Шестое чувство, или Тайна Кутузовского экстрасенса - Михайлов Сергей - Страница 22

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая

Евграф Юрьевич снова взглянул на часы и подошел к прибору. Пока он вместе с Мокроносовым возился с ним, я чувствовал себя так, словно вот-вот должен проснуться: знаю, что все это он, неправда, но пробудиться не в состоянии.

Стоеросов разгуливал по комнате и насвистывал, тетя Клава листала журнал «UFO» (вот что значит работать в «Союзпечати»!). Но вот она аккуратно разгладила страницу рукой, подняла на меня хитрые глаза и поманила пальцем:

— Глянь-ка, соседушка. Узнаешь?

Фотография была во всю страницу. Качество оставляло желать лучшего. На фоне сумеречного, предвечернего неба вырисовывались контуры НЛО. Что-то очень знакомое… Ну так и есть! Это же корабль Арнольда! Надо же, в американский журнал попал.

— Узнал, — удовлетворенно хмыкнула тетя Клава. — Бери журнал на память. Бери, не стесняйся.

— Большое спасибо, тетя Клава!

— Так, — произнес Евграф Юрьевич, закончив возню у стола, — все готово, Николай Николаевич. Мы подключим к вашей голове электроды, вы уснете, а когда проснетесь, все, касающееся посещения Большого Колеса и эксперимента, исчезнет из вашей памяти навсегда. Попутно вы утратите и телепатические способности. Больно не будет. Вам когда-нибудь делали энцефалограмму? Ну так вот, почти то же самое. Готовы?

Вопрос был адресован Мокроносову. Тот щелкнул каким-то тумблером, смахнул пылинку с блестящей панели и поднял на шефа глаза.

— Готов.

— А вы, Николай Николаевич?

Я кивнул.

— Тогда приступим.

Стоеросов предупредительно пододвинул к столу мое кресло, меня бережно усадили в него. Евграф Юрьевич одарил меня улыбкой, желая, видимо, подбодрить. Холодные металлические электроды облепили мою голову, что-то зажужжало, загудело, замигало… Я стал проваливаться в небытие… Но прежде чем забыться, я услышал голоса — раздраженный Евграфа Юрьевича и испуганно-виноватый Мокроносова.

— Где восьмой электрод?

— Был здесь.

— Вы что, не видите, его нет?

— Ума не приложу, куда он подевался…

— Растяпа! Кто отвечает за комплектность прибора?

— Я…

— Вам известно, на какую функцию мозга воздействует восьмой электрод?

Что ответил Мокроносов, я уже не услышал…

Очнулся я оттого, что в глаза бил яркий свет. Электрод… Кажется, восьмой… Да-да… Нет, не помню. Что со мной делают? Что-то с памятью… Я открыл глаза и тут же снова зажмурил их.

Утреннее солнце только что выглянуло из-за туч. Я окончательно проснулся и сел.

Было семь часов. В комнате пусто. Ни ночных посетителей, ни прибора на столе. Я сидел в кресле, лицом к окну. Похоже, я провел ночь в таком положении. Ныла спина, затекли ноги, но голова была ясная, на душе — легко. Я ощущал желание вскочить и тут же приняться за работу — все равно какую.

Я встал, прошелся по комнате. Воскресенье. Жена — у сестры, Васька — у друга…

Под ногой что-то звякнуло. Я нагнулся и поднял небольшой металлический цилиндр ярко-желтого цвета. До меня дошло: вот он — пропавший электрод! Я сунул его в карман, отправился на кухню, сварил кофе, выпил его, позвонил жене, успокоился, поговорив с ней, потом включил приемник…

Память! Что с моей памятью? Мне было обещано, что по окончании эксперимента она полностью очистится от информации, связанной с полетом на Большое Колесо. Но я ничего не забыл! Я все помнил так же отчетливо и ясно, как вчера. Никакого перехода в новое состояние я не ощущал. Может, вчерашний визит эмиссаров Центра был всего лишь сном? Да нет, в кармане у меня восьмой электрод… В памяти вдруг всплыла последняя фраза моего шефа: «На какую функцию мозга воздействует восьмой электрод?» Да на память, черт возьми, на память! Эксперимент окончен — но память о нем осталась со мной… Мне стало душно. Я открыл окно настежь. В комнату ворвался шум начинающегося дня — дня солнечного, ясного, теплого. Вчерашний дождь умыл город. На газонах зажглись желтые огоньки одуванчиков. Воздух стал прозрачным, легким и звонким от щебета жизнерадостных пичуг… Вспомнив вчерашний инцидент, я глянул в зеркало. Лиловый фингал красовался под правым глазом. Тут же заныли плечо, помятые сапожищами Дэна ребра. «Да, жизнь прекрасна, — подвел я черту, — но не всегда…»

Как мне теперь вести себя с Евграфом Юрьевичем? С тетей Клавой? Делать вид, что я все забыл? Да нет, они живо прочтут мои мысли. Ладно, завтра видно будет.

Маша приехала к вечеру — уставшая, довольная, с двумя сумками покупок. Василий так и не объявился.

На работу в понедельник я опоздал. Все утро замазывал синяк жениной пудрой, но тщетно. Плюнув с досады, я стер пудру — и помчался в институт.

Неожиданности подстерегали меня уже на пороге лаборатории. Из угла, где сидел Евграф Юрьевич, на меня целился колючий, начальственно-недовольный взгляд Балбесова.

— Изволите опаздывать. Нехорошо-с. Хотелось бы знать причину.

— А тебе-то что за дело? — огрызнулся я и сел на свое место.

Петя-Петушок уважительно, со знанием дела, оценивал мой синяк.

— Где шеф-то?

Вопрос был обращен в пустоту, и та отозвалась взволнованным шепотом Тамары Андреевны:

— Тут такое, такое случилось! Евграфа Юрьевича вызвали в Америку. Он звезду открыл. У него дома обсерватория обнаружилась. За ним президент какой-то там ассоциации из самих Штатов прилетел. Я уже и нашатырь нюхала… Ой, что же теперь будет?!..

Я сидел и ровным счетом ничего не понимал. Только одно до меня дошло: Евграф Юрьевич с нами больше работать не будет.

Все это было столь неожиданно, что я поначалу забыл о Балбесове. Лишь после того как он несколько раз проплыл мимо моего стола, по-петушиному выпятив грудь, я вдруг осознал: грядут перемены, и первая — назначение нового завлаба. Стал понятен смысл метаморфозы в поведении Балбесова: он явно метил на это место. Этим объяснялось и то, что он перебрался за стол шефа, и его тон, и легкий подхалимаж Пети-Петушка, и нервное похихикивание Тамары Андреевны. Кандидат в шефы вышагивал по лаборатории и упражнялся в красноречии:

— Бардак, сущий бардак! Работать никто не хочет! Опаздывают (это явный намек на меня), саботируют (это — на Петю-Петушка), целыми днями пропадают невесть где (это — на Тамару Андреевну). В результате — полный развал. В конце месяца — авралы… Завышенные премии… Нет, надо все менять, так работать нельзя!..

Он не успел закончить. В комнату вошел Антон Игнатьевич Вермишелев, начальник нашего отдела.

— Доброе утро! — приветствовал он всех и, увидев меня, двинулся к моему столу, на ходу пытаясь понять, чернилами я вымазал глаз или это синяк. — Вот вы-то мне и нужны.

— А я ведь вас, Николай Николаевич, предупреждал! — заблеял выскочка Балбесов. — Антон Игнатьевич, если не считать недисциплинированности старшего инженера Нерусского, в лаборатории полный порядок.

Вермишелев поморщился, нетерпеливым жестом отстранил Балбесова, подошел ко мне и улыбнулся.

— Товарищи, минуту внимания! Вы уже знаете, что нас внезапно покинул Евграф Юрьевич. Так вот, нового завлаба мы нашли не на стороне, а среди членов вашего дружного коллектива. Кандидатура согласована и утверждена «треугольником» отдела.

«Быстро сработали, — удивился я. — Могут, когда захотят. Наверняка Балбесов».

— Наверняка правильно решили, — встрял Балбесов, пожирая завотделом преданным взглядом.

— Погодите вы, — снова поморщился Вермишелев. Он положил руку мне на плечо и торжественно провозгласил: — Вот ваш новый заведующий. Прошу любить и жаловать. Поздравляю вас, Николай Николаевич. Я давно к вам приглядываюсь, а Евграф Юрьевич от вас просто без ума. Его и благодарите: он предложил вашу кандидатуру.

…Вечером Маша сообщила мне еще одну ошеломляющую новость: тетю Клаву срочно увезли в какую-то клинику. У нее совершенно случайно обнаружили три сердца. Два работали в противофазе, отчего пульс не прощупывался. Я не удивился бы, если бы услышал, что и сержанта Стоеросова, и Мокроносова отправили куда-нибудь из Москвы…

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая