Цветущий бизнес - Милевская Людмила Ивановна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая

— Места знакомые, — отметила Тата.

— До боли, — простонала я. — Могу уже предсказывать что идет за чем. Вот сейчас будет ресторанчик “У Миши”. А дальше…

Тата нетерпеливо перебила.

— Раз изучила этот район трассы, так нечего здесь и делать, — тоном не терпящим возражений сказала она. — Поедем в обратную сторону и так метр за метром прочешем окраины Ростова.

— Но я не ездила в обратную сторону.

— Ты заблудилась и знать не можешь куда ездила, а куда нет. Слушай меня. Мы найдем твоего хозяина, — Тата подмигнула.

— Хозяина дома, — степенно поправила я, давая понять, что не люблю таких шуток.

До наступления темноты мы колесили по окраинам, но ничего похожего не нашли. Дальнейшие поиски были бессмысленны; мы решили перенести их на следующий день.

— Не расстраивайся, — успокоила меня Тата, — найдем, обязательно найдем. Вот завтра утром встретимся и все будет тип-топ.

На этом мы и расстались. Тата пересела в свой “Бентли”, который принимал пассивное участие в поисках, и помчалась развлекаться, а я отправилась к Катерине на дачу.

Вспомнив на полпути, что не продала ни одной герани, я устыдилась и решила схитрить. Подъехала к автобусной остановке, выставила несколько горшков на скамейку и с чувством выполненного долга поехала прямо к Масючке. Там я отчиталась о проделанной работе и выложила из своего кошелька необходимую сумму. Масючка пришла в восторг, расцеловала меня, побежала в оранжерею и вынесла новые горшки взамен якобы проданных. С незаметным вздохом я погрузила их в багажник.

У Катерины мне пришлось еще раз отчитаться о проделанной за день работе. На этот раз перед Ивановой, явившейся из своего мединститута подозрительно рано. Она внимательно выслушала меня и спокойно сказала:

— Не верю.

Моя душа ушла в пятки. Бог знает почему, но я иногда трушу перед этой занудой.

— Чему не веришь? — осторожно поинтересовалась я, не собираясь сдаваться.

— Ни одному твоему слову.

— Но почему?

— Потому что цветы ты выбросила.

— А деньги?

— А деньги Масючке отдала свои.

Я, вдруг, поняла, почему трушу перед Ивановой: она слишком хорошо меня знает. Естественно, я и торговля — несовместимы. Но не могу же я позволить Ивановой торжествовать.

— Как хочешь, только все было так, как я рассказала, — возразила я.

Иванова вскинула одну бровь (здорово это у нее получается) и рявкнула:

— Лучше скажи, где болталась.

И тут я вспомнила про Татьяну и ухватилась за нее, как утопающий за соломинку.

— Знаешь кого я сегодня встретила! — воскликнула я, наполняя свой голос интонациями радости и надеясь этим же заразить Иванову.

— Кого? — хмуро пробасила она, ничуть не заражаясь.

— Свою одноклассницу Танечку Власову…

Я собралась удариться в прошлое и привести ряд эпизодов из жизни Танечки, чтобы Людмиле легче было восстановить ее образ, но не тут-то было.

— Терпеть не могу Власову, — рявкнула Иванова, давая понять, что память ее на должном уровне.

Я слегка удивилась, поскольку в школьные годы тоже была уверена, что пионерка Власова любимица вожатой Люды.

— А Власова считает, что ты от нее без ума, — не без ехидства сказала я.

— Зубрилка и подхалимка, — вынесла приговор Иванова, ставя точку на этой теме.

Мне стало обидно. Есть ли у этой Ивановой хоть что-нибудь святое? Я встретила подругу детства, ее подшефную и, вдруг, такая черствость. Напрочь лишена ностальгических чувств.

— Иванова, ты зануда и сухарь. Поэтому от тебя родной муж сбежал… и сын. А все оттого, что ты никого не любишь.

— Власову не люблю. Если муж сбежал по этой причине, туда ему и дорога, — заключила она и, подумав, добавила: — Его я тоже не люблю.

— А кого ты любишь? — возмутилась я.

— Тебя, дуру! — рявкнула Иванова и вышла из моей комнаты, в сердцах хлопнув дверью так, что штукатурка с потолка посыпалась.

