Вольный стрелок - Миленина Ольга - Страница 30

• Предыдущая
• 30/105
• Следующая

Сигарета догорела только до половины, когда я сломала ее в пепельнице, вставая из-за стола. Все это было заманчиво — но уже не так, как раньше. А к тому же я чувствовала, что не смогу очистить голову от мыслей — работа для меня святее всего, — а следовательно, в постели нас будет трое. И хотя я ничего не имею против группового секса — он может быть даже приятнее, чем секс вдвоем, — я никогда не пробовала это делать с одним живым и одним покойником.

И пусть живой собирался брать мое тело, а покойник — пользовать мои мозги, все равно это было слишком даже для такой сексуально раскрепощенной особы, как я. Я многое пробовала и многое в сексе люблю — но все же я не настолько извращенка.

— Нет, мне правда пора, — бросила, задвигая свой стул. Вспоминая, что когда-то хотела сказать ему такую фразу в такой ситуации — чтобы его проучить, чтобы подстегнуть его интерес ко мне, чтобы показать, что если он и дальше будет думать только о себе и слышать только себя, мы расстанемся. Но тогда я не могла этого сказать. Не получалось. Он мне слишком нравился, слишком хотелось испытать то, что дарило мне такое удовольствие. А сейчас я произносила эти самые слова безо всяких тайных мыслей, безо всякого злорадства — просто потому, что мне действительно было не до него. — А ты посиди — и позвони мне завтра, о'кей? Появится твой приятель — дай ему мой телефон рабочий. И не провожай — я прекрасно доеду сама…

Я не стала добавлять, что провожать меня будет другой. И он же останется со мной на ночь. И утром будет со мной пить кофе. И что я не могу от него убежать, потому что он не материален, — и по той же причине не могу отправить его домой или послать на три буквы.

И все, что я могу сделать, — это упорно стараться его забыть. Хотя это будет куда тяжелее, чем отвязаться от живого человека…

— Как гонорар платить — так копейки, а как снимки нужны, так мне звонить. — Голос на том конце был явно недоволен моей просьбой. — Что, ни у кого из ваших нет, что ли? Пять рыл в фотослужбе — и ни у кого нет?

Мне не хотелось объяснять ему, что с нашими редакционными фотографами я еще не говорила — потому что идея пришла мне в голову только что, почти в двенадцать ночи, и ждать до завтра я не могу. Не хочу, точнее.

— Да откуда у них, Яш? — Я вложила в тон максимум пренебрежения, зная, что ему это понравится. — Ты же в курсе — они ремесленники, им лишь бы номер окучить, гонорар снять. Приехали, отщелкали и дальше бежать, на следующую съемку. А ты художник. Я вот всем говорю — если хорошая съемка нужна или кадры редкие, Яше звоните, у него есть…

— Ну и звонят — а толку? Полчаса выясняют, есть ли это, есть ли то, и когда отснято, и когда могу привезти — а потом оказывается, что платят копейки.

А то отдашь слайды — надо ж людям верить, — а потом начинается. А этот мы совсем мелко дали, за него нельзя как за крупный платить — а этот на обложку, но мы за обложку больше не платим, какие две тысячи, двадцать долларов, как за все. И вообще, раз мы у вас десять слайдов взяли, давайте скидку. Надоело все это, Юль!

Если Валерка при всей увлеченности собой и своей профессией, даже утомляя меня разговорами, оставался мужчиной — и не сетовал на жизнь, которая в последние годы была к нему не слишком ласкова, — то занудный Яшка больше напоминал бабу. Вечно брюзжащий, всем недовольный, капризный, беспрестанно жалующийся на газеты, в которых ему не заплатили или заплатили меньше, чем обещали. С поразительным однообразием стенающий по поводу того, какие все вокруг уроды — не умеют снимать, и ничего не понимают в фотографии, и не ценят его, великого фотографа.

— Я понимаю, — произнесла сочувствующе. Я знала, на что шла, когда набирала его номер, — но сейчас уже начала думать, что, возможно, мне лучше было бы ему не звонить. Потому что нытье я жутко не люблю. И если человек считает, что его не понимают и не ценят, если, на его взгляд, все только и пытаются его использовать и обмануть, то, мне кажется, ему надо идти к психиатру. Особенно если он упорствует в своем мнении вот уже несколько лет. — Думаешь, мне нравится, сколько мне платят? А куда деваться?

