Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/110
- Следующая
– Господа, господа! – дурашливым голосом перебил его Дехтерев. – Прошу всем налить пуншу и немедля выпить за его курносое величество Бутова, который сейчас самолично припожалует…
Офицеры еще не успели наполнить стаканы, как из соседней комнаты под шутовским конвоем торжественно вошел маленький и очень курносый человечек в короне из золотой бумаги, в переделанной из простыни мантии, с большой палкой и с фальшивой державой в руках. Это был дворовый Никита Медведовский, или просто Ерофеич, который по наущению Дехтерева появлялся на обедах и вечеринках, в кабаках, среди народа и даже на разводах Московского полка, изображая Павла I.
Ерофеич встал в позу, выпучил пьяные глаза и картаво, подражая императору, закричал:
– Кар-р-раул! Я из вас потемкинский дух вышибу! Щука умер-р-рла, да зубы целы!..
Офицеры захохотали и шумно повскакали из-за стола, окружая Ерофеича. В тот же миг по сигналу Дехтерева раздался пушечный залп, и за окнами вспыхнул фейерверк: после штурма Праги Ермолов прислал в Смоляничи шесть маленьких орудий, захваченных у поляков,
Каховский сделал знак Ермолову и вышел с ним в кабинет. Тут, среди полок с книгами, реторт и физических приборов, сама обстановка настраивала не на смешливый, а на серьезный лад,.
– Что ты так скучен сегодня, Саша? – тихо спросил Ермолов.
– Слишком много шутов развелось на нашей «галере», – так же тихо отвечал Каховский, – а к серьезному никто не готов. Кажется, мы пропустили свой час…
– Ты говоришь о сопротивлении тирану? – догадался молодой подполковник.
– Да. И слушай. Помню, в Тульчине, как только Курносый сел на трон, наблюдал я, что фельдмаршал наш Александр Васильевич делается день ото дня все мрачнее. Когда услышал я от него горькие шутки о засилье немцев, то как-то, оставшись наедине, спросил: «Удивляюсь вам, граф… Как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, – и соглашаетесь повиноваться Павлу?»
– И что же его сиятельство? – в сильном волнении спросил Ермолов.
– Суворов подпрыгнул и перекрестил мне рот со словами: «Молчи, молчи!.. Не могу!.. Кровь сограждан!..» – Он принялся ходить взад-вперед по кабинету, рассуждая, словно бы разговаривал сам с собою: – Если бы Суворов пошел на Петербург, все войска по дороге к нему конечно же пристали б… Я бы отправился в Полтаву, где стоял дядя наш, Василий Денисович Давыдов, со своим легкоконным полком.. И если б он не примкнул к Суворову, я сам бы принял полк и повел его. А на пути, в Киеве и других городах, довольно нашел бы казенных денег, нужных этому предприятию. А что может сейчас наш «канальский цех»?..
Каховский недоговорил. В кабинет ворвались возбужденные обильным истреблением пунша офицеры во главе с капитаном Василием Кряжевым, на котором синий форменный мундир сидел неловко, колом. Отпущенный на волю крепостной крестьянин графа Панина, он получил первый офицерский чин в 1791 году и среди членов «канальского цеха» выделялся особливой резкостью суждений, требуя уничтожения царской фамилии.
– Брут, ты спишь, а Рим в оковах! – воскликнул он, цитируя тираноборческую трагедию Вольтера. – Вспомни, брат Молчанов, Цесареву смерть!
– Если б этак и нашего!.. – ответил Каховский.
Майор Московского полка Потемкин придвинулся к нему со словами:
– Дай мне на сие десять тысяч рублей, и ты увидишь, что станется с Бутовым!
Каховский пал на колени.
– Если ты готов на это, я тебе отдам все свое имение! – в восторге крикнул он.
– Да будет так! – воскликнул краснощекий здоровяк майор Мордвинов.
Ермолов глядел на них и повторял про себя одну и ту же поразившую его фразу: «Не могу… Кровь сограждан…»
4
Мушкетерские, драгунские долки и 2-й артиллерийский батальон, расквартированные в Несвиже, занимались экзерцициями, готовясь к высочайшему приезду.
