Мальчик со шпагой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/147
• Следующая

— Ну, мушкетер, давай по порядку. Как было дело? Да не волнуйся, все уже хорошо.

"Почему они все говорят "не волнуйся"? — подумал Серёжа. — Или заметно, как меня трясет? Но это же от холода".

Он рассказал обо всем. Получилось не много. Капитан записывал. Потом спросил:

— Значит, настаиваешь, что нож был?

— Да.

— Ну ладно… Прочитай и распишись.

Серёжа бегло прочитал разлинованный лист. Все было правильно, только очень уж коротко. Серёжа написал внизу: "Каховский". Буквы получились большие и корявые. Он услышал, как шепотом кто-то сказал:

— Натерпелся малец.

Капитан обратился к лейтенанту, которого тоже звали Серёжей.

— Увези парнишку домой.

— Я и так дойду, здесь недалеко, — сказал Серёжа.

Капитан опять сдержанно улыбнулся.

— Увези, увези… Героям должен быть почет. Он и сам еще не знает, как здорово нам помог…

У крыльца стояла милицейская "Волга". Лейтенант сел за руль, Серёжа — рядом. В зеркале над рулем он увидел на миг свое лицо. На левой скуле был могучий синяк. Это Серёжу почему-то развеселило.

Доехали они за минуту.

Дверь Серёже открыла Наташка.

— Ну, пропащая душа… Мы уж беспокоимся.

При неярком коридорном свете она не разглядела Серёжино лицо.

— Слушай, — шепотом сказал он, — есть у тебя пудра или крем какой-нибудь, которым лицо мажут?

— Ты рехнулся?

— Ни капельки. Надо навести маскировку.

Наташе Серёжа сказал про все, но велел, чтобы молчала как рыба: не портить же людям праздник. Весь вечер он держался в тени, а когда пришли домой, сразу лег спать. Ему не снились ни бандиты с ножами, ни другие кошмары. Вообще ничего не снилось.

Проснулся Серёжа поздно. Все тело болело, будто накануне он весь день тяжести таскал. Зато настроение было прекрасное. Он отлично помнил, что было вчера, и чувствовал спокойную гордость. А чего ж не гордиться? Он до конца держался в неравной схватке. Он был победитель.

Все было хорошо. Уютно пощелкивали батареи, смеялась за дверью Маринка, весело говорил с тетей Галей отец. А за окнами опять сыпал крупный снег.

Даже пенопластовый замок с узорным флюгером на главной башне и синим крабом над воротами опять показался Серёже красивым и почти настоящим.

Серёжа откинул одеяло, сделал десяток приседаний, чтобы прогнать боль из мускулов. Потом побежал в ванную. В прихожей он столкнулся с тетей Галей.

Она ахнула:

— Серёженька! Что с тобой?

— А что?

— Ты в зеркало посмотри!

Он посмотрел.

"Маскировка" слезла, и синяк цвел во всю щеку.

— Кто тебя? — все больше волновалась тетя Галя. — Батюшки, да что же это? Володя, иди сюда!

Пришёл папа. Посмотрел, присвистнул. Сказал:

— Давай, дружище, выкладывай. Пойдем-ка в комнату.

И Серёжа "выложил". Да он и не собирался отмалчиваться. Одно дело вчера, другое — сегодня.

Он сидел на тахте, покрытой мохнатым, ласково щекочущим пледом, приткнулся к отцу и чувствовал себя, как котенок в добрых руках. Рассказывал спокойно и подробно. Не скрывал ни страха, ни мыслей, которые были в тот момент, ни злости, которую влил в удары своей деревянной шпаги. Папе можно было говорить все. Конечно, зря здесь была тетя Галя: не женское это дело слушать о таких вещах. Но разве ее уговоришь не слушать! И Маринку тоже.

Маринка сидела верхом на Ноке и держала его за уши, как за вожжи. Нок терпеливо улыбался розовой пастью.

Маринка слушала серьезно и молча. Только один раз она спросила:

— А они были кто? Шпионы?

Серёжа и папа рассмеялись. А тетя Галя несколько раз повторила: "Господи… Господи", хотя в бога верила, конечно, не больше Серёжи.

— Ну вот и все. Жалко только, что нож не нашли, — закончил Серёжа.

Отец коротко вздохнул, приподнял его и, как в давние времена, усадил на колени. Притиснул к груди:

— Маленький ты мой…

Серёжа не прочь был на несколько минут оказаться маленьким. Он притих и зажмурился. Почти замурлыкал.