Мне стало стыдно. Обидела хорошего человека. К тому же любящего меня, дуру. Я решила подлизаться и бодрым шагом отправилась в комнату Ивановой, но ее там не оказалось. Она сидела в столовой и плакала. Тут мне ничего другого не оставалось, как к ней присоединиться. Иванова пригребла меня к себе, и мы горько рыдали дуэтом. Каждая о своем. Я жалела Иванову, а она себя и, как выяснилось позже, Моргуна.

— Ты куда его дела? — бросила она мне упрек, когда мы наплакались и насморкались вдоволь.

Я пришла в ужас.

— Как? Разве он не дошел до кафедры?

Людмила скорбно покачала головой.

— Нет.

— Я высадила его на Большой Садовой, — солгала я, решив не вдаваться в подробности с воротами портнихи. — Он был не очень трезв, дрожал и жаловался на давление и возраст. Что же делать? Надо его искать. Ты звонила домой?

Людмила опять покачала головой.

— Нет, может ты позвонишь? — жалобно попросила она.

Мне было непривычно видеть ее такой жалкой и поникшей. Стало не по себе, словно почва ушла из-под ног. И что это на нее нашло? С каких это пор Иванова стала такой робкой и стеснительной? Да еще из-за какого-то ничтожного Моргуна. Плешивого. Умника. И алкоголика.

Тут призадумаешься…

И, вдруг, меня осенило. Осенило чисто интуитивно, потому что Иванова славилась своей исключительной верностью мужу и ни в каких амурах не была замечена. Она вообще ни в чем не была замечена, только в работе. Если до развода у нее еще была какая-то видимость личной жизни, то после развода осталась одна работа.

А ведь Иванова в юности была настоящая красавица, просто Брижит Бардо. Видимо она и характером в нее пошла. Слышала я, что Брижит тоже была грубиянка, славилась нравственностью и любила выпить, а к старости свихнулась на идеалах и принципах. Нетрудно представить что в будущем ждет Иванову. Нашей общей подруге Марусе нравственность Людмилы всегда была, как ножом по сердцу, и высказывалась она по этому поводу с большим презрением, а я гордилась Ивановой и всегда говорила: “В обществе должны быть и такие люди.”

Теперь же, когда на этот столп нравственности опустился туман подозрений, я новыми глазами посмотрела на Иванову и прошептала:

— Ты что, Людмила? У вас что с Моргуном? Отношения?

Это привело Иванову в чувства.

— Эго рэс нуллиус! — рявкнула она, а я сильно пожалела, что нет нашего переводчика Витьки, но Иванова следом перевела сама: — Я бесхозная вещь, — сказала она, — и никому нет дела до моих отношений.

— Тогда ищи своего Моргуна сама.

— У него давление, — с угрозой сообщила она.

На меня это не произвело впечатления.

— Знаю, — зевнула я, — давление и возраст. Он мне уже говорил. Кстати, Иванова, как удалось тебе втрескаться в такого старого козла?

— Он не всегда был таким.

— Но разница в возрасте, надеюсь, была всегда.

— Он был уже профессор, а я всего-навсего аспирантка.

— Теперь ты далеко не аспирантка, а он по-прежнему профессор и перенимает опыт у своей ученицы. Значит он еще и бездарь.

— Не сложилась личная жизнь, — выдвинула “веское” оправдание Иванова.

Такими глупостями меня не смутишь.

— Для мужчины главное в жизни — работа, а на личном фронте и у тебя не сложилось, однако это лишь помогло твоей карьере.

На этот раз Ивановой крыть было нечем, и она взмолилась:

— Соня, позвони Моргуну!

— И что сказать?

— Скажи, что с работы.

— Надеюсь его жена не медик?

— Медик, — вздохнула Иванова.

— Тогда на что ты меня толкаешь? А если она заведет со мной чисто профессиональный разговор?

— Она может, — согласилась Иванова. — Она дура, она еще и не то может.

— Ну вот видишь на что ты меня толкаешь. А, собственно, что ты так разволновалась из-за своего Моргуна. Что с ним может случится?

Людмила нахмурилась. На ее лице отразилась внутренняя борьба.

— Он запойный, — в конце концов призналась она. — Может уйти в штопор и потеряет кафедру. Его уже несколько раз прощали.

— Так что же не заботится об этом его жена?

— Ей плевать.

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая