Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/122
• Следующая

Гайку этот снисходительный тон царапнул. «Нет уж, это ты не спорь», — хотела начать она, а Гулькин вдруг мигнул и сказал уже иначе, добрее:

— Постой. Твой папа военный?

— Конечно! Капитан третьего ранга.

— Тогда он, вероятно, тебе объяснял военно-морской свод! А я говорю про международный... Военный я не знаю...

— А я не знаю тот, который ты знаешь... Наверно, мы оба правильно говорим, только по-разному! — обрадовалась Гайка.

— Вот и славно, что мы оба правы, — отозвался Гулькин. Но как-то рассеянно. И сразу перестал интересоваться Гайкой. Уложил флаг в ранец. Сейчас встанет и уйдет.

— Я знаю, ты в четвертом «Б» учишься, — торопливо сказала Гайка. ~Аяв четвертом «А».

— Да? Отчего же я тебя не знаю?

— Потому что я только в этом году поступила... А я тебя знаю. То есть фамилию. Ты Гулькин, да?

Тень прошла по Гулькину. На лице сменилось удивление, досада, желание эту досаду сдержать и напускное равнодушие.

— Вовсе не Гулькин. Моя фамилия Носов.

— Ой... значит, я ошиблась... — Гайка со стыдом поняла, что не просто ошиблась, а допустила опасный промах. Конечно, мальчишку называли Гулькиным, но это было прозвище. И видимо, оно ему не очень нравилось. — Я... это случайно...

— Ничего, — снисходительно сказал Гулькин (то есть Носов). Поднялся и взял ранец.

— Носов — это очень замечательная фамилия, — жалобно сообщила Гайка.

— Что же в ней замечательного? Обыкновенная...

— Ну, как же! Писатель такой. Который «Приключения Незнайки» сочинил! И «Незнайку на Луне»! Читал?

— Читал, — безразлично отозвался Носов-Гулькин. — Это не самая интересная книжка про Луну, есть получше.

«Какие же?» — хотела спросить Гайка. Но Гулькин (ой, Носов!) уже явно не был настроен на разговор. Надел ранец.

— Ну, пока... — И зашагал к обрыву. Щуплый, ловкий, с желтой ниткой на пальце, у которого нет названия. Носки трепыхались у карманов, как белые крылышки. Над левым ухом торчала острая, будто сосулька, белая прядь. А вообще-то его прямые волосы падали вниз — на уши, на тонкую коричневую шею...

«Вот так и уйдет», — с печалью подумала Гайка.

Носов достиг обрыва и стал как бы погружаться в землю — это он, видимо, оказался на лесенке среди скал. Исчезли ноги, потом спина и ранец. И наконец скрылась белая голова.

Гайка подумала и... тоже пошла к берегу.

В начале сентября солнце встает в половине седьмого. Четвероклассник Носов, по прозвищу Гулькин и по имени Лесь, поднялся в то утро вместе с солнцем.

Он умылся на дворе, под рукомойником, прибитым к ракушечной стене сарая. Вода остыла за ночь. Утренний воздух тоже покалывал кожу холодком. Но это был непрочный холодок — вот подымется солнце повыше, и опять разольется привычный зной.

В сарае тяжело и ритмично стукал механизм. Лесь поднял глаза. Отражатель (похожий на маленькую спутниковую антенну) был повернут к солнцу. На черной коробочке «инкубатора» дрожал оранжевый блик. Все точно, все как полагается.

Лесь вскочил на конуру, в которой обитал старый ленивый Пират — ровесник Леся. Пират, не просыпаясь, постучал хвостом о стенки конуры. Лесь встал на цыпочки и увидел над забором солнце. Сквозь листья винограда оно светило, как золотисто-малиновая звезда. Капли на ресницах еще не высохли и разбивали пространство на радужные осколки — словно смотришь сквозь крошечные стеклянные кубики.

— Лесь! Ты уже на ногах! Даже будить не пришлось. Вот чудеса... — Это мама. Она хлопотала у садового столика с портативной газовой плиткой. — В чем причина?

Лесь не знал причины.

— Кто рано встает, тому Бог подает, — нашелся он. Это были слова бабушки, к которой он летом ездил в Белокаменку.

— Ну, тогда иди к столу. Бог подает тебе кашу... А может, ты наконец решил сделать зарядку?

Лесь проворно устроился за столом.

— Видишь, я уже умылся, а после умывания какая зарядка...

— По-моему, ты лентяй.

