтому — с позиции силы; мямлил о «вызывающих действиях» Трои, о сидонском «двуличии», о «запутанном положении в средней и северной Греции». И еще, разумеется, о благосостоянии народа, разоряющемся свободном земледельце, о необходимости удовлетворить воинов, когда придет пора распустить их по домам…

Иными словами, перед Гераклом открылась — если воспользоваться опять нынешней терминологией — националистическая, шовинистическая, империалистическая программа Атрея, приправленная обычной социальной демагогией.

Я бы просто назвал ее фашистской, если бы не боялся обвинения в анахронизме. Ведь мы это слово, неизвестно почему, привязали к определенной общественной формации определенной эпохи. Хотя прекрасно понимаем, что значение его много шире.

Ну да и бог с ним, назовем это явление на сей раз атреизмом.

Я, однако же, думаю, что сам Атрей не был атреистом. Такое случается, и часто. Атрей был умнее, Атрей лишь использовал атреизм как орудие власти. Я и сейчас знаю людей, которые сами не националисты — они для этого слишком умны, — однако используют национализм других для раздувания собственной популярности. Ибо «атреизм» и ныне товар дешевый и пользующийся спросом. Народу необходим серьезный исторический опыт и большая зрелость, чтобы вытравить из себя националистическую мечту о своем превосходстве и утверждать собственное величие служением человечеству. Греки научились этому в очистительном огне одного катастрофического поражения и более чем четырехсотлетней тьмы. В исследуемую же эпоху атреизм, по всем признакам, был популярен. Благодаря военной конъюнктуре, благодаря оживившимся городским рынкам, чему способствовали не в последнюю очередь успехи пиратов, пламя великоахейской амбиции взвивалось высоко.

Вот почему после жаркой перепалки и решительного разрыва с Атреем Гераклу пришлось оставить Пелопоннес. Правда, он был герой, он был популярен. Но в свете событий и популярность его приобрела иной характер: он был герой, ибо был непобедим, был герой, ибо олицетворял собой силу эллинов, их национальное величие. Но по идеям своим он уже не был для них героем.

Удивляюсь я лишь тому, что все это не сломило столько уже испытавшего на своем веку пятидесятивосьмилетнего мужа. Люди в те времена были скроены не крепче, чем нынешние: Калханта вон хватил удар и вовсе из-за ничтожной причины (сын Тиресия в деле совершенно второстепенном оказался лучшим прорицателем, чем он сам).

Во главе крохотного аркадского войска Геракл водным путем — то есть в обход усиленно охраняемой «линии Мажино» — отправился в Калидонию, оттуда в Фивы.

Упомянутое Атреем «запутанное положение» в средней и северной Греции на самом деле не было таким уж запутанным. Пока его не запутали сознательно! В чем же тут была хитрость?

В Фивах Креонт исподволь, потихоньку укреплял свое патриархально-зевсистское царство. Расправиться с Тиресием он не мог, ну да умрет же когда-нибудь и сам по себе старый мракобес! Увы, это долготерпение окажется впоследствии роковым как для Креонта, так и для города. Тиресий выжил из ума, окончательно впал в маразм. Сейчас-то время мирное, так что он тоже попридержал свои фанатически-консервативные речи, но что будет, если начнется смута? Представим себе нечто вроде Йожефа Миндсенти[45] — родственность генов совершенно потрясающая, хотя доказательств их прямой кровной связи у меня нет.

В Афинах по тому же зевсистскому образцу строит свой город-государство Тесей. Он поладил миром — не без некоторого, впрочем, нажима — с двенадцатью главами родов, выделил им места для застройки в самом центре города и объявил их эвпатридами. Город обнес стеной и провозгласил Афины священным приютом всех гонимых. Здесь, как в иностранном легионе, никто не выведывал у беглеца, чей он сын и откуда родом, интересовались только, что умеет делать. Но уж работу спрашивали со всей строгостью. Конечно, интенсивное строительство не обходилось без затруднений: чрезмерные капиталовложения, вздутые цены. В такое время народ ворчал. Случалось, и среди эвпатридов возникало недовольство: они завидовали возвышению друг друга, все вместе завидовали возвышению Тесея. В эти периоды народу усиленно напоминали об идиллической красоте доброго старого времени. Когда недовольства разных сословий — по всем признакам подогреваемые извне Микенами — встречались, государственная власть оказывалась в опасности, и Тесей вмешивался твердой рукой. Рукой, обагренной кровью. Он убивал, и, сообразуясь с духом закона, если уж убивал, то сразу многих, целыми семьями. (Я упоминал ранее об этом законе: если обвинитель — родственник, он прямо обвиняет в убийстве, и тогда Тесей должен быть осужден на вечное изгнание, дабы не осквернить перед лицом богов весь город. Если же родственников не осталось, царь может сам обвинить себя в том, что «ради общественной пользы, ради благополучия города» совершил «по необходимости» человекоубийство, замолить которое можно и кратковременным пребыванием за пределами города. Практично.)

Ипполита умерла молодой. Умерла, если судить по некоторым источникам, разрешаясь от бремени первенцем — Ипполитом. Тесей оплакивал ее много лет, потом женился вторично. Конечно, не на афинянке, тут он был начеку. Он выбрал себе в жены дочь критского царя Федру, младшую сестру Ариадны. Это был брак по расчету: породнившись с критским царствующим домом, он мог рассчитывать на его поддержку, если бы вдруг довелось защищаться против Микен. Федра даже жаловалась, что Тесей пренебрегает ею, открыто изменяет направо и налево. (Подробнее об этом смотри у Расина.) Последнее я считаю сомнительным. Во-первых, у Тесея, как говорится, уже обсохло молоко на губах. Во-вторых, с него хватало дел государственных, недосуг ему было бегать за юбками. Похоже, что и Федру-то ублажать было некогда.

Во всяком случае, среди забот, трудностей, а подчас и кровопусканий Афины росли и развивались; это был уже город с несколькими тысячами населения, богатый город, влиятельный на всей земле ионийской.

На северо-востоке управлялся Пелей: он обратил в Зевсову веру своих мирмидонцев, дал им современное государственное устройство, обеспечил тесный союз с кентаврами, мир с лапифами. Мирмидонцы жили теперь не в пещерах! У них было уже несколько городов. Правда, городов маленьких, земледельческих, в сравнении с Микенами — скорее, деревушек, но все-таки это были укрепленные поселения, с постоянными оседлыми жителями.

вернуться

45

Миндсенти, Йожеф (1892-1975) — примас католической церкви в Венгрии, крайний реакционер.

72
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело