Кикимора болотная - Милевская Людмила Ивановна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/58
• Следующая

Жанна была потрясена моим оптимизмом. Она даже перестала плакать и спросила:

— Ты серьезно?

— Более чем, — заверила я. — Спроси любого — всякий знает, что творится на белом свете. Я имею в виду семейную жизнь.

— При чем здесь семейная жизнь?

— А вот при чем. Когда бедная, замотанная работой, мужем и детьми женщина, кое-как прополоскав себя в ванной, добредает-таки до постели с единственным страстным желанием: уронить голову на подушку и забыться крепким непродолжительным сном, вот тут-то и начинается.

— Да что начинается? — закричала Жанна. — У меня же совсем другое!

Я опять погладила ее по голове и назидательно сказала:

— Поверь мне, милая, то же. У тебя то же. Муж хватает ее; бедняжку, и заставляет предаваться разврату. Муж-то считает, что она выполняет свой супружеский долг. Однако, если посмотреть на это с точки зрения замученной семейной жизнью женщины, все это иначе как грубым развратом не назовешь.

Естественно, жена, занимаясь постоянно святыми делами: стиркой его носков, варкой борща, уборкой сортира и т. д., уже напрочь утратила всякую ветреность.

Она панически пытается пресечь этот разврат любым путем. Вот тут-то и начинается!

— Что? — вытирая слезы, спросила Жанна.

— Да насилие! Чуть ли не каждый день мужья насилуют своих бедных жен прямо в супружеской постели, и ничего. Их за это даже не судят. Жены потом думают, как бы им отомстить, но это уже днем, на том дело и кончается, ко всеобщему удовольствию. Лично меня многократно насиловал мой собственный муж. И поверь, деточка, это еще не предел женских страданий. Есть дуры, которые готовы подвергать себя насилию добровольно, да при этом еще изображают оргазм, лишь бы убедить мужа, что он половой гигант. И все эти мучения они терпят только ради того, чтобы он не пошел на сторону. Будто есть силы, которые могут наших мужей от этого удержать, особенно вознесенных добрыми женами в степень половых гигантов. Вот так-то, милая.

Жанна, слушая меня, плакала уже с меньшим энтузиазмом. Своими речами я отвлекла ее от страданий, но как только я замолчала, она вновь зарылась в подушку и залилась слезами.

— Меня уже никто никогда не будет насиловать, — с мучительной тоской воскликнула она.

— Ну, дорогая, тебя не поймешь, — изумилась я. — Тебе и то плохо, и это нехорошо. И почему тебя никогда не будут насиловать?

— Потому что у меня никогда не будет мужа! Я с ней никак не могла согласиться.

— Почему это не будет мужа? — спросила я. — Ты же сама мне сказала, что свадьба через месяц.

— Да, сказала, но это было до того, а теперь Миша не женится на мне-еее.

После этих слов она зарыдала с особым отчаянием. Она комкала одеяло, зачем-то запихивала его себе в рот, давилась и всхлипывала, как ребенок.

Я страдала не меньше. — Ну успокойся, дорогая, — гладя ее по рукам, плечам и голове, сказала я. — Ты права, от мужчин не всегда дождешься сочувствия, но это и ни к чему. Совсем не обязательно рассказывать твоему Михаилу всю правду. Мужчинам вообще вредно знать правду, это нездорово отражается на их оптимизме. Поэтому сразу научись не вываливать все. Надо сортировать информацию: где-то приврать, что-то утаить, о чем-то промолчать, а кое-что и не вспоминать вовсе. В этом залог семейного счастья. Рану скроет прическа, синяки уйдут под одежду. Лицо, слава богу, цело, так зачем же Мише знать, что с тобой произошло?

— За тем, что он все равно узнает, только подумает гораздо хуже! — закричала Жанна и замолотила по кровати и руками, и ногами.

У несчастной началась истерика. Я смотрела на нее с недоумением. Ну испугалась. Это понятно. Ну ударилась головой. Тоже радости мало. Душит бессильный гнев на подонка. И это объяснять мне не надо. Что же делать? Выход один: успокоиться, наплевать и забыть. Тем более что завтра такая важная встреча. Придут Елизавета Павловна, Михаил. А у невесты распухшие от слез глаза. Ну куда это годится? И к чему весь этот концерт? Я рассердилась.

