Крысиный король - Мьевиль Чайна - Страница 1

• 1/64
• Следующая

Я протискиваюсь в такие щели между домами, что вы их даже не замечаете. Я следую за вами так близко, что от моего дыхания у вас по шее бегут мурашки, но шагов моих вам не слышно. Я чувствую, как у вас расширяются зрачки и сокращаются глазные мышцы. Я кормлюсь вашими отбросами, живу у вас в доме и сплю под вашей кроватью, но вы об этом узнаете, только когда я этого захочу.

Мой путь пролегает высоко над улицами. Город открыт для меня во всех измерениях. Ваши стены для меня – стены, пол и потолок одновременно.

Ветер громко треплет мой плащ, как белье на веревке. Царапины на руках горят, покалывают словно током, когда я взбираюсь на крышу и пробираюсь через лес невысоких труб. Ночью меня ждет работа.

Как ртуть, я стекаю с карниза и скатываюсь на пятьдесят футов вниз по водосточной трубе в переулок. Проскальзываю по серо-коричневым при свете уличных фонарей кучам мусора, ломаю пломбу канализационного люка, сдвигаю в сторону чугунную крышку – все без единого звука.

Здесь темно, но я все вижу. Слышу шум воды в тоннелях. Стою по пояс в вашем дерьме, чувствую, как оно меня затягивает, слышу его запах. Я знаю здесь все ходы и выходы.

Я направляюсь на север, преодолевая течение, цепляясь за стенки и потолок тоннеля. Разные твари разбегаются, расползаются в стороны, торопясь убраться с моей дороги. Я уверенно продвигаюсь вперед по сырым коридорам. Наверху прошел небольшой дождь, но кажется, вся вода Лондона этой ночью стремится в канализацию. Я ныряю с головой и плыву в кромешной темноте, пока не приходит время всплывать, и тогда я поднимаюсь на поверхность, с меня капает. Снова бесшумно пересекаю тротуар.

Вот и цель моего путешествия – передо мной возвышается здание красного кирпича. Огромная темная глыба с бессмысленно освещенными квадратами окон. Я здесь ради одного такого тусклого квадратика – под самым карнизом. Начинаю легко карабкаться вверх, обхватив ногами угол дома. Теперь можно не торопиться. Из окна доносится звук работающего телевизора и запах еды – из того самого, куда я сейчас громко постучу длинными когтями, поскребусь, как голубь или ветка, загадочно, таинственно.

Поезда, прибывающие в Лондон, идут среди крыш, как корабли. Они проплывают между башнями, тянущимися в небо, словно длинные шеи морских зверей, а огромные бензиновые цистерны в грязных разводах похожи на китов. Внизу, на глубине, теснятся в арках мелкие магазины, облупленные кафе и частные офисы, над которыми идут поезда. Стены густо изрисованы граффити. Окна верхних этажей проплывают так близко, что пассажиры могут заглянуть внутрь, в маленькие убогие конторки и склады. Им видны даже календари и фотографии на стенах.

Здесь, на огромном пространстве между предместьями и центром, набирают свою силу ритмы Лондона.

Постепенно улицы расширяются, возникают знакомые названия кафе и магазинов; на центральных улицах более оживленно, здесь плотнее движение, город поднимается навстречу рельсам.

На исходе октябрьского дня поезд шел по направлению к Кингс-Кросс. Он со свистом мчался над северными районами Лондона, и с его приближением к Холловей-роуд городские здания становились выше. Люди внизу не обращали внимания на поезд. Только дети задирали головы, когда он грохотал наверху, а самые маленькие тыкали пальцами в его сторону. Подтянувшись к вокзалу, поезд плавно опустился ниже уровня крыш.

Несколько человек в вагоне наблюдали через окно, как по обе стороны поезда постепенно поднимаются кирпичи. Небо скрылось из виду. Стая голубей взвилась из своего укрытия рядом с путями и облаком заклубилась к востоку.

Мелькание крыльев привлекло внимание плотного молодого человека в углу купе. Всю дорогу он старался отвести взгляд от женщины, сидевшей напротив. Ее волосы, мелко вьющиеся от природы, были густо смазаны релаксером и уложены спиралями, словно змеи. Когда птицы пролетели мимо окна, юноша отвлекся и провел пальцами по своим коротко подстриженным волосам.

