Любовники чертовой бабушки - Милевская Людмила Ивановна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая

Я прозрела:

— Себастьен, ты влюбился в мою бабулю?

— Да, — трагично кивнул он своей огромной лохматой головой. — Я безумно влюбился на старости лет.

— Муза! — тем временем возмутилась бабуля. — Чем ты там занимаешься?

— Слушаю объяснения в любви, — честно призналась я, потому что не научилась врать любимой бабуле.

Она ответила:

— Не буду тебе мешать, — и вновь повесила трубку.

Себастьен запаниковал:

— Она опять рассердилась?

— Нет, бабуля не привыкла мешать признаниям в любви. Но как ты мог безумно влюбиться в бабулю? — поразилась я. — Ты же ни разу ее не видел!

— Мне кажется, я знаю ее лучше себя. Я влюблен в ее голос, в ее речь, в воздух, которым дышит она. Надеюсь, это не слишком поэтично для твоих молодых ушей? — спохватился вдруг Себастьен.

Я его похвалила:

— Ты настоящий поэт. Жаль, не слышит бабуля. Но как тебе удалось так сильно влюбиться?

— Понимаешь, Мюз, я всю жизнь искал женщину, которая мечтает лишь об одном: как она будет кружить головы настоящим мужчинам. Я счастлив, что Казимеж тебя полюбил. Умер бы, не узнав, что есть на свете мадам Бабуля!

Я догадалась:

— Это Казимеж дал тебе номер телефона бабули?

— Да. Давай позвоним ей вдвоем.

— Когда?

— Завтра днем.

— Завтра днем я не смогу, снова пойду по магазинам. Позвоним ночью.

Карета медленно следовала по Монмартру, а я смотрела на Себастьена и завидовала своей бабуле. Это была очень грустная зависть. Господь сотворил мою родную бабулю такой обольстительной, что она сводит мужчин-героев с ума даже в восемьдесят шесть лет, причем на расстоянии, а я не способна свети с ума какого-то Колю, да еще в тесном контакте. Не говоря уже о Казимеже, который сначала клялся в любви, а потом меня бросил. Ну почему меня все бросают?!

— Хочу выпить с горя! — потребовала я.

Видимо, у Себастьена было свое горе, он сказал:

— Правильно, с горя выпьем, отпустим карету и пойдем гулять.

Мы выпили и запели. Я выпорхнула из кареты и понеслась по Монмартру. Я пела и кружилась в вальсе, а прохожие останавливались и с удовольствием смотрели на меня. Я подражала моей бабуле и очень боялась, что у меня не получается. Неожиданно для себя я предложила:

— Давай ей позвоним прямо сейчас.

Себастьен сразу понял, о ком идет речь, и согласился:

— Давай.

И мы позвонили.

— Бабулечка! Это я!

— Муза! Откуда ты все время звонишь?

— Бабуля! Я звоню из Парижа!

— Сейчас же прекрати звонить из Парижа. Ты хочешь, чтобы меня арестовали?

— Кто?

— КГБ!

От неожиданности я сболтнула:

— КГБ уже нет.

— Нельзя же так напиваться, — возмутилась бабуля и бросила трубку.

Я схватила за руку Себастьена. С хохотом мы забежали в кафе и закружили от счастья в вальсе. Мы оба обожали мою бабулю, и поэтому нам было хорошо. Вальс танцевать я не умела, отчего Себастьен пострадал. Я безбожно топталась по его старым ногам, а он стоически переносил это и упрямо пытался вести меня в танце. Мои волосы развевались, французы восторженно нас ободряли и аплодировали. Я чувствовала себя королевой Парижа…

Нет, пить мне нельзя совершенно — французское шампанское особенно. В крайнем случае, ситро «Буратино».

Утром (точнее, в полдень) я проснулась от жуткой головной боли. Сгоряча хотела отложить поход по магазинам, но разум возобладал: я вскочила с постели. После прохладного душа жизнь показалась не слишком противной, а когда в номер доставили пиво, я, сделав пару глотков, забыла про боль и отправилась по магазинам. Деньги закончились как-то внезапно. Прозрение застало меня за примеркой дорогущего платья, с которого я заносчиво (на глазах продавщицы) сорвала красочный ценник. Продавщица к моей неплатежеспособности отнеслась истерически. Поднялась кутерьма. Я энергично проводила психическую атаку на дюжих охранников, вполне успешно тесня их к выходу из универмага. За этим делом и застал меня Тонкий. Он заинтересовался шумом и поспешил мне на помощь.

Тонкий нехотя отсчитал продавщице деньги за платье и затащил меня в свой автомобиль. Через полчаса я, притихшая и изрядно струхнувшая, была доставлена к усатому мужчине с сигарой. Конечно, я подозревала, что с меня могут спросить за валюту, но надеялась, что это произойдет не скоро.

Когда мужчина с сигарой строго взглянул на меня, я подумала: «Не стоит изощряться в бессмысленных оправданиях. Вторая сумка (размером с мешок!) доверху набита уликами».

Я не испытывала угрызений совести и не чувствовала за собой ни малейшей вины, но опасалась строгого наказания — Так, приступим к делу, — наконец сказал мужчина с сигарой.

Я рефлекторно втянула голову в плечи и промычала нечто невнятное.

— Что ты сказала? — строго осведомился он.

Ответить я не смогла: боролась с острым желанием посетить туалет. И напрасно: мужчина приветливо взглянул на меня и сообщил:

— Мы довольны тобой. Могу даже вынести тебе благодарность. Умница, ты меня не подвела.

Не веря своим ушам, я испытала легкое головокружение, но вовремя сообразила, что о растрате мужчина не подозревает. Такая мысль едва не лишила меня сознания. Сейчас Тонкий скажет ему про сумку, и я пропала.

А мужчина тем временем не скупился на комплименты.

— Ты была хороша. Превзошла ожидания, — щедро лил он сироп хвалы на мою открытую рану совести. — Теперь уверен, что все получится, вот только…

Он нахмурился. Сердце мое ухнуло вниз, видимо, в пятки. Началось, сейчас пойдет речь о деньгах! Я не ошиблась — мужчина продолжил:

— Дорогая, все хорошо, вот только с деньгами ты сплоховала.

Он взглянул на часы, а я собралась было рухнуть перед ним на колени и искренне каяться, каяться, каяться… Но почему-то замешкалась, не успела: мужчина продолжил с укором:

— Суди сама, на часах уже семнадцать ноль-ноль, а прошло всего полчаса с тех пор, как ты последний евро истратила.

— Простите! — с жаром воскликнула я. — Это не повторится!

— Надеюсь, — вздохнул мужчина. — А то выходит не правдоподобно. Ты должна стараться выглядеть натуральней.

— В каком смысле? — опешила я, заподозрив неладное.

Подумалось: «Если такой добрый мужчина спятил, будет очень обидно».

Он же невозмутимо мне пояснил:

— На самом деле ты должна была эту пачку потратить еще вчера. Ну, в крайнем случае, сегодня утром.

— Утром я крепко спала, — заметила я себе в оправдание.

— Это тоже неплохо, но потом, когда ты все же по магазинам пошла, надо было не примеряться долго и рассудительно, как цивилизованный человек, а тратить деньги хаотично, со скоростью дикаря.

«Он что, надо мной издевается? Ничего не пойму. За что он меня ругает?»

— И как мне быть? — задала я вполне резонный вопрос, ожидая совета.

Мужчина шевельнул бородой и усами, полез в сейф и выложил на стол новую пачку валюты, в три раза больше прежней.

— Вот, — строго сказал он, — чтобы за два дня истратила. Сможешь?

Я нервно облизала губы и честно призналась:

— Все будет зависеть от того, куда пойдут все покупки.

Он усмехнулся в усы и меня успокоил:

— Все покупки твои. Не устраивать же нам распродажу.

— Тогда можете не сомневаться, потрачу, — обрадовалась я, хватая со стола тяжеленную пачку евро.

Словно пушинку подхватила я свою неподъемную сумку и полетела к двери. Не могу сказать, что не было у меня вопросов. Хотелось знать многое, но я помнила слова мудрой бабули: «Вопрос — знак неудовлетворенности». А разве можно чувствовать себя неудовлетворенной в Париже с пачкой денег и наставлениями тратить их с правдоподобной скоростью?

«Когда стану чуть посвободней, подумаю, в чем здесь дело, — решила я. — А пока не стоит лишать себя удовольствий. Даже если меня принимают за кого-то другого, глупо бить себя в грудь и доказывать, что я — это я. Париж это Париж, отель — закачаешься, вчерашняя прогулка с Себастьеном — полный отпад. Будет что рассказать моей подруге Ганусе».

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая