Вольный стрелок - Миленина Ольга - Страница 47

• Предыдущая
• 47/105
• Следующая

Как раз тем летом Сережа и обратил на меня внимание. Раньше я с ним старалась не сталкиваться — он производил на меня приятное впечатление, но все же он был главный редактор, и ему тогда было уже около сорока, а мне двадцать, и я ощущала разницу в возрасте и социальном положении. А к тому же не раз слышала, как он орет на тех, кем недоволен, — и совсем не хотела, чтобы такой ор был адресован мне. И старалась обходить его стороной.

Я знала, что он большой любитель женского пола — по крайней мере так гласили слухи. И даже называли имена тех, кто был удостоен чести побывать с ним в одной постели, — хотя я и не была уверена, что слухи правдивы. Потому что, как выяснила чуть позже, Сережа был очень осторожен — по крайней мере тогда — и всячески поддерживал свой авторитет и явно не хотел превращать редакцию в большой гарем.

Позж, уже в период нашей с ним связи, он стал менее стеснителен — но до нее все ограничивались не имеющими подтверждений слухами. Хотя, возможно, все дело было в том, что у главного была какая-то связь на стороне, закончившаяся к началу нашего краткосрочного романа, — а плюс в тот период он в очередной раз числился состоящим в официальном браке.

Зато позже он разошелся — и как-то, лет пять назад, даже тайно поручил мне сводить в венерический диспансер новую секретаршу, высокую грудастую девицу, за короткий срок умудрившуюся переспать чуть ли не со всем мужским населением редакции. И я, оценив доверие, ее туда отвела — чтобы не любящий презервативов Сережа мог спокойно эту девицу пользовать, не беспокоясь о драгоценном своем здоровье.

Но до наших отношений он был совсем другим — или просто я чего-то не знала или не замечала. Я все-таки недостаточно самонадеянна, чтобы верить, что он прямо потерял из-за меня голову, — скорей всего он просто сказал себе, что пусть думают что хотят, в конце концов, слухи всегда будут и ничего с ними не поделаешь.

Но как бы там ни было, лично я даже представить себе не могла, что между нами что-то произойдет. И что я вызову у него такой интерес, что он забудет об осторожности и о нашей связи будут знать все. Потому что он ко мне никак не относился — вообще. Когда я с ним встречалась в редакции, он меня узнавал, конечно, и в ответ на мое приветствие даже бросал что-то вроде «О, Ленская!» или «А, Ленская!» — но я не замечала ничего такого в его деланно приветливом, но на самом деле равнодушном взгляде. Да и ничего не рассчитывала там заметить.

И вдруг все изменилось в один момент. Может, потому, что я стала ходить в Ленькино отсутствие на планерки — минимум раза три в неделю. А может, потому, что до Сережи дошли слухи о моих свободных взглядах на секс, — тогда я не знала, что Наташка передает Сереже все редакционные сплетни, да еще и раздувает их, искажая реальность и наделяя героев этих самых сплетен гиперсексуальностью.

А может, потому, что Вайнберг, выбивая для меня ставку, честно признался, что хотя со мной спал, но старается не поэтому — тем более что все кончилось.

У них с главным всегда были дружеские отношения, они выпивали периодически вместе, и не исключаю, что Ленька мог такое сказать. Хотя, возможно, Сережа сам начал у него выведывать, с кем можно переспать так, чтобы и удовольствие получить, и обойтись без проблем с одно-или двухразовой любовницей, — а тот указал на меня.

Короче, на одной из планерок я заметила на себе пристальный Сережин взгляд — соскальзывавший с лица на жирненькие грудки, которые я и тогда обтягивала водолазками и свитерками. И внимание он вдруг стал на меня обращать чаще, чем прежде, — и даже как-то вызвал к себе, но ничего такого не сказал, может, потому, что день был, народ заходил к нему все время. А может, он все еще колебался.

