Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/172
• Следующая

Уже после, вспоминая эту встречу, Коля сообразил: тут Фрол дал ошибку. Если бы он сказал «пускай Макарка дерется, да только он ведь не захочет», востроглазый мальчишка тут же взвинтился бы: «Как это не захочу!» И полез бы в драку. Потому что был он великий спорщик, отчего и носил кличку «Поперешный». А сейчас Макарка взъелся на Фрола:

— Чего ты меня науськиваешь, как цуцика на кошку! Себе для потехи?

— Не хочешь — не надо, — миролюбиво откликнулся Фрол. — Тогда пускай Федюня…

Но старший из круглощеких братьев кулаком вытер под носом и рассудил:

— А чего зря махаться-то? Он же и правда худого не сделал.

«Татарчонок тоже не станет драться. Мелковат и не сердит», — смекнул Коля и ободрился. Кивнул на самого маленького:

— Ты еще вот его на драку подвинь…

Федюня обнял того за плечо. И вдруг улыбнулся (а глаза у обоих васильковые):

— Не, Савушка никогда не дерется, у него злости ни к кому не бывает…

Савушка смущенно засопел.

Фрол заметно пошел на попятную:

— А я чего… Это же не по злости, а по обычаю, для знакомства. Чтобы видно сразу было — герой или трус… Ты какой?

Коля пожал плечами. То, что трус, знать они не должны.

— Я, наверно, не тот и не другой. Обыкновенный…

— Хитрый! — весело сказал татарчонок.

— Ничуть я не хитрый. Кабы хитрый был, сказал бы, что герой…

— Здесь героями никого не удивишь, — с легким зевком заметил Фрол. — Целый год держали город одним геройством…

— Ну, не ты же держал! — не стерпел Коля, хотя спорить было неразумно.

— Не я, конечно, мне тогда всего год был от роду, мамка от бомб в погребе прятала. А дед погиб на Втором бастионе. И мамкин брат, то есть дядюшка мой, тоже здесь голову положил…

— Ну и мой дядя тоже… Артиллерийский поручик Весли Андрей Фаддеевич. На Северном кладбище похоронен. Мы с тетушкой потому и приехали, что здесь его могила…

В лицах у всех сразу что-то изменилось.

— А на какой он был батарее? — живо спросил востроглазый Макарка.

— Тетушка не знает точно, а я тем более. Давно же было… А погиб он не на батарее, а просто на улице. Бомба прямо под ноги — вот и все…

Конечно, можно было сказать, что Андрей Фаддеевич героически погиб при отражении штурма на Малаховом кургане, но врать про такое было грешно. И Коля добавил себе военной славы с другой стороны:

— А папенька тоже воевал. Вернее, лечил раненых прямо под обстрелом. Только не здесь, а в Бомарзунде…

— Это где же? — недоверчиво спросил Фрол.

— На Балтийском море.

— Разве там тоже воевали? — опять усомнился Фрол.

— А как же! И там, и на Белом море, и даже на Тихом океане, где Петропавловск. Адмирал Непир почти к самому Петербургу эскадру подвел, грозился взять Кронштадт, да его хорошо отогнали…

— И здесь бы отогнали, кабы сил хватило, — ревниво встрял Макарка.

— Кто же спорит… — с пониманием сказал Коля. И этим как бы поставил себя уже не против мальчишек, а рядом с ними.

— А папеньку тоже убило? — участливо спросил синеглазый Федюня. — В этом, в Бом… зун…

— Нет, он уже после умер, когда мне было три года…

— Хочешь с нами пойти в одно дело? — спросил Фрол.

Коля понял: драки окончательно не будет, и вроде бы его берут в приятели. И все же не сдержал опаски:

— А что за дело-то?

— Опять забоялся, — съехидничал проницательный Макарка. Но Фрол добродушно хлопнул его по треуху.

— Заноза… — А Коле разъяснил: — Знатное дело… Побожись, что не разболтаешь.

Да, его принимали в компанию, но и проверяли при этом. Что было делать? Коля охнул про себя и широко перекрестился:

— Ей-Богу, вот… Никому ни словечка.

— Тогда гляди, — и Фрол распахнул тужурку. Из-под рваной подкладки торчала изогнутая рукоять с частой резьбой и медной головкой. Сразу ясно — ч т о.

— Ух ты! Настоящий?

— А то!.. Хочешь стрельнуть?

Коля не знал, хочет ли. Вернее, знал, что… не очень хочет. В жизни стрелять еще не приходилось. Небось, эта штука грохает, как пушка. А ежели разорвет от ржавости или неправильного заряда?

— Я… хочу, конечно…

— Тогда идем. Здесь не с руки, услышат — крик подымут…

— Далеко ли идти-то? — последний раз поосторожничал Коля.

— Недалече.

Пошли ватагой по улице, что тянулась по западному склону Артиллерийского холма. Мимо побеленных домиков и каменных заборов, мимо серой стены порохового склада. К началу осады порох отсюда был почти весь развезен по батарейным погребам, и это спасло слободку. Иначе калёные французские ядра могли бы учинить немалую беду. А так — пронесло. Остатки пороха, что хранились глубоко под землею, взорвали уже сами русские матросы, когда оставляли город. От взрыва длинное здание треснуло и осело, но соседние дома почти не пострадали. Конечно, немало из них и без того было порушено — бомбами, что летели со стороны Херсонеса и горы Рудольфа. Но все же стрельба по этому флангу обороны была не в пример слабее, чем, скажем, по Четвертому бастиону или Малахову. Седьмой бастион и Восьмая батарея уцелели, Шестой бастион тоже сохранил свои каменные башни. И многие постройки слободки тоже остались целы. А разбитые дома заново сложили вернувшиеся хозяева или те, кто перебрался сюда с полностью разрушенных улиц Городского холма и Корабельной стороны.

Сейчас Артиллерийская слободка казалась почти нетронутой обстрелами, тогда как остальной город по-прежнему лежал в руинах и там лишь ближнему внимательному взгляду открывались посреди развалин явления жизни…

«Недалече» оказалось довольно-таки отдаленным, и Коля понимал, что едва ли через полчаса окажется дома и что объяснения с Тё-Таней не миновать. Однако разговор отвлекал от беспокойства. В разговоре спросили наконец, как его, новичка, зовут, и назвали себя. Коля узнал «поперешное» прозвище Макарки и то, что татарчонка кличут Ибрагимкой. А еще услыхал небрежный, с приплевыванием рассказ Фрола, как он отыскал «пистоль».

Фрол деловито разъяснил, что с боевыми припасами для пистолета никаких трудностей нет. Даже сейчас, через одиннадцать лет после осады, в старых орудийных погребах можно еще найти картузы с порохом. Снаружи они покрыты затвердевшей коркой, но внутри порох вполне пригодный, надо только размолоть, если шибко крупные зерна.

Хуже с кремнями для курка, но их тоже можно отыскать или выменять.

А пули для ствола (в который свободно входит указательный палец) годятся всякие — и конические «миньки» от иностранных нарезных ружей, и русские «полушарки», что наши солдаты отливали прямо в окопах. Этого добра можно было при старании накопать в земляных брустверах целую горсть за один поход. Назывались пули «орехи» и летним туристам продавались по алтыну за десяток…

Порох Фрол держал в круглой жестянке от леденцов фабрики «Бургеръ и бр.», миньки — прямо в кармане, а серый кремешок был закреплен в винтовом зажиме пистолетной собачки. Все это Фрол на ходу показал Коле и погладил гнутую ручку.

А Коля успел заметить на металлической щечке пистолета гравированную картинку: оленя и нападавших на него собак.

Наконец глинистая дорога пошла под уклон, разделилась на несколько тропинок, и тропинка, которую выбрал Фрол, завиляла среди каменных и земляных груд. Привела к сложенной из желтых брусьев стене — низкой, с разбитым верхом (позже Коля узнал, что это остаток казармы Пятого бастиона).

Вдоль стены шла осевшая насыпь, где желтела все та же храбрая сурепка. Между стеною и насыпью был неширокий проход, и его с одной стороны замыкало кирпичное сооружение — что-то вроде большой разбитой печи. В двух аршинах от земли кирпичи образовали широкий выступ. Проворный Савушка подбежал и поставил туда квадратную бутылку мутного стекла (и где взял, неужто нес за пазухой?).

Потом Савушка — он, видать, крепко знал свои задачи — вспрыгнул в разбитый проем казарменной амбразуры и стал на часах. Фрол же начал заряжать пистоль.

• Предыдущая
• 2/172
• Следующая