Мухтар - Меттер Израиль Моисеевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/15
• Следующая

Подметая как-то двор, Глазычев увидел, что у пустой Мухтаровой клетки Ларионов прилаживает стремянку. Взобравшись на нее, он отодрал дощечку, на которой была написана собачья кличка, и, вынув из кармана другую дощечку, собрался приколачивать ее.

– Какого черта ты делаешь? – крикнул Глазычев издали.

– Площадь освободилась, буду заселять, – весело ответил Ларионов.

Подойдя к клетке, Глазычев поднял сорванную дощечку, лежавшую на снегу, и протянул ее Ларионову.

– Приколоти на место.

Он произнес это таким тоном, что Ларионов спросил:

– Ты что, сдурел?

– Я тебе сказал, приколоти!

И, не дожидаясь, сам полез по стремянке с другой стороны, вырвал из рук Ларионова молоток и прибил старую дощечку с кличкой Мухтар на прежнее место.

– Рано хороните моего пса, – сказал Глазычев.

– Чудило! Работать-то он больше не будет…

– Это откуда же тебе известно?

– Да у него ж задета центральная нервная система…

Глазычев посмотрел на Ларионова.

– У тебя она задета с детства, однако ты работаешь?

Вскоре Мухтар окончательно встал на ноги. Проводник подолгу гулял с ним по Крестовскому острову, сперва не беспокоя его никакими служебными командами, затем стал выводить его на тренировочную площадку в те часы, когда там никого не было.

Глазычев тотчас же увидел, что из занятий ничего не получится.

Мухтар понимал, что проводник чего-то хочет от него, но выполнить этого не мог. Он очень старался помочь проводнику, склонял свою большую, умную, простреленную голову набок, всматриваясь в губы, в руки, в глаза проводника и нетерпеливо переступая лапами. Иногда он опрометью, радостно бросался выполнять приказание – и делал не то, что велено было, а то, что случайно застряло в его раненой памяти.

Глазычев подавал ему команду «апорт», а Мухтар вместо этого бросался к крутой лестнице, судорожно цепляясь еще не окрепшими лапами, взбирался на самый верх, спускался вниз, падал с последних ступеней и, прихрамывая, подбегал (ему казалось, что он мчится во весь опор) к проводнику и ждал поощрения.

И, жалея его, Глазычев говорил:

– Хорошо, Мухтар, хорошо!..

Дуговец как-то спросил проводника:

– Ты что, начал заниматься с Мухтаром?

– Начал.

– Ну и как?

– Нормально.

– На той неделе полугодовая проверка. Успеешь поставить его в строй?

– Успею, – сказал Глазычев.

И он продолжал выводить собаку на площадку, следя только за тем, чтобы при этом никого поблизости не было. Мухтар был счастлив, что с ним снова работают.

Незадолго до прихода проверочной комиссии Глазычева вызвал начальник питомника. В кабинете, кроме Билибина, сидели Зырянов и Дуговец. Сперва они поговорили вчетвером о закупке новых собак – предполагалась для этого поездка Глазычева в город Киров, – а затем Билибин мимоходом сказал проводнику:

– Старший инструктор подал мне рапорт. Вы до сих пор не приглашали его на занятия с вашей собакой. А когда однажды он все-таки явился сам, вы тотчас же увели Мухтара в клетку.

– Было, – сказал Глазычев.

Билибин подождал, не добавит ли проводник чего-нибудь еще в объяснение своего поступка, и, не дождавшись, спросил ветврача:

– Трофим Игнатьевич, каково клиническое состояние пса?

Зырянов не успел ответить, он еще только начал пыхтеть, когда Глазычев быстро сказал:

– К служебно-розыскной работе непригоден.

– Значит, будем выбраковывать? – спросил Билибин. – Тогда надо приглашать представителя Управления.

– Товарищ начальник, – сказал Глазычев, – усыплять Мухтара я не дам.

– Постановочка! – усмехнулся Дуговец.

– Насколько я понимаю, – спокойно сказал Билибин, – младший лейтенант Глазычев не совсем верно выразил свою мысль.

– Так точно, товарищ майор. Прошу прощенья.

– Он, очевидно, имел в виду, – продолжал Билибин, обращаясь к Дуговцу, словно Глазычева здесь и не было, – имел в виду, – для чего-то повторил Билибин, – что ему жаль собаку.

