Элвис Пресли: Реванш Юга - Даншен Себастьян - Страница 2

Выпуская записи в стиле ритм-энд-блюз, я заметил, что эта музыка близка чернокожей молодежи, но и белой тоже. И не один я: братья Чесс из Чикаго, Арт Руп из Лос-Анджелеса с фирмой „Спешиалти“ и братья Эртеган из Нью-Йорка со студией „Атлантик Рекордз“ — все специализировались на негритянской музыке. Некоторые крупные фирмы, например „Декка“, тоже это знали, но, вместо того чтобы предлагать молодежи негритянских певцов, записывали белых подражателей, причесывавших на прямой пробор буйную шевелюру ритм-энд-блюза, в которой была его „изюминка“ и сила. На рынке поп-музыки это продавалось хорошо, но чернокожих этим было не зацепить. Когда я однажды сказал Марион (Марион Кейскер, помощница Филлипса. — С. Д.), что мечтаю записать белого, способного петь, как черный, мне нужен был не плагиатор, а настоящий певец блюза с белым цветом кожи, способный открыть истинную суть блюза всем американским подросткам, не рядя ее в чужие одежды и с одобрения чернокожих. Этого мог добиться только белый, потому что в те времена только белого могли крутить по радио в Америке и показывать по телевизору в лучшее эфирное время. Вот в чем успех Элвиса Пресли».

Эта книга родилась из того разговора, из этого осознания.

Отнюдь не став преемником белых «менестрелей», накрашенных жженой пробкой, которые долгое время выворачивали наизнанку музыку черных, чтобы снять чувство вины с Америки белых, Элвис был настоящим блюзменом, который помог музыке Юга глубоко и надолго проникнуть в общеамериканскую культуру при помощи уловки наподобие троянского коня.

В мире южного блюза и раньше появлялись белые певцы, но это не афишировалось по причинам, тесно связанным с хорошо известными стереотипами поведения между общинами в краю «унесенных ветром». В период между двумя мировыми войнами Джимми Роджерс, считавшийся отцом музыки кантри, последовал этой логике и достиг успеха. Выбившись из той же нищеты, что и афроамериканские барды, сделавшие первые записи блюза, Роджерс доказал своим примером, что подлинный раскол на Старом Юге имеет в большей степени социальную, чем расовую природу. По его стопам пошли Ред Фоли и Хэнк Уильямс.

«Правящая верхушка жила в постоянном страхе перед союзом, в который могли бы объединиться индейцы, чернокожие и белая беднота», — писал Жан Поль Леве, специалист по культуре блюза. В обществе, построенном на неприятии расового смешения, было необходимо подобрать разные названия для музыки двух общин, но за словами «блюз» и «хиллбилли» (уничижительный термин, долгое время использовавшийся для музыки кантри) скрывались две взаимодополняющие половины единого культурного пространства — культуры сельской бедноты, искусственно раздробленной по расовому признаку аристократией из землевладельцев, стремящихся сохранить свою гегемонию.

Как и у Джимми Роджерса, творческий путь Элвиса Пресли проступает из особенностей его собственной биографии: певец вышел из горнила, в котором переплавилось наследие блюза, кантри и госпела, и на законном основании превратился в рупор всей простонародной общины Юга. Но если успех Роджерса был ограничен современными ему средствами коммуникации, Элвис, напротив, взмыл вверх на волне музыкальной индустрии, благодаря развитию транзисторных приемников и телевидения, ворвавшихся в повседневную жизнь американских подростков.

Одновременно явление Пресли совпало с переломной эпохой в отношениях между общинами США: именно в тот момент афроамериканцы повели открытую борьбу за признание своих элементарных прав. Велик соблазн утверждать, что его роль в распространении, утверждении и повышении престижа негритянской культуры (через музыку, но также через манеру одеваться, краситься и говорить, свойственную афроамериканцам) дополняет собой требования чернокожего меньшинства, руководимого пастором Мартином Лютером Кингом-младшим.

Счастливое совпадение места и времени, географии и истории, придавшее размах успеху Элвиса Пресли, ничуть не умаляет его бесспорного таланта. Хотя рождение феномена Пресли совпало с тем моментом, когда у американской молодежи проснулся интерес к менее косным представлениям о взаимоотношениях полов, вдохновляемый эротизмом блюза, это движение воспринимается совершенно иначе, если понять, как круто изменила свое направление американская мысль, увлекшись традициями и ценностями, носителями которых был Юг.

После долгого периода, наступившего вслед за Гражданской войной, когда северяне навязывали свой пуританский взгляд всему союзу американских штатов, произошел резкий поворот к гедонизму, характерному для штатов из бывшей Конфедерации; средние американцы подпадали под обаяние образа жизни южан, нежного и необычного, героизации бедного и достойного белого. Музыковед Алан Ломакс, с большим воодушевлением приобщившийся народной культуры, писал в воспоминаниях о своих поездках по сельскому Югу с сентиментальной ноткой, присущей Стейнбеку: «Пока всё население графства готовилось прожить новый вечер наслаждений в своем Новом Свете, я бродил по улицам, завернувшись в кокон из застенчивости и англосаксонского превосходства. Мы забрали всё: деньги, землю, заводы, красивые машины и красивые дома. Однако лишь эти люди, запертые в своих трущобах и жалких лачугах, были настоящим лицом Америки; из всех первопроходцев, поднимавших эту целину, только они породили веселье на этом бессчастном и бескрайнем континенте, только они заслужили себе имя американцев».

Убедительнее всего универсализация мысли Юга проявляется в религии: всё больше американцев примыкало к христианскому фундаментализму евангелистов с Глубокого Юга, к эсхатологическим представлениям, вобравшим в себя духовность конфедератов. Разница между сельским Югом и устной традицией промышленного и образованного Севера всегда наиболее ярко проявлялась в церкви — столпе американской жизни. Во время службы пламенные речи проповедников, наполненные суевериями, окончательно противопоставили себя рациональному прочтению Библии, унаследованному от отцов-пилигримов. Именно в тот исторический момент, когда звук и цвет приняли эстафету у письменности через посредство пластинок и телевидения, Элвис Пресли как никто другой символизировал собой эти перемены. Он поставил свой пыл пятидесятника на службу эстраде, исполняя светский репертуар блюза и кантри с исступлением, воспринятым от церковных гимнов чернокожих и белой бедноты.

Когда устное слово обрело полноту власти, пал последний бастион европейского наследства, уступив свое место новой культуре, которая начала победное шествие, торопясь навязать свои устои всей планете. Заразительное возбуждение рок-н-ролла соответствовало потребности в свободе и раскрепощении у юного поколения далеко за пределами Америки. Когда нарождающаяся глобализация побудила Америку к экспорту своей культуры в противовес насаждению коммунизма, экспансивность Пресли способствовала повсеместному принятию новых американских канонов. Свободный мир раскрепощает! Как только Пресли превратился в орудие международной пропаганды, с него быстренько сняли обвинения в антиконформизме, и теперь он мог раскрыть всю неоднозначность либеральной революции, глашатаем которой являлся, явив из-под маски бунтаря лицо южанина, консерватора и моралиста, с которым он вырос и которое Америка теперь хотела навязать в качестве образца.

Эта эволюция менталитета через песни и фильмы Элвиса найдет свое логическое завершение в приходе в Белый дом детей Дальнего Юга — Линдона Джонсона, Джимми Картера, а затем и человека, олицетворяющего собой поколение Пресли, — Билла Клинтона, после долгой череды представителей высшей буржуазии с северо-востока во главе с Франклином Рузвельтом.

Белый певец, ставший своим для звезд негритянской Америки, архетип южанина-земледельца или общепризнанный идол новой Америки — истинное лицо Элвиса Пресли трудно разглядеть под личиной, которую нацепила на него система, чтобы скрыть правду под глянцем легенды, спрятать суть под нагромождением второстепенного. Он не давал серьезных интервью, и это лишь усугубило дело. Не то чтобы Элвис не шел на контакт, по крайней мере поначалу, однако, заложив концепцию рок-звезды, он избегал разговоров по существу, на которых потом будут специализироваться журналы типа «Роллинг стоун» или «Плейбой», ограничиваясь ответами на глупые вопросы бульварной прессы, гоняющейся за сенсациями, которой было мало дела до его побудительных мотивов и глубинных пружин его творчества.