— Ну и пусть... А зато я послушно ем манную кашу. Все ее ненавидят, а я — без всякого отвращения.

— Ты ешь варенье с примесью манной каши... — Мама отодвинула трехлитровую темно-красную банку. — Ну вот, закапал себя, чучело! Не забудь смыть, а то рубашка прилипнет.

— Непременно... — Лесь мизинцем снял с ребристой, кофейного цвета груди вишневую каплю. Облизал палец. — Ой, мама, а рубашку-то сегодня надо белую! И белые носочки. Потому что сегодня к нам в класс какие-то гости придут! На четвертый урок.

— Воображаю, на что будут похожи ваши рубашки к этому уроку...

— Нет, мы обещали Оксане Тарасовне сохранить на весь день парадную внешность... Оксана Тарасовна еще говорила, что хорошо бы черные галстучки. Такие... — Лесь провел рукой по груди вниз, — или такие, бабочкой, — и он чиркнул пальцами у ямки под горлом. — Но все мальчишки сказали, что это уж фигушки.

— Ну и напрасно. Могли хотя бы час или два выглядеть как приличные люди.

Лесь задумчиво поскреб подбородок.

— Думаешь, черная бабочка была бы мне к лицу?

— По крайней мере вреда не принесла бы... А вот очки точно были бы к лицу. А главное — полезны.

Лесь затуманился.

— Чего теперь говорить, раз кокнулись... Да у меня уже все выправилось!

— Не знаю, все ли. И надо ведь закрепить... Ты ужасно легкомысленный, Лесь.

— Нет, я не ужасно. В меру... Спасибо! — Он выбрался из-за стола. У рукомойника смыл с груди и подбородка следы варенья. И через минуту, уже в белой рубашке, надевал ранец. Потом умело закатал до локтей рукава.

— Надень-ка другие штаны. Эти мятые и все в пыли.

— Ну и пусть. Зато у них карманы удобные.

— Чтобы складывать все, что отыщешь на свалках.

— Ну, естественно, — согласился Лесь. — Мама, скажи Це-це, чтобы ничего не трогала у меня на столе...

— Лесь! Ты опять? Почему ты так называешь свою... почти родную тетю?!

— А как ее называть? Полное имя говорить — язык вывихнешь. А «тетя Цеца» — вообще смешно, такого имени даже и не бывает. И она не тетя, а дама...

— Лесь, ты дождешься...

— А что я сказал? — Лесь изобразил вежливое недоумение.

— Она — наше спасение. Я целый день на работе, дяди Симы неделями нет дома, а она... Смотри, сегодня ни свет ни заря уже отправилась на рынок.

— Вот и хорошо. А меня пусть не воспитывает... Каждый раз, как приду, она будто случайно мне поясницу щупает — не сырые ли плавки. «Лесик, ты опять купался без спросу? Я умру от беспокойства... »

— Потому что волнуется за тебя. Она тебя любит... И ты должен ее любить, раз вы с дядей Симой такие друзья. Она же его родная сестра!

— Ну, я и люблю... официально. — Лесь хитро сложил рот «восьмеркой»: один край нижней губы — вверх, другой — вниз, и верхняя губа — так же. — А имущество мое пусть она не трогает. У меня все разложено как надо, а она...

— Да она и не входит к тебе в комнату. Потому что отчаянно боится твоего желтого зверя.

Лесь растянул губы в улыбке:

— Вот и славно... Мам, а когда дядя Сима приедет?

— Не знаю, он обещал позвонить мне на почту... Зачем ты толкаешь носки в карманы? Не смей!

Но Лесь затолкал. Взял сандалии и похлопал их друг о дружку.

— Ну что ты за чудо-юдо непутевое, — жалобно сказала мама. — Почему до школы надо топать босиком?

— Берегу сандалеты. На одной уже подошва отстает.

— У тебя же есть почти новые кеды.

— А сандалии должны дожить до двадцать первого числа!

— Ты весь оброс приметами, как неграмотная бабка.

— Вовсе не как бабка! У меня к приметам научный подход... Ну, я пошел!

— А почему ты сегодня так рано?

— С Витькой поиграю подольше...

Лесь крутанулся на босой пятке, глянул на повернутый к солнцу отражатель и скрылся за калиткой.

Тропинка, что вела от калитки вниз, к Шлюпочному проезду, была похожа на пологую лесенку. Прыгала по отшлифованным подошвами камням.

• Предыдущая
• 2/122
• Следующая