То, что мне якобы тоже плохо, его явно не утешило — из трубки по-прежнему доносилось недовольное сопение. И я мысленно извинилась перед Валеркой — по сравнению с Яшкой Левицким он был самым незанудным человеком на свете.

— Тебе для кого снимки нужны, мать? — послышалось наконец. — Если для вас, то не дам — тут пришел получать в конце марта, три месяца не был, думал, накопилось прилично, а дали пятьсот тысяч. Сто долларов, считай. Просто хамство! Мухин ваш, из отдела светской жизни, мне мамо-й клялся, что не меньше двадцати долларов за карточку платит, так я ему целую папку оставил. За три месяца картинок двадцать с лишним прошло — а мне вместо четырехсот, ну трехсот, если налоги вычесть, дают сто. Ну что с людьми делать — морду бить? В суд подавать?

Я издала какой-то неопределенный звук — настраиваясь на долгую беседу и пытаясь себя успокоить. Сколько я знала Яшку Левицкого, он всегда был таким. И если и менялся, то исключительно в худшую сторону.

Лет восемь назад, когда мы познакомились, он работал на договоре в каком-то спортивном журнале с крошечным тиражом, но снимал все подряд и бегал по московским редакциям, предлагая свои снимки. Которые у него брали неохотно — по крайней мере у нас, — потому что в штате были свои фотографы и снимали они совсем не хуже, а зачастую и лучше. Но неутомимый Яшка ходил по всем отделам, вываливал на стол горы фотографий — и предлагал оставить на случай, если вдруг что-то понадобится. Ему кивали, и он уходил довольный — и шел в другую редакцию.

За те восемь лет, что я его знаю, Яшка обрел всемосковскую известность.

В том плане, что он работал — внештатно или даже в штате — почти во всех московских изданиях. Но в итоге его отовсюду гнали, потому что он вечно был недоволен оплатой и к тому же продавал свои фото всем, кто готов был их купить.

А такое, понятно, не поощрялось ни раньше, ни сейчас — если уж взяли в штат, то будь добр не выступать по поводу гонораров и работать только на тех, кто тебе платит.

Я, например, долгое время писавшая в кучу журналов и газет помимо своей — глупо отказываться, если люди звонят и просят лично меня написать им кое-что, это ведь моя работа, я этим на сладкое и вино зарабатываю, — почти всегда пользовалась Псевдонимом, чтобы не было проблем с главным. А то он у нас припадочный, обидится еще, чего доброго, — и хотя ничем плохим это не кончится, зачем мне его обижать?

Яшка же всегда придерживался другого мнения. Восемь лет назад он считал себя талантливым — а сейчас давно уже был в своих глазах великим. И как великий имел право продавать все, что угодно, и кому угодно — если, конечно, не найдется кто-то, кто будет платить ему тысяч пять долларов в месяц только за то, чтобы он работал в одном месте. Деньги для нынешней журналистики большие — хотя в ряде изданий человек моего уровня получает две-три тысячи зарплаты, а рядовой фотограф не меньше тысячи-двух, — и Яшка, по-моему, это прекрасно понимал. Как понимал и то, что его не возьмут и на сумму, в пять раз меньшую, поскольку всем известно, что он скандален, склочен и всем недоволен. И снимает не настолько хорошо, чтобы платить ему ежемесячно даже пятьсот долларов оклада.

Тем не менее у Яшки всегда можно отыскать кадры, которых нет у других.

Потому что у него есть одна ценная черта — объясняющаяся как раз тем, что он нигде не работает. И в связи с этим целыми днями мотается по всяким мероприятиям — выставки и презентации, концерты и конкурсы, шоу и пресс-конференции — и добросовестно отщелкивает по три — пять катушек пленки.

И хотя снимков у него покупают мало, но зато он примелькался во всех тусовках — от артистической до политической — и частенько получает частные заказы. К примеру, снять крупному супермаркету его ассортимент, разложенный на полках, — для буклета, предназначенного для бесплатного всучивания покупателем.

• Предыдущая
• 30/105
• Следующая