Инспектор государя Клингенер, долговязый голштинец со скопческим лицом, в сопровождении генералов и обер-офицеров продвигался вдоль развернутых, вытянутых в одну линию батальонов, наводя страх и ужас на армейских начальников. Заслуженные, поседевшие в боях екатерининские генералы представляли свои части и отдавали рапорты недавно еще никому не известному, не нюхавшему пороха гатчинскому полковнику. В особенности страдал командир драгунского полка, отряженного в резерв: в его роты не успели доставить новых высоких сапог для всех солдат, и он ожидал жестокой расправы. Только что Клингенер учредил разнос командиру артиллерийского батальона князю Цицианову за наличие у него на шляпе не по образцу тесьмы. Цицианов мрачно вышагивал рядом с Ермоловым, который, наблюдая за государевым «клопом», не мог сдержать насмешливой улыбки.
Клингенер, презрительно щуря водянистые, бесцветные глаза и покачивая форменной тростью с костяным набалдашником, внимательно оглядывал солдат – их выправку, амуницию.
Одной из первых реформ, последовавших по вступлении на престол императора Павла I, была перемена внешнего вида солдат. Прежнее удобное обмундирование, введенное во времена Екатерины II князем Потемкиным, состоявшее из короткого кафтана с широким поясом и широких панталон, заткнутых в сапоги, не нравилось новому государю и его сподвижникам: по их мнению, солдат в таком костюме имел вид не воинский, а мужицкий. Новая, перенятая у пруссаков экипировка совершенно преобразила русского воина. На него напялили длинный и широкий мундир из толстого сукна, с лежачим воротником и фалдами, и очень узкие панталоны. На ноги натянули чулки с подтяжками-крючками и лакированные черные башмаки. Волосы были напудрены, на затылке висела уставной длины коса, туго перевитая проволокой и черной лентой, над ушами болталась пара насаленных буклей. На голову нахлобучили низкую, приплюснутую треугольную шляпу.
Правофланговые взводов – унтер-офицеры – получили вместо ружья высокую алебарду. Это нововведение сделало совершенно бесполезными для боя до ста человек в каждом полку. Да и у прочих солдат ружья были приспособлены более для маршировки, чем для стрельбы.
Под взглядом страшных водянистых глаз Клингенера солдаты еще более сжимали колени, вбирали в себя живот, выпячивали грудь и подавали всю тяжесть корпуса на носки; при этом строго воспрещалось шевелить головой, а предписывалось всегда держать ее направо. Взятые от сохи и изнуренные усиленной муштрой, солдаты были совершенно сбиты с толку.
– Какого полка? – чуть тронув тростью грудь русого великана, осведомился Клингенер.
Мушкетер молчал и, в соответствии с уставом, ел глазами начальство.
– Подлый и неловкий мужик! – повысил голос Клингенер и грязно выругался по-немецки. – Какого ты полка, я тебя спрашиваю!..
Еще со времен Петра Великого все полки имели названия по имени русских городов и земель. С этими наименованиями войска свыклись в течение многих славных походов, они напоминали солдату блестящие подвиги, совершенные его предками в делах с врагом. Теперь в каждом полку кроме командира был назначен еще особый шеф в чине генерала, и полки высочайше было велено именовать по фамилии их шефа. Но так как шефы часто менялись, то менялись и названия полков.
– Не знаю, ваше высокопревосходительство! – гаркнул наконец мушкетер. – Прежде был Петербургского, а потом какому-то немцу дан полк от государя!
На плацу все онемели. Клингенер, меняясь в лице, принялся что есть силы тыкать солдата тростью в живот и в грудь: уставом запрещалось трогать лицо, потому что от такого прикосновения на нем появлялись синяки, портившие вид строя. Во время пытки мушкетер стоял недвижимо и, как полагалось по уставу, смотрел весело.
– Командиру полка выговор, командира роты под арест, солдату – шпицрутены!.. – бросил особый инспектор и отправился далее.
Ермолов невольно сделал движение, словно собирался опустить сзади свой кулачище на сморщенный затылок Клингенера с торчащей косицей, но только засопел, сдерживая ярость. О, немцы на русской шее, когда придет конец вашему засилью!
- Предыдущая
- 14/110
- Следующая
