Тумак Фортуны или Услуга за услугу - Михайлов Сергей - Страница 12

• Предыдущая
• 12/24
• Следующая

— Кажись, живой, — прогудел кто-то над ухом.

Я открыл глаза и сквозь красную пелену обнаружил, что вокруг меня суетится с пяток сердобольных прохожих. Вот мерзавцы, подумалось мне в тот момент, где ж вы были, гады ползучие, когда меня те бритые уроды метелили?! Морды свои холеные на сторону воротили, мол, моя хата с краю, каждый сам за себя, сам в дерьмо по уши влез, так сам из него и вытаскивайся — а теперь-то, когда бритых голов и след простыл, обступили меня тесной гурьбою и зенки свои лживые к небу закатывают при виде эдакого гнусного попрания моей личности. Это как же называется, а? Харя моя, можно сказать, треснула вдоль и поперек, того и гляди, последние мозги вытекут, а из зубов если два целых на всю ротовую полость наберется, крупно, считай, мне повезло. И что же получается? Эти так называемые прохожие, любовью воспылав к ближнему своему (ближний — это я), норовят мне еще гадость какую-нибудь ввернуть, да похлестче, похлестче, типа: «Во, смотри, да он еще шевелится!» либо «Ничего, парень, люди и без зубов живут», или, например, «Дешево отделался, приятель, могли вообще башку оторвать». Словом, ободряли меня как могли, пока я не приободрился настолько, что смог выразить им свою искреннюю благодарность за сочувствие и своевременную помощь:

— Катитесь, вы, герои вчерашних дней, пока я зады ваши не отполировал до зеркального блеска. Достали вы меня…

Прохожие посокрушались, пообижались, еще немного позакатывали глаза — ровно столько, сколько требуется для соблюдения приличий, — и быстренько разбежались. Словно языком их слизнуло, всех до единого.

Я малость оклемался и встал на ноги. Меня порядком штормило, как после сильной пьянки. Пощупал пальцами распухшие десна и затосковал. Да-с, доложу я вам, зубы мне проредили капитально. Профессионально сработано, ничего не скажешь. Это уж как пить дать. Но совсем я хреново себя почувствовал, когда обнаружил, что меня начисто обчистили. Бабки исчезли все до копейки: и те четыреста штук, что я заработал сегодня, и те пол-лимона, что я прихватил с собой из дому для заключения пари. Словом, пролетел я с оглушительным свистом. Кстати, завтрашнего «Комсомольца», с которым я приперся в эти дурацкие Лужники, тоже не оказалось. Это последнее обстоятельство меня почему-то смутило.

Злой, побитый и ограбленный, поплелся я домой. Шел я и думал: о злосчастной своей судьбе, о превратностях жизни, о проблемах нынешней молодежи, о том, во сколько мне обойдется восстановление моих жевательных функций — и так мне жалко себя стало, что я аж зарыдал.

Но на ошибках, как говорится, учатся. Лучше бы, конечно, на чужих, да уж тут выбирать не приходится. Словом, подвел я итог своей финансово-коммерческой деятельности за последние дни и понял, что все в общем-то не так уж и хреново. Кое-какие сбережения, сокрытые от Светки, у меня все же остались. Подумал я подумал, и решил: все, баста, хватит дурака валять, морду свою под кулаки чужие подставлять, чай, морда у меня одна, а кулаков всех и не перечтешь. Займусь-ка я, пожалуй, честным бизнесом, пойду к Лене Голубкову в партнеры. На дом в Париже я, конечно, не потяну, потому как кишка тонка, да и на хрена мне этот дом сдался, ежели мозгами-то пораскинуть, а вот на «жигуленок» поднакопить можно, это уж точно.

Господа, покупайте акции АО «МММ»! Акции АО «МММ» абсолютно ликвидны. Дни котировок акций каждый вторник и четверг. Покупайте, господа, не прогадаете. А прогадаете — так я тут не причем. Ни в коей мере.

Не хотите? Ну и хрен с вами.

На больничном провалялся я цельную неделю. Светка хотела было упрятать меня в свою клинику, но я не дался. Ишь, чего надумала! Меня — да на больничную койку, как древнего деда-маразматика какого-нибудь! Дудки всем вам, а не больница, ясно?