Маринка ревниво следила за ним.

— А ты почему не в садике? — спросил Серёжа, выглядывая из-за папиного локтя.

— А я в субботу не хожу.

— В субботу мы вдвоем домашней работой занимаемся, — сказала тетя Галя и увела Маринку на кухню.

Вот как! Сегодня суббота! А он и забыл.

Продолжая играть маленького, Серёжа капризно сказал:

— У всех в субботу выходной, даже в детском садике. А мы учимся. Почему? Не хочу — и все…

— А не ходи сегодня в школу, — неожиданно сказал папа.

Серёжа вскинул голову.

— Да я же пошутил. Что ты, папа!

— А я не шучу. Давай хоть одну субботу побудем вместе. Не останешься ведь ты из-за этого на второй год.

— Не останусь… Папа! А скажи по правде, ты боишься меня в школу отпускать, да? Думаешь, что опять что-нибудь случится?

— Ну, вот глупости. Просто надо тебе отдохнуть после встряски. Ты же вчера перед вражеским оружием стоял. Как на войне. Даже взрослым после такого дела передышка нужна.

Серёжа не чувствовал, что ему нужна передышка. Но неожиданный выходной — это было заманчиво. Можно не торопясь доделать крышу у замковой галереи и покрасить на ней мелкие картонные квадратики в оранжевый цвет — под черепицу. Можно срисовать из книги "Архитектура средневековья" несколько крепостей. Можно поваляться и почитать. А можно починить наконец маленькую кровать для Маринкиной куклы Тамары. А то он совсем забросил Марину: со Стаськой Грачёвым возится больше, чем с собственной сестрой.

Но эти мысли мелькнули между прочим, а главная мысль была все о том же — о вчерашнем.

— Папа, а тебе приходилось так?.. Ну, чтобы на тебя с оружием?

Отец улыбнулся:

— Было несколько случаев. Я же лесной человек… Один раз три мерзавца застрелили лосиху и — мало им еще! — хотели прирезать лосенка. Тут я на них и вышел. На моей стороне был закон, а на их стороне — сила. А что им закон, если у них шесть стволов, а у меня два? Долго мы стояли друг против друга, беседовали. Многими любезностями обменялись.

— Они отступили?

— Да, ушли в конце концов. Они меня знали. Понимали, что, если даже продырявят навылет, один ствол я успею разрядить и не промахнусь. А каждый из них считал, что его паршивая жизнь дороже лосенка, хотя, по-моему, ошибался.

— А их нашли потом?

— Нашли. Я же их знал. Трудно было доказать, что именно они стреляли в лосиху, но ничего, доказали… А потом я не выдержал и признался им, что у меня в стволах патронов не было. Вот они локти кусали!.. Давно это было, еще ты не родился… А сейчас ты вон какой длиннющий! Ну-ка беги умываться, герой!

Серёжа задумчиво сказал:

— И ни капельки я не герой. Вот ни настолько. — Он показал ноготь.

Отец взъерошил ему макушку.

— Помнишь, ты мне про случай с ремнями рассказывал? — спросил он. — Вы тогда трех человек исключили… Ты рассказываешь, а я все время чувствую: какая-то мысль тебя грызет.

— Какая?

— А такая: "А что я сам-то делал бы на их месте? Не струсил бы?" Так?

— Так… — признался Серёжа.

— Ну вот. А теперь ты, по крайней мере, знаешь: не струсил, В общем, это был твой звездный час.

— Что было?

— Звездный час. У каждого человека бывают в жизни звездные часы. Это когда у него большая победа, или большая радость, или успех в трудном деле. В общем, торжество.

— А-а… — сказал Серёжа.

Торжества он не чувствовал. Победа — это конечно. Гордость. Но не торжество. И радости особой не было. И не очень-то хотелось вспоминать, как Гусыня сидел на корточках, держась за разбитое лицо. И как бледно улыбался Гаврик, взмахивая поднятыми руками… Лучше бы совсем не было на свете этих кис, гусынь, гавриков. Ну что они за люди? Что им надо на свете? Почему они мешают жить другим? Ну что они, из племени людоедов или с другой планеты? Живут вместе со всеми. Наверно, на первомайские парады, как нормальные люди, ходят и те же песни поют. Некоторые даже пионерские галстуки носят. И когда кино про войну смотрят, не за фашистов же они болеют!

• Предыдущая
• 41/147
• Следующая