– А мне своего Дона не жаль было?

– Возможно. Вы ничего об этом не говорили, но вполне возможно. Есть же люди, которые умеют переживать свое горе молча. Я даже припоминаю, что вы как-то написали мне докладную, прося выбраковать свою старую собаку и прикрепить к вам новую, молодую.

Дуговец ответил:

– Я всегда стараюсь, Сергей Прокофьевич, по силе возможности для пользы дела.

– Понятно, – кивнул Билибин. – Сейчас речь идет о том, не попытаться ли нам, списав Мухтара, оставить его на дожитие при питомнике, учитывая его заслуги.

– На пенсии, что ли? – улыбнулся Дуговец. – Никто нам этого не позволит. Как только мы составим акт выбраковки, Хозу снимет его с довольствия.

– Попробуем, – сказал Билибин.

– Две кастрюли супа в день всегда можно сэкономить, – сказал Зырянов, до той поры молчавший. – Мухтар долго не проживет.

Сомневаясь, Дуговец покачал головой:

– Не получилась бы такая картина: если каждый проводник станет требовать…

Билибин сердито перебил его:

– Вот этой формулой – «если каждый станет требовать» – удивительно легко обороняться, когда не хочешь сделать что-нибудь хорошее. Дескать, я бы с удовольствием, но если каждый станет требовать… А насчет экономии супа, Трофим Игнатьевич, то давайте уж оформлять все на законном основании. Иногда экономия – хуже воровства. У вас, скажут, излишки две кастрюли супа? А только ли две? А может, сто две? Пишите, будьте любезны, объяснение… И – поехало! Напишешь одно объяснение в одну инстанцию, смотришь – уже и вторая требует, третья; накопилась папочка. А раз накопилась папочка, надо принимать меры. Зарплата-то ведь идет. Оправдать ее надо?..

Поговорив еще немного, решили написать ходатайство в хозяйственное управление и приложить его к акту о непригодности собаки к милицейской службе.

Дня через два была созвана комиссия. В нее входили: майор представитель угрозыска, ветврач Зырянов и старший инструктор Дуговец. Будучи в курсе дела, майор был склонен подписать акт без всякой проверки. Но Дуговец настаивал на соблюдении всех формальностей.

– Я человек буквы закона, – сказал он, думая, что шутит.

В этот день Мухтар работал последний раз в своей жизни. Это была его самая короткая работа. Единственное, что сохранилось в нем и сейчас, не тронутое пулей, это понимание душевного состояния своего проводника. Видя, что проводник чем-то взволнован, Мухтар хотел отличиться перед этими чужими людьми, чтобы успокоить его.

Старательно, добросовестно и горячо он делал все невпопад. Задыхаясь от усердия, от ранения в грудь, он готов был околеть, но выполнить команду проводника. Мухтар ждал, что эти команды будут следовать одна за другой, и после каждой из них жесткая, сильная, ласковая рука Глазычева огладит его по голове, по спине, и голос проводника произнесет сперва что-то коротенькое, а потом одобрительно-длинное, из чего станет ясно, что Мухтар не зря выбивался из сил.

Однако все было не так.

Хриплым, злым голосом Глазычев подал всего три команды и увел Мухтара в клетку.

Вернувшись, спросил Дуговца:

– Насладились, товарищ старший инструктор?

Акт выбраковки был подписан.

Собрав необходимые документы, проводник стал посещать хозяйственное управление.

Ходить пришлось долго, с каждым днем подымаясь по административным ступенькам все выше и выше, под самое небо – к начфину и начальнику Хозу.

К тому времени Глазычев уже заучил наизусть все, что ему приходилось повторять в других комнатах. Мухтар – знаменитая собака. За свою шестилетнюю службу разыскал похищенного имущества на один миллион восемьсот тысяч пятьсот сорок семь рублей. Суточный рацион собаки обходится в четыре рубля тридцать копеек. В результате тяжелого ранения выбыл из строя. Администрация и общественные организации питомника просят…

Все это было написано в ходатайстве, и Глазычев сперва ничего дополнительно не произносил, но, переходя от стола к столу, стал постепенно ровным голосом излагать суть дела.

• Предыдущая
• 14/15
• Следующая