Теперь поезд шел под домами. Он петлял по желобу, глубокому, будто за долгие годы бетон под рельсами износился и просел. Сол Гарамонд снова взглянул на женщину и отвернулся к окну. В вагоне включили свет, и окно превратилось в зеркало, в котором он принялся рассматривать свое усталое лицо. Сквозь лицо тускло просвечивали кирпичные стены подвальных этажей зданий, скалистыми уступами поднимавшихся по обе стороны.

Много дней прошло с тех пор, как он уехал из города.

С каждым стуком колес он приближался к дому. Сол закрыл глаза.

Ближе к вокзалу желоб расширялся. Всего в нескольких футах от рельсов с обеих сторон в стенах темнели ниши – маленькие углубления, полные мусора. На фоне неба арками возвышались силуэты подъемных кранов. Стены вокруг поезда расступились. Пути веером разошлись в разные стороны, поезд замедлил ход и плавно остановился на Кингс-Кросс.

Пассажиры поднялись. Сол забросил сумку на плечо и выбрался из вагона. Все пространство от перрона до самого купола было заполнено леденящим воздухом. Он оказался не готов к такому холоду. Толпа была небольшая, и, лавируя между разрозненными группами людей, Сол поспешил мимо вокзальных строений к подземке.

Он физически ощущал присутствие людей вокруг. После стольких дней, проведенных в палатке на побережье Суффолка, ему казалось, что от движений десяти миллионов человек вибрирует сам воздух. Разнообразие ярких плащей и одежд в метро резало глаз, будто все этим вечером спешили в клуб или на вечеринку.

Возможно, отец ждет его. Он знает, что Сол должен вернуться, и наверняка попытается радушно его встретить, даже если для этого ему придется изменить своим привычкам и пожертвовать вечером в пабе. И вот за это Сол его презирал. Он понимал, что это свинство, но неуверенные отцовские попытки наладить отношения раздражали Сола. Ему больше нравилось, когда они избегали друг друга. Отчужденность давалась ему легко и казалась честнее.

Когда поезд подземки вырвался из тоннеля Юбилейной линии, уже стемнело. Булыжник за Финчли-роуд превратился в тускло мерцающий незнакомый пустырь, но Сол помнил дорогу вплоть до самых незначительных мелочей, даже надписи на стенах. Бёрнер. Накс. Кома. Он знал имена отважных маленьких бунтовщиков, сжимавших в руках фломастеры, и знал, где они живут.

Слева высилась огромная башня кинотеатра «Гомон» – причудливый памятник тоталитаризму, возведенный среди рядов бакалейных магазинов и складов Килбурн-Хай-роуд. Когда поезд приблизился к станции Уилсден, из окна потянуло холодом, и Сол запахнул пальто. Пассажиров становилось все меньше. Когда он вышел, в вагоне оставались всего несколько человек.

Очутившись на улице, Сол поежился. В воздухе пахло дымом, кто-то делал уборку на своем участке. Сол двинулся вниз по склону, к библиотеке.

Купив себе поесть в кафе, где продавали еду навынос, он шел и ел медленно, чтобы не испачкаться соевым соусом и овощами. Жаль, солнце уже село. Уилсден чудесно смотрится на закате. Особенно в такой день, как сегодня, когда облаков почти нет и вечерний свет заливает улицы, проникая в самые невозможные трещины. Окна, обращенные друг к другу, бесконечно отражают его между собой, солнечные лучи сталкиваются и рассыпаются в самых неожиданных направлениях, а нескончаемые ряды кирпичей будто светятся изнутри.

Сол свернул в переулок. Когда показался отцовский дом, он чуть ли не загибался от холода. Террагон-Меншн – это уродливое многоквартирное здание в викторианском стиле, приземистое и убогое откуда ни глянь. Перед домом был сад: полоска запыленной зелени, которую посещали в основном собаки. Отец жил на последнем этаже. Сол посмотрел вверх и увидел в окнах свет. Окинув взглядом темные заросли кустарника, что рос по обе стороны крыльца, он поднялся по ступеням и вошел в подъезд.

• 1/64
• Следующая