Цветущий бизнес - Милевская Людмила Ивановна - Страница 43

• Предыдущая
• 43/60
• Следующая

Должно быть у меня уже выработался рефлекс на открытые двери, и не мудрено: за каждой — по покойнику. Здесь кто хотите струхнет. Я попятилась назад, но живот показался-таки на лестничной площадке, и я юркнула в квартиру.

Власова лежала на том же диванчике, на котором я оставила ее нетрезвое тело. В том же красивом вечернем платье и туфлях на высоких каблуках. Масючкины герани ожили и сильно украшали антураж. На фоне цветущих гераней Власова была недурна и смотрелась не хуже Верочки. Если не приглядываться к лицу. Я присмотрелась и поняла, что Власовой нехорошо. Так плохо она не выглядела никогда. Температура ее тела укрепила меня в этой мысли. Власова была мертва. Горящий в комнате свет говорил о том, что сделала она это совсем не в дневное время.

Я попятилась и наступила на сумочку.

“В сумочке лежали ключи от дачи,” — вспомнила я и подняла ее.

Ключи действительно лежали там. Власовой они уже не были нужны, я их забрала и вышла из квартиры. И столкнулась с “животом” и его собакой.

— Хотите быть свидетелем? — спросила я.

— Чего? — насторожился “живот”.

Я толкнула дверь. Лежащая на диване Власова была видна с порога.

— Она мертва, — сказала я. — Вызывайте милицию.

“Живот” содрогнулся.

— Вы убили ее?

— Ну что вы, она уже холодная.

— Почему?!! — незаметный остаток волос на его голове стал предельно заметен.

— Остановка сердца, — развела я руками и поплелась по ступенькам вниз.

— Как ваше имя? — крикнул он мне вослед.

— Власова знает, — призналась я, не желая оставаться инкогнито.

Было так поздно, что я рассчитывала на цыпочках прокрасться в свою комнату и заснуть. Однако, на даче творилось неладное. Катерина белугой ревела в столовой. Виктор, разложив по карманам руки, нервно нарезал круги у стола.

— Вот такая беда, — приговаривал он, бросая косые взгляды на дверцу шкафа, за которой хранилось все хмельное. — Ничего не поделаешь, вот такая беда.

— Нельзя же так убиваться, — решила я утешить Катерину. — Девочкой тетю Мару никак не назовешь. Дай бог каждому дожить до семидесяти и умереть во сне от остановки сердца. Правда жизнь ее была скучна, но безмятежна. И еще неизвестно что лучше. Я вот, с моей кипучей деятельностью, не рассчитываю дотянуть и до пятидесяти. К тому же в стране твориться такое, что остается лишь завидовать покойным.

— Я не против, — всхлипнула Катерина.

— Так чего же ревешь?

— Павла нет, — зарыдала она пуще прежнего.

— Как нет? — опешила я. — Мы же виделись в полдень. Он был весел и здоров.

— А теперь он мертв, — сообщил Виктор, вновь косясь на дверцу.

Мне захотелось присесть. Тень смерти простерла надо мной свои руки. Я по-новому посмотрела на Виктора и Катерину. Кто знает, может и их вижу в последний раз. Может и они меня больше не увидят. А-аа! А Иванова?! Где-то сейчас моя Иванова?!!

— Умер от остановки сердца? — роняя голос, спросила я.

— Да-а, — всхлипнула Катерина.

— Но перед этим на него наехал пятитонный грузовик, — пояснил Виктор, обращая свою скорбь все к той же дверце.

Это ужасно, но мне стало легче. Хоть одна нормальная смерть, без открытой двери, гераней и тела на кровати. И тут меня словно током прошило.

— Когда погиб Павел?

— Днем по дороге к Кизюлиной, — сквозь рев сообщила Катерина. — Уж лучше бы он женился на ней, чем тако-ооое!

— На Кизюлиной? — уточнила я.

— Да, Катюша терпеть ее не могла, — пояснил Виктор, не отрывая глаз от дверцы.

— Не могла? — растерялась я. — Что, и у Кизюлиной сердце того?..

— Да никакие черти не возьмут эту Кизюлину! — решительно внесла ясность Катерина. — Через эту стерву и погиб мой Павлик! Я уж думала, что намертво их разлучила, так нет, он, дурачок, шел мириться к этой Кизюлиной. Это она нас намертво разлучила-ааа!

— Значит он до своей девушки не дошел? — спросила я.

— Нет, слава богу не успел ей доставить радость, — ответила Катерина и вновь залилась слезами.

Что и требовалось доказать. Значит во время гибели герани были в его руках. И здесь герани! Опять герани! Где Иванова? Где эта сумасбродная? Где эта шальная Иванова? Никогда нет ее под рукой, если очень надо!

Я помчалась в ее комнату. Иванова лежала на кровати… Боже, как мне сделалось дурно. Уже не могу видеть человека, лежащим на кровати.

— Ма-аа-мочка-аа, — заблеяла я.

Иванова лежала с компрессом на голове. Когда я заблеяла, она сняла компресс и пробасила:

— Хрен тебе на воротник!

Я обрадовалась. Не тому, что она мне пожелала, а тому, что Иванова жива, хоть и брякает глупости.

— Поняла, все поняла, — воскликнула я в угаре прозрения. — Это герани! Это они!

Иванова откинула голову на подушку, натянула на лоб компресс и простонала:

— Уйди, заполошная, муторно.

Несложно было догадаться, что они с Зинкой топили горе в стакане. Боль души в сочетании с водкой — гремучая смесь. Но не могла я оставить Иванову в покое. Позарез мне был нужен советчик.

— Ты только вникни как умерли все, — упрямо пыталась я донести до нее суть своего открытия. — Сначала герани, потом остановка сердца. Только что видела труп Власовой.

Иванова стянула компресс и вновь оторвала голову от подушки.

— А ей-то чего не жилось?

— Та же причина: герани за головой.

— И остановка сердца?

— Остановка сердца безусловная, раз тело холодное, — со знанием дела ответила я.

— Вскрытие что показало?

— Вскрытия еще не было.

Иванова опять уронила голову на подушку.

— С тобой говно хорошо есть, — пробурчала она, натягивая на лоб компресс.

— Почему? — изумилась я.

— Наперед забегаешь.

— …

— Вскрытия еще не было, а ты уж знаешь от чего она умерла, — пояснила моему вопросительному молчанию Иванова. — Власова истеричка. Когда истеричек бросают мужья, они глотают снотворное или вскрывают себе вены.

— Крови не было, — уточнила я.

— В любом случае твоя версия с геранями — чушь, как все, о чем ты говоришь, — не обращая внимания на ремарки, заявила Иванова.

— Верочка в двадцать пять лет умирает от остановки сердца! Вот это чушь!

— Верочка страдала пороком с детских лет. Дурная наследственность Фимы. Вся его родня — сердечники.

— А тетя Мара? Если верить Катерине, то, не считая радикулита и геморроя, тетя Мара патологически здорова.

— Я бы показывала психиатрам всех, кто верит Катерине, — отрезала Иванова. — Вашей Маре семьдесят лет, и скажу, как доктор медицины: не будет геморроя у того, у кого здоровое сердце.

Не советую это запоминать: Иванова прекрасный врач, но и мастер по “перлам”.

— Молодой и красивый труп Павла и вовсе нашли под самосвалом, — продолжила она, пока я добросовестно переваривала информацию о взаимосвязи сердца и геморроя.

— Да, но и там были герани, — оживилась я.

— Откуда?

— Я подарила. Он нес их в руках, когда угодил под грузовик.

— Это говорит об одном: ты каждой дырке затычка. Лезешь с масючкиными геранями везде. Скоро весь Ростов будет ими утыкан.

Мне сделалось нехорошо. Полный Ростов трупов. И я тому виной?

— Все, кому дарила герани — мертвы, — загробным голосом сказала я. — Это факт. Не один не выжил. Неизвестна только участь тех, кто подобрал герани на остановке. Думаю, им тоже не поздоровилось.

— У тебя серьезное нервное расстройство. Думаю, от длительного полового воздержания, — заключила Иванова, снова стягивая с головы компресс.

Она привстала на кровати покрутила пальцем у виска.

— И все же хочу провести эксперимент, — со всей решительностью заявила я. — Поставлю в своей комнате горшки с геранями и лягу спать. Проконтролируй, пожалуйста, мое самочувствие.

Иванова заржала, даже забыв про Моргуна. Мне стало обидно.

— Что ты ржешь, как конь, когда твоя подруга жизнью рискует ради науки.

— Какой науки? Слава богу наука от тебя вдалеке, а Масючка спит с этими геранями каждый день и, дай бог ей здоровья, не умирает.

• Предыдущая
• 43/60
• Следующая