— Жанна, сейчас же прекрати валять дурака! Приведи себя в порядок и ложись спать.

— Как я могу спать? — зло закричала она.

— Я дам тебе снотворное. Твой Миша придет в ужас, когда завтра увидит тебя.

— Он никогда меня не увидит!

Ну это уже было слишком. Я возмутилась.

— Не строй из себя недотрогу! — закричала я. — Если какой-то придурок поимел тебя в кустах, это еще не повод для трагедии. Надеюсь, он не оставил там свой автограф, следовательно, Миша может спать спокойно. Ты ему верна, поскольку все произошло практически без твоего участия, или с пассивным участием, что одно и то же. Так что хватит!

— Нет, не хватит, — давясь болью, прошептала Жанна. — Миша думает, что это я, а я теперь уже другая. И все! Оставь меня! Я больше не могу!

И она вновь зарыдала. Мне это начало надоедать.

— Знаешь, хватит! — возмутилась я. — Убиваешься так, словно случилась настоящая катастрофа. Ты испугалась, это понятно. Неприятно, конечно, но ты же сама говорила мне, что всякая женщина в глубине души мечтает быть изнасилованной. Считай, что мечты всех женщин воплотились в тебе одной.

Счастливица.

— С этим не шутят! — крикнула Жанна и запустила в меня подушкой.

— А что нюни распускать? Возьми себя в руки. Подумаешь, лишний раз трахнули. Эка невидаль. Главное — не обидели. Вот блузку порвали, это да, горе.

А я собиралась ее тебе подарить. Впрочем, и это исправимо. Через месяц станешь женой Михаила, он богатый, купит тебе сто таких блузок.

Тут на нее накатила новая волна истерики. Она принялась подвывать и кататься по кровати, с остервенением молотя руками и ногами.

— Ничьей женой я теперь не буду, — скулила она. — Никто на мне теперь не женится. Вся жизнь кувырком из-за какого-то подонка! Гадина! Сволочь! Убила бы его! Убила бы!

Я ничего не могла понять.

— Ты что же, все-таки собираешься рассказать Михаилу об этом незначительном эпизоде своей жизни? — поразилась я.

Нехорошие предчувствия охватили меня.

— Постой-постой, и о чем ты там бормотала? Почему ты «другая»? Можешь ты выражаться ясней? — отчаянно закричала уже и я.

— Куда уж ясней, — вздохнула Жанна. Мой крик подействовал на нее отрезвляюще. Она больше не плакала, но такая мука отразилась на ее лице, что уж лучше бы она продолжала рыдать.

— Как я теперь объясню Мише, почему я не девочка? Он же именно за это меня и полюбил. Мне сделалось дурно.

— Что?!!

— А то, что не было у нас ничего. Я все врала. Он берег меня, не целовал по-настоящему даже, а теперь…

Жанна закусила губу. В ее глазах вновь показались слезы.

— Теперь он никогда не поверит мне, а я так его люблю-ююю.

Я просто остолбенела.

Все то время, пока я пребывала в заблуждении относительно характера свиданий Жанны и Михаила, свидания эти, оказывается, носили чисто пионерский характер.

Кто же мог подумать, что тридцатилетний мужчина, преуспевающий бизнесмен, столько месяцев водил мою дурочку за ручку вдоль Москвы-реки и любовался закатами?

Естественно, я про такое и подумать не могла, поэтому легко верила всем сексуальным измышлениям Жанны. Она же (до чего дошел прогресс!) страдала от своей чистоты, чувствовала свою ущербность и компенсировала целомудрие развязностью, но только у меня на кухне. Пиво, сигареты и порнобасни были только для меня, с Михаилом же она была скромна.

И слава богу! Но до чего мы дожили в погоне за модой! Этак скоро невинным девушкам действительно придется идти на панель, чтобы, упаси боже, не заподозрили их в старомодности, а порядочным людям придется совершать всякие подлости, чтобы не казаться белыми воронами.

А может, так уже и происходит. Ведь даже я, дура старая, возвожу на себя напраслину, хотя в душе, ну чистый ангел.

Но речь тут не обо мне.

— Так, значит, вы не ездили по всем тем злачным местам и пирушкам? — изумленно воскликнула я, как только Жанна закончила свой рассказ. — И ты дурила меня, а вы просто дружили, как мальчик с девочкой?

• Предыдущая
• 18/58
• Следующая