Оказалось, что мне еще крупно подвезло: черепок-то мой вовсе не треснул, как на то шибко надеялись костоломы-врачи, да и в нутре у меня все на месте осталось, ничего не оторвалось, не отвалилось. Вот только зубов моих сильно поубавилось. Без зубов-то, ясное дело, жить можно, но хреново, это уж можете мне поверить. Однако не в зубах счастье, и даже не в их количестве, — самоуспокаивал я себя, пока бока на койке пролеживал да манную кашку, что мне Светка поутру каждодневно варила, сквозь оставшиеся зубья виртуозно процеживал. Зубы-то мы и вставить можем, ежели надобность такая возникнет. Это запросто. Были б только бабки.

А тут и двадцать третье февраля мимо пролетело, праздник наш мужской, всенародный, кровью в боях заслуженный. Обидно, братцы, мне было до усрачки, что прозевал я, прикованный к постели, это великий день, и прозевал по своей дурости. Вновь, выходит, фортуна ко мне всей задницей повернулась. Впрочем, не топиться же теперь из-за этого! Уж как-нибудь переживу, перекантуюсь. Мне б только оклематься побыстрей, на ноги встать, а там…

Светка на меня дулась цельных три дня. Молчала, как рыба бессловесная, в рот воды набравшая. Сильно на меня тогда Светка осерчала за все мои хоккейные художества. А когда рот-то она свой раскрыла, с целью примирения и достижения консенсуса, понял я, что ничегошеньки-то она и не знает об истинном положении вещей: ни о моих грандиозных планах по оздоровлению нашей внутрисемейной экономики, ни о выигранных мною пари, ни о том, что меня начисто обчистили. А потому и понять меня она, конечно же, не могла. Блажь, говорит, да дурь одна у тебя в башке, и ветер в ней сквозит, и мозги, говорит, у тебя все иссохлись от пьянки беспробудной и тунеядского образа жизни, коли понесло тебя в рабочее время на какой-то идиотский стадион, где одни кретины и бомжи безработные кучкуются. Словом, вылила она на мою побитую головушку целый ушат упреков, что накипели у нее за эти дни, а потом ничего, остыла, пошла на мировую, даже пожалела. Я же чувствовал себя последним болваном, потому как таковым на деле и оказался. Жалко мне стало мою ненаглядную женушку, покаялся я в своих грехах явных, неявные же, покумекав, решил гласности не предавать. Незачем рану бередить. Не пойман, как говорится, не вор.

К концу недели я уже пришел в норму. По крайней мере, мне тогда так казалось. Башка гудеть перестала, кости больше не ломило, да и синяки, поначалу сизо-багровые, местами с кровоподтеками, заметно пожелтели. Врачи репы свои почесали, бородами своими козлиными для солидности потрясли, рожи умные состроили, пошушукались — и выпихнули меня на работу. Мол, нечего, Василь Петрович, бока пролеживать да в потолок слюну пускать, пора, мол, и честь знать — шуруй-ка ты на свой родной завод, экономику отечественную поднимать. Труд, он ведь из обезьяны человека сделал, вот и трудись себе, не покладая рук, на благо государства, дабы обратно шерстью не обрасти и в деградацию не впасть.

В понедельник поковылял я на работу. Цех встретил меня дружно и как героя. Колян, бригадир наш, молча пожал мне руку, критически оглядел мою персону, похлопал по плечу и усадил рядом с собою.

— Напугал ты нас, Василь Петрович, до чертиков напугал. Как же это тебя угораздило, а?

Я развел руками.

— А хрен его разберет! Подвела меня фортуна, мать ее… Одно слово — баба.

— Может, морду кому намылить надо? Это мы в миг организуем, только намекни.

— Да ну их в баню, этих сосунков бритоголовых! Не хочу ворошить осиное гнездо. Пущай это безобразие на их совести остается. Не до них мне нынче.

— Ну как знаешь, Васька, давить на тебя не стану. Ладно, иди, трудись, вноси посильный вклад в строительство светлого будущего.

Я и пошел. Встал к своему станочку многострадальному и по уши увяз в работе, по которой, если уж говорить честно, за неделю порядком истосковался. Оглянуться не успел, как вижу, друганы мои меня на перекур кличут.

Закурили. За жизнь, за то за се погутарили, лясы друг дружке поточили. А тут слышу, Вовка-прессовщик Григоричу какую-то туфтень на уши вешает.

— Как со смены домой прихожу, он сразу прыг ко мне на колени и на чистом английском вопрошает: хау ду ю ду, май френд? Хау а е бизнес?

• Предыдущая
• 12/24
• Следующая