А где-то в середине сентября на очередной планерке он бросил как бы невзначай, чтобы я задержалась. И, глядя на меня внимательно, начал говорить о том, что в начале ноября в Германии будет отмечаться первая годовщина разрушения Берлинской стены и объединения ГДР и ФРГ — и редакции обязательно нужен там свой корреспондент. Корреспондент, который может объясниться на каком-нибудь иностранном языке и который умеет писать. И Леня Вайнберг настойчиво предлагает меня — а к его мнению он не может не прислушаться, более профессионального человека в редакции нет. Однако кандидатов хватает и помимо меня — тех, у кого стаж работы куда выше, — и в любом случае вопрос пока не решен, хотя мой загранпаспорт ему нужен завтра.

Потом я узнала, что главным кандидатом была Антонова — которой хотелось не столько поехать за границу, сколько оказаться за границей вместе с Сережей.

Да и другие имелись — в основном заведующие отделами, члены редколлегии, тяжеловесы, в общем. И все они были готовы биться до последнего за загранкомандировку, коих тогда в редакции не было — если не считать редкие поездки в соцстраны по комсомольской линии. И тут я — молодая девчонка, которая в редакции всего три года, а в штате — полтора.

Но я этого не знала тогда. Знала только, что, если поеду, напишу настоящий шедевр — для меня именно возможность написать нечто фантастическое была важна, а не сама поездка. Хотя Сережу скорее всего материал не интересовал — его заказать можно было кому-нибудь или просто поставить в номер приходящие по телетайпу сообщения корреспондентов ТАСС и АПН, дешевле бы обошлось. Да и для нашей газеты событие было не слишком значимым. Но главный наверняка слышал историю с Кавериным, пытавшимся меня купить заграничным круизом, и, возможно, решил, что это лучший способ получить то, что он хочет, и гарантировать мое согласие, а потом и расставание без обид после недельной поездки, читай: недельного секса.

Тогда мне это в голову не приходило, и я не сомневалась, что моя кандидатура возникла именно потому, что я пишу лучше, чем подавляющее большинство в этой редакции, — даже лучше всех, за исключением Вайнберга. Так что вовсю готовилась к поездке, часами просиживая в читальном зале и набирая фактуру для будущего материала. И когда Ленька известил меня через несколько дней, что еду именно я — подмигнув при этом весьма двусмысленно, — я сочла это само собой разумеющимся. А подмигивание приняла за намек на то, что я ему кое-что должна за его хлопоты — хотя получать долг он почему-то не торопился.

Я, кстати, даже не заметила, как вдруг охладела ко мне Наташка — у которой якобы возникли какие-то проблемы с документами, помешавшие поездке. Мы были такими подругами, и вдруг наступила зима. Да и некоторые другие стали внезапно холодны и неприветливы. Так что на планерках вокруг меня образовалась стена покрепче Берлинской. Но я этого не видела и не чувствовала — я уже была в Германии мысленно и обдумывала черт знает какой по счету заголовок для первого репортажа.

Репортажи, надо сказать, и вправду получились блестящими — за неделю пребывания в Германии я их пять штук передала в редакцию по телефону. Мне даже по возвращении одно солидное издание заказало большой аналитический материал — при том, что я не политический обозреватель, — а популярный журнал попросил путевые, так сказать, заметки. И все это я написала быстро и с удовольствием, потому что всю неделю впитывала происходящее вокруг меня. Настроение людей, воздух, архитектуру, запахи и краски — все материальное и нематериальное. И была этим просто переполнена.

Как, впрочем, и кое-чем другим.

Я только уже спустя какое-то время после возвращения поняла Сережин коварный замысел. Когда Ленька мне сказал, что этой поездкой я нажила себе кучу врагов, но все понимают, что это решение главного, так что мне должно быть на всех плевать. Когда я заметила наконец охлаждение со стороны Наташки. А тогда я не сомневалась, что меня выбрали за мой талант, — и собиралась доказать работой, что выбор был верен. И буквально через час после приезда в отель сорвалась в город — вернувшись только вечером. Пропустив, как выяснилось, грандиозную пьянку, организованную немецко-фашистскими друзьями для московской делегации, состоявшей из десятка журналистов. Все уехали в ресторан — а меня не нашли. Оставив мне, правда, внизу адрес — но я туда не поехала, рассудив, что, наверное, они сами скоро вернутся.

• Предыдущая
• 47/105
• Следующая