Лицо моей сестры - Аскильдсен Хьелль - Страница 2
- Предыдущая
- 2/2
Так мы болтали обо всем и ни о чем, и вдруг она заявила: ты все больше и больше становишься похож на отца. Так как, по моему разумению, она знала, что за отношения были у нас с ним, я обиделся на ее слова, но ничего не сказал. Просто встал и вышел за пепельницей. Ты куда? – спросила она. За пепельницей, сказал я. Она объяснила, где искать, и я отправился на кухню. Когда я вернулся, она сказала, что в последнее время часто думает обо мне, о нас с ней, что ей жалко, что мы не видимся, мы же так дружили. Ну, сказал я, жизнь развела. Ты по мне никогда не скучаешь? – сказала она. Бывает, сказал я. Знал бы ты, как часто я чувствую себя совершенно одинокой, сказала она. Да уж, сказал я. И ты один, сказала она,наверняка один, я тебя знаю. Ты знала меня много лет назад, сказал я. Ты не изменился, сказала она. Даже очень, сказал я. Чем же? – сказала она. Я промолчал. А потом спросил: ты говоришь, я стал похож на отца, – что ты имеешь в виду? То, как ты улыбаешься, сказала она, и еще ты сутулишься, точно как отец. Разве он сутулился? – сказал я, что-то не помню. Странно, сказала она. Я не так часто смотрел на него, как ты, сказал я. Что ты имеешь в виду? – спросила в свою очередь она. То, что говорю, сказал я: что я не любил глядеть на него – в нем было что-то неаппетитное. Вот так так! – ахнула она. Мы помолчали; я почувствовал, что сутулюсь, резко свел лопатки и откинулся в кресле. Чуть погодя она сказала: внизу в угловом шкафу стоит бутылка шерри, не принесешь? И два стакана, если ты тоже пьешь. Идя к шкафу, я решил принести только один стакан, но передумал. Я налил чуточку себе, а ей много. Этого ты никогда раньше не рассказывал, сказала она. Наверно, нет, сказал я, но давай сменим тему: твое здоровье! Скол! Скол! – подхватила она. Я осушил стакан. Ты так мало налил себе, сказала она. Я не пью посреди дня, сказал я. И я не пью, вскинулась она. Я налил себе еще шерри. О чем с ней говорить, я не знал. Взглянул на часы. Не смотри на часы, сказала она. А где Оскар? – спросил я. У мамы. В субботу он всегда ездит к своей мамочке. И никогда не возвращается раньше пяти, не волнуйся. А я и не волнуюсь, сказал я. Ой ли? – сказала она. Чего мне волноваться? – сказал я. Отлично, налей мне тогда еще шерри. Я налил поменьше, чем первый раз. Еще, сказала она. Я наполнил стакан до краев. Выпили, сказала она: скол! Я выпил. Угощайся, сказала она. Мне пришли на ум слова, которые она сказала Оскару: что я единственный, кому есть до нее дело; и вдруг взыграло ретивое, и я – однова живем! – налил себе полный стакан. Она не сводила с меня масляных глаз. Вдруг сказала: так-то ты на меня смотришь! Ну, сказал я. А помнишь, я звала тебя Большой брат? Я кивнул. А ты звал меня сестрой, сказала она. Я сделал глоток. Она тоже. Я помнил. У тебя сейчас кто-то есть? – сказала она. Нет, сказал я. Все тебе не пара? – съязвила она. Не выставляй меня дураком, сказал я. Она сказала, что не выставляет. Я предпочитаю жить один, сказал я. Тем более нужна подружка, сказала она. Я не ответил. Ты же мужчина в самом соку, сказала она. Я не ответил. Встал и пошел в ванную. Я заткнул пробку и включил холодный кран. Сунул руки в воду и держал их так, пока не стало ломить, потом вытер и вернулся в гостиную. Я сел и произнес заготовленную фразу: я предпочитаю женщин, которые ничего не требуют, которые дают, получают свое и уходят. Она ничего не сказала. Я раскурил сигарету. И ты говоришь, что не одинок, сказала она и прибавила: Большой брат. Я взглянул на нее; она сидела вполоборота, слегка раздвинув губы; ни в комнате, ни за окном не было ни звука; тишина длилась и длилась. Подумай об этом, сказала она. О чем? – сказал я. Так, сказала она. Говори! – сказал я. Она сказала: не скажу, Отто... по-твоему, что я собиралась сказать? Я едва сдержался, как раз в ту секунду у меня, наверно, достало бы куражу сказать. Вместо этого я отступился: откуда мне знать? Онавзяла стакан и протянула мне. Он был пуст. Добавь, сказала она. Кончай, сказал я. Нет, сказала она. Я наполнил стакан. Для непьющих мы пьем довольно усердно, сказал я. Бывают исключения, сказала она. Да уж, исключения бывают изо всего на свете, сказал я. Правда? – сказала она. И отвела глаза. Да, сказал я. Хлопнула входная дверь. О нет, простонала она. Я вскочил, инстинктивно. Не уходи, сказала она. Я сел. В дверях возник Оскар; он вошел, опираясь на костыль моей сестры. Остановился. По нему было видно, что он не знал о том, что я тут. Привет, Оскар, сказал я. Привет, сказал он. Он посмотрел на мою сестру и сказал: твой костыль лежал под дверью. Я прекрасно знаю, сказала сестра. Тогда прости, сказал он и уронил костыль на пол. Ну и что теперь?! – сказала она. Он помолчал, потом носком ботинка подпихнул костыль к стене и ушел на кухню. Дверь за собой он закрыл. Не уходи, сказала сестра, пожалуйста. Нет, сказал я. Ради меня, сказала она. Да не могу я. Из кухни вышел Оскар. Он смерил меня взглядом. Я не знал, что ты здесь, сказал он. Я уже ухожу, сказал я. Я тебя не гоню, сказал он. Знаю, сказал я. Он пересек комнату и скрылся за дверью. Я взглянул на сестру, она таращилась мне в лицо, она сказала: трус! я забыла, какой же ты трус. Я встал. Иди, иди, сказала она, не опоздай. Я подошел к ней. Что ты сказала? – спросил я. Что ты трус, сказала она. Я залепил ей пощечину. Не сильно. Нет, правда, я ударил ее несильно. Однако она завопила. И в ту же секунду я услышал, что Оскар распахнул дверь; должно быть, он стоял прямо за ней и слушал. Я не обернулся. Шаги неприближались. Я глядел в стену. И слышал собственное дыхание. Потом моя сестра сказала: Отто уже уходит. Оскар не ответил. Я услышал, что дверь закрылась. Я посмотрел на сестру, прямо ей в глаза; в них играло что-то непонятное мне, мягкость, что ли. Я видел, что она хочет что-то сказать. Я отвел глаза. Прости, сказала она, Большой брат. Я не ответил. Теперь иди, но позвони, ладно? Ладно, сказал я. Повернулся и ушел.
- Предыдущая
- 2/2
